Олег Дорофеев - Рыцари потустороннего Страница 43

Весьма возможно, сказались эти переходы туда-сюда, которые я теперь мог совершать когда вздумается. За эти несколько месяцев техническое обеспечение усовершенствовалось невероятным образом. Никаких масок, проводов, ведущих от тела, незримых наблюдателей, сидящих за зеркальным стеклом, слиперов и тому подобного. Полная свобода: заходи, когда хочешь, в лабораторию, садись в специальное кресло, надевай на голову хитрое приспособление с особыми нанодатчиками и включай компьютер, программа запускалась автоматически, стоило только распознать того, кто к ней допущен.

На экране транслировались малопонятные образы, мелькали какие-то цифры, беспамятство наступало мгновенно, как переход через незримую границу. Я даже толком не понимал, продолжаются ли мои полеты или это выход в астрал. Но разве можно заказывать сны и оттуда влиять на события, происходящие здесь. Макс совсем перестал за нами следить. Из этого я понял, что вся информация о наших полетах тщательно фиксировалась в базе данных.

Пугало то, что с каждым полетом меня все меньше привлекала физическая оболочка. И то, что мне позволено: пить, есть, спать, трахаться… Хотя нет, последнего тело беспощадно лишили. Раз или два я пробовал подкатиться к Кристи, но та довольно жестко пресекала малейшие поползновения. Вся в новом образе колдуньи. Осталась верна своим инфантильным экспериментам.

И я направил свое тонкое тело в квартиру, где жила Маша. Говорят, любовь не пользуется черновиками, в моем случае все наоборот. Понадобилось два с половиной года, чтобы понять, что эта девушка мне дороже всех на свете. Но за это время могло произойти все что угодно. Она могла выйти замуж, иметь целую кучу блестящих поклонников, да мало ли что…

Мизансцена меня не порадовала. В этот поздний час огромная четырехкомнатная квартира пустовала. Предположим, старики на даче, а где Маша, где маман?

Я собирался покинуть квартиру, в которой так и не успел толком побывать в своей физической оболочке, как в прихожей послышался звук отпираемой двери. Точнее, до меня донеслись вибрации, так как орган слуха отсутствовал.

Тамара Михайловна вошла в комнату, скрытый в полу датчик включил свет. Несмотря на свои сорок с хвостиком (длина хвостика держалась в тайне), она хорошо сохранилась: подтянутая фигура, стройные ноги. На породистом лице выделялись большие глаза, но не такие, как у Маши, лучившиеся добротой и подкупающей наивностью, а, скорее, жесткие. Радужные оболочки четко очерчены, с живым блеском, по китайской физиогномической классификации – «глаза дракона», как правило, принадлежащие властным и авторитарным людям. Даже здесь, в домашней обстановке, она вела себя так, словно находилась под прицелом телекамер. Ни одного лишнего движения: четкость, отточенность, аккуратность, необходимая достаточность. Казалось, внутри запрятан отлаженный механизм.

Глядя на нее, я никак не мог понять, как у этой жесткой бизнес-леди мог уродиться такой нежный цветок, как Маша, вздрагивающая при звуке бранного слова.

«Миссис Безупречность» с точностью автомата произвела две-три сотни необходимых движений и через час расположилась в халате на белом кожаном диване. Посмотрела телевизор (ровно десять минут, чтобы узнать сводку новостей), залезла в Интернет, сделала пару звонков по телефону. Мило, конечно, но где же дочь?

Я попытался мысленно настроиться на ментальный план Маши. Похоже, удалось. Женщина взяла трубку:

– Да…

– Мамочка, это я, как у тебя дела?

Голос женщины потеплел, но самую чуточку:

– Немного устала. Мы завтра встречаемся?

– Да, конечно, я и звоню, чтобы уточнить.

– Понятно. Значит, просто позвонить матери, узнать, как у нее дела, ты не в состоянии?

Так, поперли невротические штучки…

– Я же звонила…

– Если не ошибаюсь, я удостоилась такой чести два дня назад.

– Мамочка, у нас новый препарат, очень много работы…

– Все ясно.

Снова прокурорский тон. Мне захотелось задушить эту женщину с ее подлыми манипуляциями. Она явно вымещала на дочери недостаток детской любви.

Разговор свернул в деловое русло. Договорились встретиться в пиццерии в центре города. Я не смог пробраться в ее мысли, но понял, что Маша здесь больше не живет. Может, вышла замуж? Правда, что-то мне подсказывало, что этого не произошло. Такие, как Тамара Михайловна, используют зятя в качестве дополнительного рычага в контроле за дочерью. Разговор о нем зашел бы обязательно.

В полуденный час в пиццерии сидело всего несколько человек. Маша по привычке выбрала столик у окна. Девушка, которую я некогда сжимал в объятиях, стала еще красивей. Ее внешность не могла оставить равнодушным. Она одухотворяла и восхищала или, наоборот, – оскорбляла, подавляла, озлобляла, наполняла завистью всех представительниц слабого пола, находившихся рядом. Цепкий ласковый взгляд барменши выдавал убежденную лесбиянку. Она безнадежно молила о крупице внимания.

Маша немного похудела, глаза стали больше и печальнее, волосы все так же обнимали плечи (она не сменила прическу – это вселяло надежду), руки нервно крутили стакан с соком. Мать, как всегда, опаздывала, дочь это всегда раздражало, но таковы правила семейной игры.

Внезапно она замерла, словно охваченная внезапным предчувствием, и посмотрела прямо на меня, вернее, на пустое место за соседним столиком, где я так вольготно расположился. Цвет ее ауры изменился. Она что-то почувствовала, как кот Чедер, который пережил свою хозяйку. Несомненно, эта девушка обладала паранормальными способностями.

Чтобы исключить случайность догадки, я переместился за соседний столик, ее взгляд последовал за мной, и на этот раз в нем притаился страх. К счастью, меня выручила мамаша.

– Маша…

Громко, на весь зал, прямо с прохода, чтобы все обратили внимание.

– Привет, мам…

Тамара Михайловна величественно отодвинула стул, брезгливо обтерла его салфеткой, прежде чем доверить ему свою задницу.

– Ты сегодня как-то странно выглядишь, у тебя ничего не болит?

Занимаясь аптечным бизнесом, Тамара Михайловна мало что смыслила в медицине, зато знала сотни препаратов и считала себя крупным знатоком различных болезней.

– Все в порядке, мам.

Чтобы не отвлекать дочь своим незримым присутствием, я переместился в сторонку, заняв место рядом с барменшей.

Разговор касался чисто деловых вещей, словно встретились не мать и дочь, а два бизнес-партнера, обсуждающие очередную сделку. Судя по всему, Маша работала в фармакологической фирме, речь шла о новом французском антидепрессанте, только что выброшенном на рынок. Я не стал вникать в детали, вместо этого переместился на тесную кухню, где молодой парнишка-повар тискал хорошенькую девчушку лет шестнадцати. Он все время норовил облапать ее ягодицы, она хихикала:

– Сашка, перестань, что ты делаешь?!

Парень не на шутку возбудился, но в это самое время девчонку позвали в зал. Облом…

Я вернулся как раз вовремя. Разговор о делах подошел к концу. Мать манерно поднесла чашку кофе к губам, сделав микроскопический глоток, спросила:

– Кстати, как там Виктор?

Маша поморщилась:

– Никак…

Родительница перешла на назидательный тон:

– Послушай, девочка моя, это прекрасный парень. Перспективный, из обеспеченной семьи, учился за границей…

– Мама! Я же тебя просила не вмешиваться.

– Послушай, мне все-таки небезразлична судьба моей дочери.

Лицо Маши приняло страдальческое выражение.

– Симпатичный парень с серьезными намерениями. Большая квартира, загородный дом, карьерный рост, наконец. Чего тебе еще надо?!

– Я его не люблю…

– Здравствуйте, приехали! Любовь, знаешь ли, как та кобыла: резво стартует и быстро выдыхается.

– Прошу тебя, давай сменим тему.

Та пропустила слова дочери мимо ушей.

– А кого ты любишь? Того докторишку-неудачника, который исчез два с лишним года назад? Или, может, его сумасшедшего дружка?

Мне еще больше захотелось задушить эту бабу, которая распаляла сама себя. Лесбиянка за стойкой бросала на ораторшу взгляды, полные ненависти и презрения.

– Тебе скоро двадцать три года. Смотри, деточка моя, молодость пройдет, потом будешь локти кусать…

На лице Маши появилось упрямое выражение. Так происходило всегда, когда что-то выводило ее из себя. Мать прекрасно знала, что родная дочь ненавидела, когда ее так называли. Никакого крика, никакой агрессии – только молчаливое несгибаемое упрямство.

Бизнесвумен сообразила, что сморозила полную ахинею, и чуток сбавила обороты:

– Я тебе только добра хочу. Неужели ты этого не понимаешь?

– Понимаю, мама.

– Почему ты отключаешь телефон? Вечером до тебя не дозвониться.

Маша пожала плечами:

– Много звонков.

– А если со мной что-нибудь случится?

– Хорошо, мама, я заведу для тебя отдельную симку.

В какой-то момент я понял, что мать завидует дочери, – совсем немножко, но и этого вполне хватало, чтобы портить ей жизнь. К счастью, Маша это понимала.