Елена Ершова - Неживая вода Страница 42

Вот сейчас обнимет она сзади. Вот шепнет в уши: "Игнашша…"

Парень очнулся от дремоты, выпрямился и огляделся.

Туман стлался теперь у самой земли, грязным бинтом стягивал изломанные кости деревьев. Где-то раздавались сырые чавкающие звуки, словно кто-то, причмокивая, пил из крынки топленое молоко. Потом послышался тяжкий и глубокий вздох.

Игнат подскочил, спросил негромко:

— Кто здесь?

Голос прозвучал глухо и сорвано, пальцы судорожно вцепились в приклад.

Тишина.

Ветер улегся. Деревья гнули к земле уродливые макушки, будто кланялись Игнату в пояс: не гневайся, пан, пугать тебя не собираемся. За ближайшей елью почудилось движенье.

Облизав губы, Игнат вытолкнул из горла сакральное имя:

— Званка?

И замолчал, ожидая ответа, всмотрелся напряженными глазами в клубящийся, будто подсвеченный изнутри, туман.

Но это была не она.

От ближайшей ели отделилась фигура: шаль соскользнула с головы, плетью упала за спину темная коса.

— Марьяна?

Кинуло в жар. Из-под шапки на лоб выкатились крупные градины пота.

— Холодно-то как, — жалобно прошептала Марьяна и зябко охватила себя за плечи.

Это не могло быть реальностью. Разве не уехала она на родину, провожая предавшего ее Игната взглядом растерянным и скорбящим? Сколько с той поры времени утекло, сколько дорог исхожено. Ждали впереди гнездо вещей птицы и потаенный родник с мертвой и живой водой, в который всей душой верил Игнат, а не верила одна только Марьяна.

Но теперь она была здесь — озябшая на морозе, растерянная, живая…

— Не могла я уехать, Игнаша, — тихо сказала девушка и заплакала. — Ведь люблю я тебя! Полюбила сразу, как только увидела. А ты — оставил. И ради чего? Ради костей, давно истлевших? Ради дурацкой фантазии?

Сердце заныло, сжалось от нахлынувшей вины. Ружье выпало из ослабевших пальцев, глухо ударилось о землю.

— Прости, — выдохнул Игнат и шагнул навстречу.

Марьяна отступила.

— А если не любишь, — сглотнула она злые слезы, — зачем обещал мне? Зачем обесчестил? Опозорил перед добрыми людьми. На смех поднял.

Она вытерла ладонью лицо, и отступила еще дальше, в туман. Игнат потянулся следом. Волны вины окатывали его с головы до ног. В ушах шумела, пульсировала кровь.

— А если любишь — то докажи! — продолжала Марьяна. — Докажи прямо сейчас! Обними меня, Игнат!

Она остановилась — дрожащая осинка на промозглом ветру.

Игнат подошел решительно, взял за руку и удивился, обжегшись о ледяное прикосновении.

— Да ты совсем замерзла! — сказал он.

Поднес ко рту ее маленькую и узкую ладонь, подышал на пальцы. Марьяна прижалась к нему продрогшим телом. Глаза — круглые, серые, подернутые весенним подтаявшим ледком, — смотрели строго и требовательно.

— Любишь? — просящее выдохнула она.

— Люблю, — в ответ шепнул Игнат.

И потянулся, чтобы поцеловать. В последний момент ноздри защекотал болотный гнилостный запах, но Марьяна уже крепко обвила Игната руками, прижимаясь все теснее, словно хотела раствориться в нем без остатка. Пила поцелуй долго, сладко, и воздуха уже не хватало.

Игнат попытался отстраниться. От нехватки кислорода больно кололо в легких.

Пальцы уперлись в мягкую Марьянову грудь, и, не встречая сопротивления, погрузились в плоть, будто в тесто. Волна панического страха захлестнула с головой. Продолжая давить ладонями в эту кисельную податливую жижу, Игнат сделал над собой усилие и рванулся, как раненый зверь из силка. Раз, другой…

Чавкнула, облизнувшись, текучая мгла. Игнат жадно глотнул воздуха, но вместо морозной свежести ощутил заполнивший ноздри и легкие гнилостный смрад болота. Он закашлялся, открыл слезящиеся глаза.

И не узнал своей Марьяны.

Ее голова вспучилась волдырями, расплылась, теряя последние очертания милого лица. Тело раздулось, как пузырь, наполненный газами и гнилью. Из-за ее спины выхлестнула черная коса — струя спрессованной грязи, — закрутилась вокруг Игната, сдавила грудь. Он попробовал рвануться снова, но лишь глубже провалился в трясину. Тогда существо, что было некогда Марьяной, улыбнулось, отчего пузырь лица раскололся надвое.

— Игнашш… — имя вышло из трещины рта вместе с вонью прелого болота.

И голова существа лопнула.

Игната обдало сгустками разлетевшейся жижи. Он зажмурился, попытался закричать, но рот плотно забило тиной — словно на лицо опустили сырую и плотную грязевую подушку. Игнат снова начал задыхаться. Боль в легких стала столь невыносима, что казалось, они сейчас лопнут, как перекаченные гелием шары.

И тотчас где-то совсем рядом громыхнул выстрел.

Уши Игната заложило, и будто сквозь вату, он слышал шипение и свист, который мог бы исходить из проколотого колеса. Грязевая подушка скользнула с лица, позволяя Игнату дышать снова. Он сделал несколько судорожных глотков, закашлялся, подавившись болотной тиной. Выстрел повторился.

Игнату показалось, что его толкнули в грудь. Он качнулся, но не упал — колени все еще плотно держало кольцо болота.

— Эй, парень! — послышался знакомый голос. — Ты в порядке?

Игнат отплевался от грязи, свободной рукой оттер лицо.

В беспросветной мгле он едва разглядел склонившуюся фигуру Эрнеста, но близко тот отчего-то не подходил и, держа в одной руке ружье, другой хватался за сухую корягу.

— Что это было? — прошептал Игнат, словно только что от сна очнулся

Он хотел шагнуть навстречу Эрнесту, но сытно чавкнула под ногами трясина, и ноги провалились теперь по бедра. Рядом вскипали и лопались жирные пузыри, вонь стала еще более едкой, удушливой.

— Стой, где стоишь! — предупредил Эрнест.

Его силуэт качнулся — медленно, будто прощупывая почву. Рука перехватила склоненную над низиной еловую ветку.

— Говорил же тебе, не уходи далеко! — снова донесся сердитый голос Эрнеста. — Сожрали бы тебя за милую душу!

— Кто? — рассеянно спросил Игнат.

В ушах все еще стоял булькающий звук и тихий свистящий шепот.

— Болотницы, конечно!

Эрнест присел на корточки. Должно быть, вглядывался в туман и шевелящуюся жижу, в которой намертво застрял Игнат.

— Хорошо, что я ружье перезарядил, — продолжил Эрнест. — Соль их, как слизней, разъедает. Как же она тебя заманила-то? Кем перекинулась?

Топь под ногами чавкнула снова, и, холодея, Игнат почувствовал, как жижа поднялась до самого его пояса.

— Эрнест! — в страхе выкрикнул он и подался вперед, потянулся руками к спасительному берегу.

Под рукой надулся и лопнул пузырь, окатил Игната зеленой тухлой водицей. Он вздохнул, закашлялся и с ужасом почувствовал, как провалился в трясину еще на ладонь.

— Помоги!

Бывший сельский учитель не спешил. Вздохнул, оперся ружьем о кочку.

— Знаешь, парень, — заговорил он спокойно, — а я ведь в этом сезоне на промысел идти не собирался. Думал, наконец, огородом заняться. Лето бы пережили, а к зиме бы разнорабочим устроился. Сенька давно меня просит с этим делом завязать… С пьянством то есть. А как завяжу — так и работу хорошую найду. Верно ведь?

Игнат закрылся рукой от нового лопнувшего почти у самого лица пузыря. На вязкой каше осели и принялись растворяться белые соленые крупинки.

— Если бы не ты, парень, — продолжил Эрнест, — сидел бы я сейчас дома, и сын под моим присмотром был, а не у этой змеи Вилены.

Он покачал головой и трубно высморкался.

— Тут того и гляди, заболеешь. Или на зуб волкам попадешь, или болотникам. Предупреждал ведь, что места гиблые. Вот теперь ты на своей шкуре испытал.

Игнат старался сохранять спокойствие, насколько это было возможно в его положении. От гнилостной вони кружилась голова, и он дышал через рот, одновременно напрягая мышцы ног, пытаясь найти под собой опору. Но опоры не было.

— Эрнест, — как можно спокойнее заговорил он. — Прости, что втянул тебя в это против воли. Прости, что не слушался, за это теперь расплачиваюсь. Только обещаю, что если вытащишь меня, все, что найдешь — твоим будет.

— Так уж и все? — хмыкнул Эрнест. — А что же себе оставишь?

Игнат заколебался. Но трясина вновь облизнула его ноги, обняла рыхлыми руками, потянула вниз.

— Мне ничего не надо, — поспешно сказал Игнат. — Только мертвую воду добыть. За этим иду.

— Вот оно что, — протянул Эрнест.

И в голосе его снова послышалась насмешка.

Игнат заволновался. Болото засасывало все глубже, грудь снова сводило спазмами, в висках стучало.

— Сделку я заключил, — торопливо продолжил Игнат. — Коли добуду мертвую воду, вернут мне мою Званку. Не смог я ее спасти, так теперь оживить хочу.