Иван Тропов - Каратель Страница 43

Следующая дверь была закрыта. Я осторожно нажал на ручку, решая, открывать или нет, – кажется, предчувствие еще оживилось. Кажется, там кто-то есть…

Но кто? Кто-то из пленников или кто-то из тех, кто их охраняет?

Ручка поддалась, дверь не была заперта. А вот у дверей дальше ручки были другие. Не львиные головы, сверкающие позолотой, а строгие стальные ручки, под которыми широкие пластины с настоящими замками. И двери-то тоже другие. Похожие, но другие. Если здесь дерево, то там всего лишь хороший шпон – поверх стали.

Я шагнул…

Из-за спины, издали, из-под лестницы, как сквозь вату, хлопок. Так могла бы хлопнуть створка огромных дверей, если бы я, когда входил, не прикрыл ее осторожно, а оставил как есть…

Адреналин встряхнул меня. С глаз упала пелена. В голове стало ясно.

Передо мной ряд запертых дверей. За ними зеленая гостиная, уходившая за углы коридора, там можно спрятаться…

Сзади, приглушенные коврами, взбирались быстрые шаги, словно удары кулачков в подушку, слишком быстрые, чтобы я успел добраться до конца коридора.

Я метнулся через коридор в приоткрытую дверь, скользнул по стене прочь от двери и слишком поздно понял, что сделал ошибку.

Комнат не для пленников здесь, кажется, всего две. В той, что напротив, кто-то есть. И значит…

Я бросился в проем ванной комнаты, а шажки ватно протопали по коридору прямо к этой двери.

Кто-то вошел внутрь, и дверь с тихим стуком закрылась. Громко щелкнул язычок замка.

Я вслушивался в едва слышные шаги. Ковры гасили звуки. Но все-таки что-то слышно. И слышен шорох одежды. Вжикнула «молния».

Раздевается? Судя по звукам, кто-то легкий. И по весу, и по движениям. Женщина.

Когда я понял – не знаю, чем больше, слухом или предчувствием, – что она замерла у окна, я решился выглянуть.

К куче одежды на оттоманке прибавились голубые джинсы, только что стянутые. На ковре валялись кожаные сапожки, которых здесь раньше не было.

Да, у окна. Женщина. Совсем девчонка.

Я ее уже видел. У морга. Одна из тех двух молоденьких жаб. Невысокая, хрупкая, с совсем светлыми волосами.

Стоя у огромного окна, к которому примыкала стеклянная дверь на широкую террасу, залитую солнцем, она сонно глядела куда-то в небо и медленно раздевалась. Пыталась.

На ней осталась одна лишь блузка из красного шелка, но расстегнуть пуговицы было для нее непростым делом. Руки двигались медленно, пальцы едва сжимались, пуговица раз за разом выскальзывала из ее пальцев, не желая выходить из петельки.

Тогда она – движения тягучие, сонные – стала вытягивать шпильки из прически. Вытащив, просто разжимала пальцы, и шпильки падали на ковер. А она сама двинулась вдоль окна, покачиваясь из стороны в сторону. Листок, танцующий в струях ветра.

Но она не была пьяна. Она уже почти спала, хотя еще двигалась. Болото чужого сна почти засосало ее. Она шла по комнате кругами, что-то напевая себе под нос, распуская волосы. Уселась на кровать, все еще пытаясь расстегнуть блузку, но завалилась вбок. Подтянув ноги, свернулась клубочком. Возилась на кровати, сонно урча от удовольствия мягкой постели, пытаясь залезть под мохнатое покрывало. Но она лежала на нем, а сонные руки были слишком слабы.

Давай, милая, давай, засни же наконец…

Она вдруг села на кровати.

– Ой! – сказала она. – Дурочка, кто же спит, не смыв краску? Это так негламурненько… – Она грустно покачала головой. – Ужасно негламурненько… Ванна, ванна, ванна! – пропела она и опустила ноги на пол. Теперь я видел ее со спины. – Я должна принять ванну… Все правильные девочки принимают ванну…

Ванна…

Я оглянулся. Стеклянная колба душа, огромная ванна. Не спрячешься.

Она опять принялась за пуговицы блузки, но сдалась и стала стягивать ее через голову.

Я быстро выскользнул из ванны и беззвучно пошел по ковру, молясь, чтобы она запуталась в этой чертовой блузке и так сидела в ней, с шелковым мешком на голове.

Но шелк легко соскользнул с нее.

Я замер, боясь шагнуть.

Я мог бы пройти до двери бесшумно, невидимо и неслышно для нее… Но это была не просто сонная девчонка. Я боялся не звука. Я боялся своего движения. Импульса, бегущего по нервам, сокращения мышц, усилившегося тока крови – проявлений, которые сделают жизнь моего тела еще заметнее.

Я стоял в пяти шагах позади нее – в пяти шагах от жабы. Она вздрогнула и выпрямилась. По ее спине, по тому, как медленно она начала оборачиваться, я понял, что она что-то почувствовала…

Но, обернувшись наполовину, она замерла. Забыла о том, что собиралась сделать.

Я тоже почувствовал. Сон менялся.

Теперь в ледяном болоте плавали не только образы женщин, но и мужчин. Не решаясь отдаться на волю сонных волн целиком – засосет! – я все равно что-то чувствовал.

Что-то неуловимо похожее на выставку собак – только здесь хвастались не собаками, а слугами. А потом…

…давящий запах свечей из жира, и прыгающие отблески огня, и мускулистый торс, горящие глаза и цепкие, жадные руки, властные, но негрубые, и так приятно им покориться, спуская с цепи зверя, чтобы потом опять потуже затянуть ошейник и сделать послушным…

Она встала. Вытянулась вверх стрункой. И, мурлыча как кошка, одной рукой сжала грудь, другой заскользила по животу, все ниже, выгибаясь назад, блаженно закинув голову…

Гибкая, тонкая, хрупкая… Под флером чужого сна, где сплетались десятки тел и уже не мурчали – уже охали, стонали, выли…

Почти наяву я чувствовал, как сладко обнять эту тонкую талию. Откинуть прочь ее мягкие, сонные руки и, стиснув эту кошечку за талию…

Я зажмурился, закусил губу.

Хорошо бы, да. Прекрасно. Упоительно!

Но еще лучше – выбраться отсюда. Живым. Эта сука не безобидная кошечка – это чертова жаба.

Выбраться, пока она не пришла в себя. Мне нужно в коридор. Где комнаты для пленников, где Старик. Я должен вытащить его отсюда.

Я двинулся к двери, но слишком резко. Дрожащее от возбуждения тело утратило точность. Что-то скользнуло по ноге сзади. Я отстранился, замер, но слишком поздно. С оттоманки за моей спиной что-то все шелковисто потрескивало, потрескивало, потрескивало, сползая на пол…

Она обернулась.

По мне скользнул сонный взгляд. Если она и удивилась, то едва-едва – сквозь дрему и мечты, разлившиеся вокруг. Остановилась на моем лице.

– Кривоносенький… Не видела тебя раньше… Новенький?.. Вечно вы во сне колобродите…

Она и сама бормотала сквозь сон.

Я стоял, стараясь глядеть на нее тупым, осоловелым взглядом, и молился, чтобы она не заметила, что цвета моей одежды лишь схожи с настоящими, чтобы не вгляделась в узел галстука с поддельным вензелем… а изнутри жаркой волной накатывала похоть.

Она была совсем рядом, маленькая и свежая, мешаясь с волнами сна, где было много таких же красивых тел, только взрослее, еще красивее и роскошнее, в окружении таких же совершенных мужских тел…

Уголок ее губ пополз вверх в косой ухмылочке.

– Вечно сюда шляетесь… Вечно взглядом спинку трете, попочку полируете…

Все улыбаясь, она пошла вокруг кровати.

В ее глазах было слишком много сна, чтобы она могла заметить, что вензель на галстуке поддельный. Если что и жило в ней сейчас, так это соски маленьких грудей. Острые пупырышки на ярко-розовых сосках, маленьких и четких, как медные монетки. Одна ее рука все еще была между ног, чуть перебирая пальцами.

Теперь она была так близко… Такая гибкая, такая податливая…

Жаба, чертова жаба! Может убить меня одним касанием!

Но ее приоткрытые губы и глаза с поволокой – поволокой сна, и похоти, и покорности… Сумасшедшая мысль окатила меня, примирив похоть и страх: не все касания убивают. А потом она уснет… Я тихо уйду и даже смогу пройти дальше по коридору, найду Старика…

Она потянулась ко мне, всем телом, поднимая руку – не то желая схватить меня за лацкан плаща, не то маня, не то…

Желание накатило на меня – тупое, животное, неистовое, сладчайшее желание, – отстраняя все. Где-то на задворках сознания скользнула мысль, что это не мое желание, не мое собственное желание – это желание моего тела, пробужденное ее жабьей рукой, почти коснувшейся меня… Они умеют не только рвать нити жизни, но и подтягивать их, натягивать до звона, до предела наполнив жизнью…

Но это была всего лишь мысль. Призрачная, неважная мысль – среди захлестывающих волн чужого сна и моих собственных ощущений. Чувства обострились. Я ощущал кожей каждое касание одежды. Удары пульса, нетерпеливую дрожь мышц, а сильнее всего – ее запах. Ее духов, ее волос, ее тела, ее желания. Я был возбужден как жеребец перед случкой, пятиногое чудовище.

Остались только она и я. Две части мира, созданные быть одним, и нет ничего естественнее этого – и желаннее.

Ее талия притягивала мои руки, первая ступень движения, что важнее всего остального мира…

И тут по ее лицу, сминая похоть и сон, прошла рябь удивления. Ее глаза больше не ловили мой взгляд, ушли в сторону. Вбок и вниз, по моей руке. Все удивленнее.