Дэниел Уилсон - Роботы Апокалипсиса Страница 43

Мы шагаем по горам с рюкзаками за спиной и длинными, похожими на кнуты антеннами. Антенны примерно восемь футов в длину, они сделаны из толстого черного пластика и дрожат при каждом шаге. Наверное, их сняли с какой-нибудь боевой машины — война здесь идет последние лет пятьдесят. С помощью антенн можно засечь радиопереговоры автоматов и вычислить, откуда идет сигнал. Так мы следим за перемещениями машин и в случае необходимости предупреждаем наших людей. Жаль, что роботов нельзя подслушать: сообщения зашифрованы так, что мама не горюй. Но все равно дело того стоит — мы по крайней мере знаем, где находится враг.

Наши халаты одного цвета с камнями и поэтому маскируют нас в горах. Но мы все равно держимся на расстоянии в полмили друг от друга, а то и больше — так можно точнее определить направление, откуда идет радиосигнал.

Кроме того, если в одного из нас попадет ракета, у другого будет время убежать или спрятаться.

После пяти-шести часов слежки за двуногим мы расходимся и начинаем последний на сегодня радиоперехват. Это дело долгое. Я сажусь, достаю антенну и, надев наушники, пытаюсь засечь треск радиосигнала. Мой аппарат автоматически фиксирует время начала передачи. В полумиле от меня то же самое делает Джабар. Через некоторое время мы сверяем цифры, чтобы приблизительно определить направление.

Когда торчишь здесь, на солнце, есть время подумать о том, что могло бы произойти. Однажды я пробрался на свою старую базу. Вылизанные ветром обломки. Ржавые остовы машин. Возвращаться некуда.

Минут тридцать я сижу, скрестив ноги, и смотрю на то, как солнце ныряет за сверкающие горы, и вдруг начинается радиообмен. На моем устройстве мигает лампочка: сигнал зафиксирован. С помощью треснувшего зеркальца я подаю знак Джабару: он отвечает тем же. Мы идем навстречу друг другу.

Двуногий робот, похоже, остановился за следующим горным хребтом. Автоматы не спят, и кто знает, что у него на уме. Правда, в нас никто не стреляет, а значит, он нас не заметил. Ночью земля начинает отдавать небу все накопленное за день тепло: оно — наша единственная маскировка, так что выбора нет — приходится сидеть на месте и не высовываться. Мы достаем спальные мешки и готовимся к ночевке.

Тьма становится все холоднее. Над головой раскрывается черный небосвод, и, богом клянусь, там больше звезд, чем неба. Мы с Джабаром лежим бок о бок.

— Пол, — шепчет Джабар, — меня беспокоит, что тот робот не похож на остальных.

— Модифицированный ТИМ, довольно распространенная машина. Я работал с кучей таких автоматов.

— Да, я помню. Раньше они были пацифистами, потом отрастили клыки. Но тот сделан не из металла, и оружия у него нет.

— И тебя беспокоит то, что у него нет оружия?

— Он другой. А все, что другое — плохо.

Я смотрю в небеса, слушаю ветер, поющий в скалах, и думаю о миллиардах молекул воздуха, которые сталкиваются друг с другом у меня над головой. Об ужасающих глубинах Вселенной.

— Джабар, автоматы меняются, — наконец говорю я. — И если другое — плохо, значит, плохого у нас будет вагон и маленькая тележка.

Мы и понятия не имели о том, насколько все изменилось.

На следующее утро мы с Джабаром, упаковав вещи, подползли к следующему хребту. За ним оказалось еще одно ослепительно-лазурное озеро с берегами из белого камня.

Раньше в Банд-э-Амире был заповедник, но вы же понимаете, это Афганистан, так что какая-то бронзовая табличка не мешала местным жителям глушить рыбу с помощью динамита. Не самый экологически оправданный подход, но я и сам пару раз использовал крючковую снасть в Оклахоме. И даже динамит, утечки бензина и выбросы из канализации Банд-э-Амир не уничтожили.

Местных он пережил.

— Должно быть, автомат пошел сюда, — говорю я, осматривая каменистый склон. Плоские валуны; одни размером с баскетбольный мяч, другие — с обеденный стол. На некоторые наступать можно, на остальные — не стоит.

— Идти сможешь? — спрашиваю я.

Джабар кивает, хлопая ладонью по пыльному армейскому ботинку. Американскому. Скорее всего украденному соплеменниками Джабара с моей базы. Вот оно как вышло.

— Круто. Где достал?

Парнишка — самый оборванный подросток в мире — молча улыбается.

— Ладно, пошли. — Я осторожно переступаю через выступ. Валуны такие высокие и неустойчивые, что придется слезать спиной вперед, хватаясь потными ладонями за камни и испытывая каждый камень на прочность, прежде чем сделать шаг.

И, черт побери, оказывается, что это чертовски правильное решение.

Проходит полчаса, а мы одолели только половину пути. Я осторожно спускаюсь, пинаю валуны, чтобы проверить, не поддадутся ли они, — и вдруг сверху доносится звук падающих камней. Застыв на месте, мы с Джабаром крутим головами, осматриваем серые скалы, ищем то, что движется.

Ничего.

— Кто-то идет, — шепчет Джабар.

— Уходим, — говорю я и начинаю действовать более энергично.

С интервалом в несколько минут сверху доносится клацанье. Каждый раз мы останавливаемся и пытаемся понять, кто же там движется.

Кто-то невидимый идет вниз по склону, выслеживая нас — не торопясь, тихо и незаметно. Самая примитивная часть моего мозга чувствует опасность и наполняет тело адреналином. «Хищник идет, — говорит она. — Вали отсюда к чертовой матери».

Но если я пойду быстрее, то упаду, и меня похоронит под собой лавина холодных камней.

Дюйм за дюймом я нащупываю путь вниз, дрожа от напряжения. До дна еще полчаса пути. Черт, это слишком долго. Поскользнувшись, я разбиваю колено до крови об острый камень, но успеваю сдержать рвущееся наружу проклятие.

И вдруг до меня доносится басовитый животный стон.

Это Джабар: парнишка сжался в комок футах в десяти надо мной и смотрит вверх. Кажется, ему и невдомек, что сейчас он стонет.

Я все равно ничего не вижу.

— В чем дело, Джабар? Что там?

— Кох пешак, — шипит он.

— Что горное? Что там на горе?

— Э-э, как это сказать… снежная кошка.

— Снежная? Что? Ты хочешь сказать, что там долбаный снежный леопард? Они здесь живут?

— Мы думали, что их уже не осталось.

— Вымерли.

— Похоже, что это не так.

Сделав усилие, я фокусирую глаза на скалах над нами и наконец мне удается засечь, как дергается кончик хвоста замаскированного хищника. За мной следит пара немигающих серебряных глаз. Леопард понимает, что мы его заметили, и бросается к нам; его мышцы дрожат при каждом прыжке. К нам приближается тихая, решительная смерть.

Я хватаю винтовку.

Джабар разворачивается и съезжает вниз на заднице, завывая от ужаса. Но он опоздал — в нескольких футах от него леопард приземляется на передние лапы, работая пушистым хвостом как противовесом. Зверь оскаливается, сверкая белыми резцами, и, вцепившись в спину Джабару, тянет его назад.

Я наконец вскидываю винтовку и стреляю — целясь высоко, чтобы не задеть Джабара, которого огромная кошка трясет, рыча, словно дизельный двигатель. Пуля попадает зверю в бок; взвизгнув, леопард отпускает Джабара и отскакивает. Зверь рычит и воет, пытаясь понять, что именно причинило ему такую боль.

Тело Джабара безвольно падает на камни.

Леопард божественно красив и ужасен одновременно. Да, он у себя дома, но сейчас решается вопрос жизни и смерти. У меня сердце щемит, когда я всаживаю в прекрасного зверя всю обойму. По пятнистой шкуре расползаются красные пятна. Большая кошка падает, размахивая хвостом. Ее глаза закрываются, а морда так и остается навеки оскаленной.

Эхо выстрелов летит по горам, а я стою, словно онемев. Затем Джабар со стоном снимает с себя рюкзак и, уцепившись за мою ногу, садится. Я оттягиваю ворот его халата и вижу две длинные кровавые полосы. Со спины и плеча содрана кожа, но, в общем, мой друг не пострадал.

— Повезло тебе, он сожрал только рюкзак, — говорю я.

Джабар не знает, смеяться ему или плакать — и я тоже.

Хорошо, что парень не погиб — если бы я, как последний дурак, вернулся без Джабара, его сородичи убили бы меня на месте. Кроме того, у него отлично получается обнаруживать снежных леопардов до того, как они собираются напасть. Когда-нибудь это может пригодиться.

— Слезаем ко всем чертям с этой скалы, — говорю я.

Но Джабар все смотрит на окровавленный труп леопарда. А затем вдруг дотрагивается до лапы огромной кошки.

— Что это? — спрашивает он.

— Приятель, мне пришлось его убить. Другого выбора не было.

— Нет, я о другом.

Он наклоняется и поворачивает голову зверя — и тут я вижу то, что не могу объяснить. Честное слово, я не знаю, как это объяснить.

На шее леопарда полоска серого твердого пластика. В одной точке она расширяется, превращаясь в шарик, на котором мигает крошечная красная лампочка.