Алексей Прозоров - Привратник Страница 44

— У нас все равно ничего не выйдет. У них есть машины, автоматы, вертолеты, их много, они знают местность. Как мы сможем от них убежать? Лучше покончить со всем разом и не мучиться.

Восставший из мертвых помолчал, потом, стягивая обрывки рубашки, спустился к реке, хорошенько намочил ткань, вернулся. Медленно и спокойно отер от пыли и грязи ее лицо, шею. Присел и так же старательно омыл ноги. Выбросил тряпье и сел рядом.

— Ты свободна, смертная Дамира, я тебя отпускаю. Ты исполнила свою клятву от начала и до конца. Теперь я знаю, на что похож ваш мир. Я знаю, что враги моего бога сгинули далеко в прошлом, а обители их разрушены или скрылись под водой. Мне известно все, что я хотел. Моя миссия исполнена, твоя — тоже. Я тебя отпускаю. Ты можешь уходить.

— Куда? В тюрьму?

— Я могу не очень хорошо понимать обычаи твоего мира, но мне показалось, что вы ищете справедливости, — ответил нуар. — За все время, пока мы находились вместе, ты ни разу никого не ударила, никого не убила, не взяла ничего чужого. За что тебя карать? Иди к смертным, скажи, что я силой удерживал тебя рядом. Я тебя отпускаю.

— Ну да, так они и станут разбираться! Сперва пристрелят, а все вопросы потом.

— Покажи им свои руки. Когда ты их показываешь, в тебя не стреляют. В номере не стреляли. И потом, когда меня чуть не истребили, тебя ведь тоже не тронули. Так что не бойся, иди. Я тебя отпускаю.

— Ты уже пятый раз говоришь, что меня отпускаешь. У тебя в мозгу чего-то переклинило, остальные слова забыл?

— Нет. Просто я тебя отпускаю.

— Шестой.

— Ты, наверное, не понимаешь, — вздохнул Шеньшун. — Дело в том, что, когда бог или нуар отдает смертному приказ, тот перестает размышлять, колебаться, желать, чувствовать. Ведь если раб, услышав повеление, станет задумываться, то он способен подумать и о том, что волю бога можно не исполнять. Поэтому во всех смертных заложено слепое и безропотное повиновение любому приказу на изначальном языке. Смертный может что-то сломать, испортить, погибнуть — но будет следовать услышанному повелению до конца.

— Знаю. Имела удовольствие наблюдать.

— Но в этом есть не только высшая справедливость, но и серьезная сложность, Дамира. Слепой послушный раб делает то, что сказано, и ничего более. Ему можно приказать поднять камень. Перенести его. Положить. Но невозможно приказать сложить камни в стену. Ведь для возведения стены смертный должен обдумать то, как ее правильно создать. Однако существование собственных мыслей у раба противоречат требованию о безусловном бездумном повиновении. Именно поэтому боги и нуары редко приказывают. Они дают поручения, которые смертные исполняют в меру своего слабого разумения.

— У нас это называется: «заставь дурака богу молиться», — ответила Дамира. — Бездумное подчинение до добра не доведет.

— Нужно и то, и другое. Безусловная покорность при получении приказа — и осознанные разумные поступки, если бог задал тебе цель, которой следует достичь.

— Ты это уже говорил.

— Есть еще одна возможность повелевать низшими существами. Дать им самим осознать, что именно и как нужно делать, а уже потом направить на безусловное исполнение. Когда смертный знает, как именно нужно строить стену, какие действия, как и когда совершать, — ему можно дать приказ начинать работу, и она будет сделана. Это сложнее. Ведь возможны неожиданные трудности. Но если следить за делом и вовремя подправлять, воля бога будет исполнена. Когда в день моего пробуждения я много раз спрашивал тебя, способна ли ты помочь мне исполнить миссию, ты думала над этим вопросом и решала, что следует сделать для ее исполнения. И согласилась, что будешь это осуществлять. Я попросил от тебя клятву следовать нуждам моей миссии. Ты эту клятву дала. Клятва связана в твоем разуме с нужными действиями. После этого мне стало незачем повелевать тобой, как рабыней. Я побуждал тебя исполнять клятву. И ты сама знала, что следует делать для успешного достижения цели. Ныне все нужное совершено. Я получил все ответы. И я отпускаю тебя. Ты больше не связана своей клятвой, смертная Дамира, ты свободна. Ты можешь жить в соответствии со своими желаниями и потребностями.

— Значит, ты взял с меня клятву, — задумчиво проговорила Дамира, — а потом через нее дергал меня, как пони за веревочку? Значит, мое желание помогать тебе, моя поддержка, ответы на вопросы, поиски, находки, моя искренность, наконец, — это все не настоящее? И когда я за твою жизнь до безумия испугалась — это, выходит, ты мною, как марионеткой, на ниточках играл? — сглотнула она. — Значит, мое восхищение твоим искусством на даче, старание тебе угодить, доставить радость — это все липа? Когда я к тебе в метро прижималась, когда прикосновениям радовалась, когда мучилась, что ты чурка бесчувственный, — это все игра с прихихиком? Это я для тебя вроде куклы-неваляшки? Это когда я к тебе с душой — тебе в нее наплевать было? Это какой же ты, оказывается, урод?! Какая же ты тварь?! Подлая и гнусная тварь! — Она вскочила и встала перед Шеньшуном, крепко сжав кулаки: — Мерзавец! Подонок! Ненавижу! Тебя же… Тебя же каленым железом выжи…

Тут она увидела, как на валун прыгнул красный зайчик, задрожал, переместился нуару на грудь, описал короткую петлю, перебежал на лоб, замер.

— Берегись! — Она прыгнула вперед, опрокидывая стража богов вниз — и тут же неподалеку, в россыпи мелких камушков с сочным чмоканьем поднялся пыльный фонтанчик. — Лежать! Уползай! Не поднимайся!

Тут и там захлопали пули. Стрелок, поняв, что промахнулся, торопливо выпускал всю обойму, надеясь хотя бы зацепить жертву, которая не могла скрыться далеко. Дамира пробежала на четвереньках чуть вперед, к очередной россыпи, поджала руки и скатилась по ней на несколько метров вниз, юркнула за тощий колючий куст, притаилась. Мигом позже рядом притулился Шеньшун, и она с наслаждением, от всей души, влепила воскресшему несколько пощечин:

— Тварь! Подонок! Сволочь! Урод!

— Хватит меня бить! — перехватил ее руки нуар. — Что это там было?

— Чтоб ты сдох, погань ископаемая!

— От чего ты меня спасла?

— Я тебя ненавижу!

— Спасла-то от чего?

— Снайпер! Напротив нас на склоне снайпер. Где-то сидит и тебя выцеливает! Или ты думал, так и будешь ходить гоголем и всем вокруг все свысока приказывать? Хрена лысого! За километр тебя шлепнут из спайперки, и кричи не кричи, приказывай, нет — ничего не услышат. Тебе хана, урод. Сейчас тебя пристрелят!

— Если ты этого так хочешь, почему там, на камне, не дала умертвить?

— Потому что я тебя сама хочу убить! Своими собственными руками! — Она изловчилась и отвесила ему еще оплеуху.

Нуар кивнул, крепко ее схватил, быстро перебежал к зарослям толстых «тополей», прижался к стволам. Теперь с противоположной стороны ущелья его было не видно. Хотя, конечно, преследователи могли высадить по несколько охотников на каждый склон.

— А ведь я тебе уже верить начала! — корила себя археологиня. — За человека начала принимать. Доверилась, как живому. А ты — натуральное полено и есть. Буратино безмозглое!

— Сиди, — попросил ее Шеньшун, а сам подступил к одному из деревьев. Погладил кору, прижался лбом, немного так постоял, потом отстранился и наложил на ствол руки.

Поначалу ничего не происходило, но потом кора начала медленно расползаться, открывая розоватое древесное нутро, которое тоже медленно расщеплялось. Вскоре внутри ствола образовалась обширная влажная полость в полтора роста высотой.

— Иди сюда, — тихо подозвал женщину нуар, вместе с нею шагнул в полость, приподнял так, чтобы лица оказались на одном уровне.

Дерево степенно, с величавой медлительностью закрылось, прижимая их все теснее и теснее друг к другу, притирая щеками, стискивая тела. Через полчаса укрывший беглецов «тополь» отличался от своих соседей лишь небольшим утолщением у комля, морщинистой корой, темным наплывом с одной стороны и крохотным дуплом на высоте примерно трех метров.

— Я тебя ненавижу… — прошептала Дамира ему в самое ухо, раз уж оно оказалось так близко.

— Твоя клятва требовала исполнения миссии, смертная, — так же тихо ответил ей нуар, — но не спасения моей жизни. Твоя клятва не заставляла тебя улыбаться мне, искать причины моей грусти или радости, случайно брать меня за руку или баловать самым обычным обедом, приготовленным с необычайной вкусностью. Никто и никогда в моей жизни не искал моей улыбки. За этот подарок я прощу тебе любые глупости, смертная. И за то, что ты спасала мою жизнь.

— Я теперь ничему больше не поверю! — ответила археологиня. — Больше никогда не поверю, ни в чем и никогда.

— Я прощаю тебя, Дамира. А теперь спи. В нашем положении проще всего заснуть.

— Ну, и где?! — раздраженно спросил офицер.