Олег Языков - Гром и молния Страница 43

Пока мы бегали туда-сюда, наступило время обеда. На робкое предложение Степанова подхарчиться в столовке, я небрежно сказал: «Ерунда все это, Иван Артемович! Какая может быть столовка? В ресторан пойдем, в «Метрополь»!

А может, лучше в «Арагви»? Я еще в нем не был. Я имею в виду, что сейчас, в этом времени не был. Там, у себя, мне случалось в него заходить. Да и еще кое-куда, надо признаться… Нет, сейчас суетиться не будем – времени нет. Сказано – в «Метрополь», значит – в «Метрополь»!

Хоть талоны, выданные мне в свое время на кормежку в ресторане, у меня все еще болтались в планшете, на них я не рассчитывал. Уж больно много времени прошло. Они уже, скорее всего, недействительны. Не будем жлобами, ударим рублем по ресторанному обслуживанию! Денег хватит.

Короче – неспешно проехали по Москве троллейбусом, благо маршруток с озверевшими гастарбайтерами за рулем тут еще не было, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Чин-чином зашли в ресторан, я скромно сверкнул Золотой Звездой, мэтр все в момент уловил, встретил, проводил к столику, мигнул официанту и – понеслось…

Хорошо посидели, поговорили, поели горячего, а то надоел уже этот сухпай хуже горькой редьки! Пили совсем немного, просто не хотелось. Вечером добавим. Кстати, о вечере! Надо что-нибудь прикупить этакого, вкусненького и булькающего…

От ресторана до студии живописца было совсем рядом, но мы не спешили. Прошлись по столице, забрели в несколько магазинов, кое-что взяли на стол. Для Капитолины я подобрал букет цветов, а полковник купил шоколад. Чуть погодя Степанов с радостным криком нашел парикмахерскую и потащил меня стричься. Практичный мужик!

В общем, облагороженные внешне и залитые в цирюльне «Шипром» по самые ноздри, к вечеринке мы были готовы.

Капитолина Сергеевна меня, прямо скажем, удивила. Не знаю, где это она смогла все вырвать, но на стол была подана целая баранья нога! Да еще – запеченная в тесте. Ну, правильно – фольги-то еще нет. Точнее, фольга-то есть, видел ее в конфетах, но вот такой, для приготовления мяса, еще вроде бы быть не должно. Мясо получилось нежное, духовитое – баранина была с чесночком, травами и, по-моему, с кисловатыми яблочками… Все это чудо на большом блюде, в окружении печеной же картошечки, посыпанной зеленью. У-у-м! Пальчики оближешь! Вкус – специфический!

Мы с командиром выставили на стол коньяк, водку и вино, шайбу с черной икрой, сухую колбасу и купленные в дорогом магазине заварные пирожные. В общем – стол получился по нынешним временам просто роскошный.

Сидели у нас, в студии. Мы наотрез отказались идти в гости к Капе, посиделки ведь мы организовываем, мальчики, и ей, бедной девочке, пришлось побегать. Ничего – стройнее будет.

После двух-трех рюмок стучать по тарелкам ножами и вилками мы стали пореже, и завязался сытый, неспешный разговор. Полковник, испросив у Капы разрешения, открыл настежь окно и вальяжно закурил. Я машинально вертел рюмку с каплей коньяка за тонкую ножку и наслаждался покоем…

Хорошо! После страшного напряжения боев, после драки с «хорьками», когда была реальная возможность склеить ласты… или – говоря точнее – сложить крылья… После всех бытовых неурядиц фронтовой жизни, кормежки на земле, у еще горячего самолета, вокруг которого крутится и гремит железяками техсостав, сидеть вот так, в чистой комнате, у открытого окна, прохладным вечером… Свет лампы, накрытый стол, приглушенный разговор полковника и Капы, с улицы слышны веселые крики играющих детей… Душа отдыхает. Именины сердца, одним словом!

– Витя, ну расскажи теперь ты что-нибудь… Как вы там воюете? – обратилась ко мне порозовевшая Капитолина Сергеевна. Я поднял на нее глаза и улыбнулся. А Капа-то как помолодела! Приоделась, похорошела. Да и с ее годами я, увидев ее в первый раз уставшей, в какой-то несуразной одежде, пожалуй, погорячился. Сорок пять, не больше. Или что-то около этого… Рассказывать что-либо мне не хотелось. Свято хранить военную тайну меня научили еще в Советской армии. Шифровальщиком я служил, а на этой работе желание вести пустопорожнюю болтовню, особенно о делах служебных, быстро отбивают…

– Вы вон командира спросите, он вам лучше меня расскажет. Все нормально было, Капитолина Сергеевна, живые ведь мы, а это главное…

– А что же ты, Витя, про девушку свою ничего не расскажешь? Про Катю?

Полковник, потянувшийся стряхнуть пепел, так и застыл в неудобной позе… Голова его втянулась в плечи, спина напряглась.

– А что про нее рассказывать, Капитолина Сергеевна, все хорошо… все хорошо. Жива Катя, жива и здорова. Жду не дождусь, когда мы с ней встретимся… – сказал я, не поднимая глаз. – Жду и надеюсь…

– Вот и хорошо, Витя! Просто здорово! Как я за вас рада! Подарок-то твой ей понравился?

– Подарок? Капля? Понравился, Капитолина Сергеевна. – Рюмка наконец хрустнула.

– Ой, Витя! Какой же ты неловкий! Подожди, подожди… сейчас я йодом… бинт нужен. Я сейчас!

Капу вынесло из квартиры. Степанов на меня не смотрел. Потом он глухо сказал: «Извини, Виктор…»

– Да ничего… Все поправимо. Все еще впереди. Пойду я, Иван Артемович, прогуляюсь… Душно.

– Сходи, конечно, сходи, Виктор. Но больше ты так не шути. Не надо.

– Как знать, как знать… – Я закрыл порез платком. – А, может быть, я и не шутил, Иван Артемович, вот какое дело…

Когда я вернулся, никого в студии не оказалось. Стол опять стоял у окна, все было убрано. Лишь приятные запахи все еще витали в комнате. На подоконнике стояли початые бутылки.

Я налил себе полстакана коньяка и стал неторопливо потягивать его, уставившись незрячими глазами в окно.

Вот так вот, Катя… Помнят о тебе, интересуются. И я тебя помню. Кстати, а куда это пропал Воронов? Свои условия найма я ему высказал, что же он молчит? Начальство еще не решило, что ответить сверхнаглому кандидату на должность в Службу? Или ждут, когда немцы мне ногу оторвут для сговорчивости? Ну и черт с вами, сволочи! Закурить, что ли? Нет, не буду.

Тут приглушенно стукнула входная дверь, и в студию вошел полковник Степанов. Увидев мой вопросительный взгляд, он пробурчал: «Капитолину Сергеевну провожал…» Я продолжал удивленно смотреть на него.

– Не пялься, Виктор, не смотри на меня такими глазами. Да, семью я потерял, в первый месяц войны потерял… Да, остался один… Но я не Бобик, которого за веревочку привели на случку. Неправильно это, не по-людски. Да и женщина она хорошая, замечательный она, скажу я тебе, человек! Нельзя так. Нехорошо это. Грязно.

Он походил по студии, провел рукой по переплетам книг на полке. Потом подошел ко мне и закурил.

– А ты пьешь? Не стоит, не залечишь… Хотя плесни и мне! – обреченно махнул рукой полковник. – Оба мы с тобой жизнью ушибленные, Виктор. Души покалеченные. Но жить-то надо. Жить надо дальше, Виктор. Вот такие дела, пилот. Ну, давай! Не чокаясь…