Панспермия - Евгений Дегтярев Страница 43

тьма окутала этот мир, а боги решив покарать его за побег с Благословенного Острова, запретили солнцу и звездам сменять друг друга на небосклоне. Мнилось, что лодка с беглецами, очутилась в аду, где нет времени, не наступает дня и ночи, но есть вечность страданий. И рев ветра, из-за которого просто невозможно разговаривать. Так, размышляя о вечном, Чистый Словом и провалился в некое подобие забыться. Снилось ему, что старый Штольц, гонится за ним по руслу горного ручья, изрыгая проклятия, завывая как саблезуб и паля из мушкета. А он бежит, падая в воду, вставая, сбивая себе в кровь руки и ноги о камни, но не может уйти от своего преследователя. Вот старик настигает его и начинает душить своими холодными и мокрыми руками, стараясь утопить.

Вынырнув из забытья, Чистый Словом, понял, что это не Штольц пытается его утопить, а просто палубу лодки, в очередной раз залило водой. Схватив черпак, он заглянул в крошечный трюм. Слава богам, воды тут было немного, а две женщины и ребенок, как он успел разглядеть в неверном свете жировой лампады, спали, прижавшись друг к другу, утомленные буйством стихии и ожиданием неминуемой гибели.

Посмотрев на в сторону кормы, Чистый Словом, увидел Подобного Грому, который стоял на корме, привязав себя к рулю. Подойдя к товарищу, он попытался ему как то помочь, но тот отрицательно мотнул головой, понимая, что передать управление лодкой такому сухопутному увальню как Чистый Словом, в этот момент, все равно, что самому ее утопить. Оттого то он и стоял у руля сам. Стоял, несмотря на дикую усталость. На то, что веки, казалось, сами слипались и так и хотелось, наплевав на все эти огромные волны, ревущий ветер и страх смерти, улечься прямо на мокрую палубу и сомкнуть глаза. Но делать этого было нельзя. На кону в этой игре с океаном стояла нечто большее, чем его жизнь — жизнь его маленькой дочки и любимой жены. И поэтому, вспомнив рассказы бывалых моряков, он привязал свою руку к рулевому веслу, в надежде, что если он сам заснет, то весло, понукаемое бушующим океаном, его непременно разбудит.

Всего этого Чистый Словом не знал, поэтому, всякий раз, выныривая из тяжелого забытьи, в которое он, обессилив, проваливался, поражался нечеловеческой выдержке, Подобного Грому. Он не знал, сколько времени они уже были в море, потому как в окружающей их тьме шторма не было смены дня и ночи, но по тому, что сам он уже трижды забывался тяжелым сном, можно было предположить, что прошли уже не одни сутки. Однако товарищ продолжал стоять у руля, наотрез отказываясь передавать рулевое весло ему. Время от времени лишь прося жестами принести ему чака, который полагалось наливать в сосуд, подобный маленьком маленькому бурдюку. Иначе пить его было невозможно.

Однако, все страшное в этой жизни, рано или поздно да заканчивается. Стал терять силу и подхвативший их шторм. Волны, хоть и не стали намного меньше, но сделались более пологими, а с их спин исчезли пенные шапки. Ветер то же, немного утих, и уже стало возможным разобрать слова, если кричать их в ухо друг друга. В этот момент, и передал Подобный Грому руль Чистому Словом. Передал потому, что устал смертельно. Устал так, как не уставал ни разу до этого в своей жизни. Передал, объяснив заплетающимся от усталости языком тому, что и как ему должно делать, а сам, не отвязываясь, просто упал у его ног и заснул. Да так крепко, что казалось Чистому Словом, что умер его приятель, оставив его один на один с океаном и теряющим силу штормом.

Долго спал Подобный Грому. Так долго, что сменивший его товарищ и сам привязал руку к руля, пытаясь не заснуть. А, когда проснулся, то был слаб, будто дряхлый старик. Женщины увели его под навес, где кормили жидким бульоном, сваренным из вяленного мяса. А Дар Богов, дважды ненадолго становилась к рулю, сменяя Чистого Словом и давая последнему хоть немного поспать, свернувшись калачиком под кормовой скамейкой, хоть немного, но укрывавшей его от дождя.

Так прошло еще четыре дня. Ибо теперь можно было различить смену дня и ночи. И, хотя, небо над океаном еще не расчистилось и ветер дул в прежнем направлении, но был он уже скорее ласков, нежели свиреп, а из сереньких туч моросил всего лишь теплый редкий дождик. И можно было бы сказать, что жизнь беглецов постепенно налаживается, если бы не одно но.

У Подобного Грому начался жар, и он, уже второй день, лежал в лихорадке, опекаемый своей женой. Поэтому, управлять лодкой пришлось мало что понимающему в этом Чистому Слову. Всех его знаний хватило только на то, что бы передав жене, руль, поставить основной парус и держать курс по ветру. Надо сказать, что Дару Богов то же изрядно доставалось. Попеременно подменя то его, то Громкую Птицу, она давала им обоим хоть немного поспать. Сама еле успевала прикорнуть меду этими сменами.

Так, сменяя друг друга, они плыли еще дней десять. Благо провизии на лодке было припасено на семидневное путешествие командой из десяти человек, поэтому голода и нехватки воды можно было не опасаться еще дней десять. Но, вот сколько продлится их путешествие — не знал никто из присутствующих на утлом суденышке людей. Как не знали они и того, куда, на самом деле они плывут. Поэтому продукты и, особенно воду, старались экономить. На одиннадцатый день на палубу, пошатываясь, поднялся Подобный Грому.

Пошатываясь, нетвердой еще от слабости походкой, он прошел вдоль борта и уселся на кормовую скамью. Объведя глазами горизонт и посмотрев на едва успевшее подняться солнце, он угрюму буркнул, не к кому конкретно не обращаясь:

— Мы плывем не туда.

— Как это «не туда»? — встрепенулся Чистый Словом.

— А так. Если плыть «туда», то солнце должно быть от нас по правую руку, о оно по левую…

Несколько минут оба мужчины молчали, ошарашенные таким известием, а от мачты, на них испуганно уствились три пары испуганных глаз.

— А что же нам делать? — испуганно спросила Громкая Птица.

— А ничего, двигаться в том же направлении. — Все так же угрюмо буркнул Подобный Грому, который уже ненавидел себя за то, что согласился на эту авантюру с побегом.

— Но как же? — опять пожала