Вадим Еловенко - Иверь Страница 43

Я приказал подать мне кера. Вскочил на него. Нет, я не собирался уезжать. Я знал, что мое место здесь. Возле плана города. Но как хотелось туда. Где рев орудий и свист картечи. Где виртуозы-гвардейцы показывают местным, что такое десятитысячелетняя история Земли и холодного оружия. Нет, я не десантник, чтобы чувствовать бой, словно родную стихию. Я пилот. Но в тот момент мне казалось, что я понимаю, отчего они лезут в абсолютно смертельные авантюры, получая сравнительно небольшое жалование. Я медленно переставал представлять, что происходит. И оттого мне все больше хотелось туда. Просто чтобы видеть все своими глазами. Смолкшая на некоторое время батарея напугала меня тишиной. Я уже попрощался с ней, когда снова прогремел нестройный залп ее орудий. И канониры перешли на беглый огонь, явно уже не слыша даже командира батареи. Лишь бы зарядить, навести и выстрелить. Лишь бы не пропал зря заряд.

Кер от грохота вздрагивал, но стоял. Лишь бы не понес с испуга, думал я, вслушиваясь в нестихающий грохот орудий. В тот момент мне такие странные мысли полезли в голову. Почему сегодня такое яркое солнце? Вот бы пошел дождь. Стало бы прохладнее. И пусть бы был гром. Мои пушки хорошо бы спелись с ним. Точно, хочу грома и молний, и, конечно, дождя – определился я со своими желаниями.

Прилетел раненый посыльный. Он еле выговорил, что враги вошли в город.

– Где гвардия?

– Она в тылу у врага. Они не виноваты, Великий. Они прибыли вовремя. Они по кромке берега ворвались в тыл высадившимся. Но не выдержала оборона батарей и ополчение. Гвардия в окружении. А к нам движутся прорвавшиеся отряды.

Я посмотрел на жгучее небо и позвал помощника:

– Передать всем, кто не на баррикадах. Отступать на север против течения Иса. Сбор частей у рыбачьего поселка.

– Вы направляетесь туда? – спросил помощник, уже вскочив на своего кера.

– Нет, – сказал я. – Но я буду там завтра. Если нет, то, не вступая в бои, отступать к Тису. Мне нужна вся гвардия, что у нас осталась. Пусть идет по моим следам… Они увидят. Выполняйте.

– Слушаюсь.

Он умчался, а я скомандовал штабистам свернуть карту и уходить в указанном направлении. Сам сел на коня и поскакал на приближающийся шум.

Вот и нападающие. Кто в чем. Это тоже ополчение вперемешку с регулярными войсками. Я остановил коня и достал излучатель. Снял предохранитель. Слез с кера и, ударив того, прогнал прочь. Ломящиеся на меня вдруг встали и замерли как в стоп-кадре. Они не сводили своих ожесточенных глаз с меня, с моих черных доспехов. Их лица, раскрасневшиеся от прилившей крови, были перекошены ненавистью и страхом. Они меня узнали. Моего описания не знали разве что в стране Вернова, но я сам не знал, где такая находится.

Я поднял руку с излучателем и положил палец на спуск. Толпа попятилась. Толпа столкнулась с людским приливом, поднимающимся от берега, и грохот, бряцанье, крики заглушили даже грохот еще непонятно где стрелявшей одинокой пушки.

Я пошел на толпу не медленно и не быстро, а так, словно на прогулке. И первые ряды с ревом накинулись на тех, кто их толкал ко мне. Выкрикивали мое имя. Кричали, что я сейчас всех сожгу, и так далее.

Наконец толпа повернула. А я шел и улыбался. Такой идиотской улыбки я потом даже перед зеркалом повторить не смог. Мне было все равно, что они сделают. Ломанулись бы на меня – я начал бы жечь. Но они побежали. И я, не опуская излучателя, так и дошел до места пролома в обороне, ни разу не выстрелив.

Пушки были скинуты с лафетов, все было завалено трупами моих канониров и их помощников. А вот и мое ополчение, все здесь и полегло. Я взглянул на берег. Там, в полнейшем и беспросветном окружении, билась горстка моих гвардейцев.

Знаете, что такое поднять ствол орудия и уложить его на ложе лафета? Врагу не пожелаю. Я волоком – сначала ствол, потом задник – закинул его, а потом среди трупов пытался найти сухой тряпичный мешочек с порцией пушечного пороха. Мне казалось, сто лет прошло, пока я нашел и мешок с порохом, и мешок со шрапнелью. Еще сто лет прошло, пока я затолкал порох и заряд. Достал зажигалку и поднес ее к пороховому каналу. Орудие уже нацелено было, и я сильно обжег руку, когда запылал порох, в канале неся пламя к заряду. Но вот пушка как бы на мгновение замерла, напряглась и плюнула огнем и смертью вперед. Чуть не выпрыгнула снова из ложа.

Я посмотрел туда, куда стрелял. Видя, что им палят в спину, нападающие обернулись и увидели меня. Я стоял, поставив ногу на лафет, и с улыбкой посматривал на бьющихся внизу. А че, блин? Кто с излучателем, тот и прав. С излучателем был я, и напавшие ринулись куда-то в сторону по берегу.

В это время по залитым кровью улицам спускались мои гвардейцы. Пешком. Видно, в последний момент пожалели животных. Глупо жалеть животину, если идешь убивать людей, подумал я. Вся толпа ринулась мимо меня с набережной вниз на песок и буквально влилась в ряды отступающего противника. Как они там друг друга отличали, я плохо понимаю. Бой шел около двух часов. Я почти разрядил излучатель, когда понял, что мы победили. Часть врагов уходила в одну сторону по берегу, другая часть – в другую. Мои орлы прикончили остатки на месте высадки и только тут упали на песок. На этом участке мы отбились. Теперь надо ждать результата обороны бухты, в которой оставалось тысячи две моего ополчения и флот.

Я спрыгнул с пятиметровой высоты на песок и пошел к ним. Пока я шел, увидел, что одна из моих галер в нарушение приказа уходит из порта. Плюнул. Никуда от меня не уйдут.

Подошел к гвардейцам и тут только смог разглядеть, что целых-то и не осталось. Все раненые и покалеченные. И через одного рыдают, когда я, прикасаясь к ним, накладываю на раны медицинский клей. Они смотрели на меня, как я бы смотрел на ангела. Они готовы были на коленях благодарить кого угодно за спасение в этой мясорубке. А я смотрел на них и тоже хотел плакать. Никто не дрогнул. Все пришли умирать и были готовы умереть не за свою… за мою идею. Я смотрел на них… Я смотрел… и почему-то мне на мгновение показалось, что я, может быть, не достоин вести их. Не спрашивайте почему. Мне не объяснить так, чтобы вы поняли меня, в тот момент стоящего на когда-то золотистом, а теперь пропитанном кровью песке среди тысяч изуродованных, лежащих тел и горстки выживших, преданных мне людей.

Прибывший на капсуле Игорь, абсолютно случайно решив меня проведать, был удивлен, что мы – я, девяносто израненных гвардейцев и двести сорок матросов наших галер – еще удерживаем город. Бухта и порт пали. Но закрепиться десант уже не мог – слишком мало их оставалось. Кто успел, погрузились и ушли. И что его удерживать? На нас-то больше не нападали.

А-а, забыл… Совсем забыл про него. Еще был один канонир… Он остался без глаза, но даже с адской болью и залитым кровью лицом он продолжал оборонять южное укрепление. Это именно его пушку я слышал, когда гнал по улицам стадо обезумевших от страха людей. Когда я его нашел, он даже сказать ничего не мог. Я погрузил его, уже находящегося без сознания, в капсулу, в диагностер, совмещенный с реанимационным отсеком, а сам сказал, что останусь в любом случае с гвардейцами. Игорь прошелся на низкой высоте над берегом, нагнал отступающее ополчение со штабом обороны во главе и велел всем возвращаться в Ристу. И посадил капсулу на берегу, пытаясь спасти в медблоке жизнь канонира.

Так рождаются легенды… Канонир не выжил. На его обелиске он был изображен один, склонившись к пушке, перед несметным количеством врагов.

Родилась морская гвардия. Если сравнивать ее заслуги с заслугой девяноста гвардейцев, то она не тянет на это звание, но я решил ее отметить. Теперь и она числилась в гвардии. Морские гвардейцы получали дополнительное жалование, и им положен был флаг.

Флаги были только у городов. Я так велел. Потом появился флаг Академии – пронзенное клинком солнце на голубом фоне, – ставший гвардейским флагом для сухопутных частей. У моих ВМФ появился другой. Теперь каждая галера носила флаг на своей корме. Пушка на костях на белом фоне.

Всех выживших я премировал сотней монет на нужды и поместьями возле Тиса, закрепленными в вечное владение за ними и их потомками.

Так появились доверенные дворяне. Каждый получил отпуск на остаток зимы, который он мог провести, где ему вздумается. А по возвращению я сказал, что предоставлю им в командование по взводу. Ибо чин им присвоен лейтенантский.

Я не казнил командира ушедшей из порта галеры. То, как он теперь выглядел на фоне остальных, было достаточным наказанием. Я просто даже не взглянул на него.

Игорь принял у меня командование в Ристе и над всеми частями только спустя две недели. Ему надо было закончить начатое в Тисе. Война войной, а были вещи, тоже не терпящие отлагательства. Но он вернулся, и я с облегчением передал ему бразды правления. Перезнакомил его со своими помощниками и попросил их лишний раз не обижать. Потом я сел в капсулу и полетел. Только не в Тис. Я полетел в Апрат. Я еще ни разу не видел этого города.