Андрей Быстров - Владелец кинотеатра Страница 44

В четверть третьего возле дома остановился закрытый экипаж. Еще молодой, но начинающий уже лысеть человек в строгом деловом костюме ступил на мостовую, подошел к светящемуся окну и постучал в стекло. Это был адвокат Михаил Маркович Визер, личный поверенный Елены Кординой. Она доверяла ему не меньше, чем Наташе, но основывалось это доверие не столько на безупречности Михаила Марковича, сколько на размерах гонораров, получаемых им от Елены.

Наташа провела Визера в комнату. Здесь все было убрано черным, в черном была и сама хозяйка. Трудно было узнать в ней прежнюю Елену Кордину. Она похудела, подурнела, осунулась. Черты ее лица заострились, лоб пересекла резкая вертикальная морщина. Глаза утратили живость и тот затаенный мягкий свет, который так покорял в ней. Она словно постарела на много лет.

Адвокат почтительно поздоровался, присел на край стула.

— Все ли готово, Михаил Маркович? — бесцветным голосом осведомилась Елена.

— Я привез новые паспорта для вас и Наташи, — сказал адвокат, — что же касается ваших распоряжений относительно денег…

Слабым взмахом руки Елена прервала его.

— Тут я всецело полагаюсь на вас. Но могу ли я так же безоговорочно положиться на вас и в другом?

— В чем именно? — спросил адвокат, предупредительно подавшись вперед.

— В самом главном. Кроме Наташи, вы — единственный человек, кто знает мое новое имя, единственный, кто знает, как меня можно будет разыскать. Могу ли я быть уверена, что никогда, ни при каких условиях об этом не узнает мой брат?

— Вы можете быть совершенно уверены, что он не узнает об этом от меня, — произнес Михаил Маркович с оттенком упрека. — Но само собой разумеется, не в моих силах предсказать, что он вообще предпримет и к чему это приведет.

Елена кивнула в знак того, что считает тему исчерпанной. Она встала, подошла к каминной полке, взяла стоявшую там шкатулку и открыла крышку. Ее взгляд скользнул по золотой пластине. «Свет истины в полуденном огне»…

Владимир никогда не узнает истины, страшной правды о том, что случилось с ней. Она исчезнет не только из города, но и из его жизни, как и из жизни всех, кто ее знал. Он бросится к доктору Франку, но доктор Франк будет молчать. Будут молчать и сестры милосердия — деньги Елены по-прежнему всесильны. Владимир узнает лишь то, что ребенок родился мертвым… И то, что сестра просила не искать ее.

Конечно, он будет искать. Половину всех своих денег она оставляет ему, и можно не сомневаться, что немалую часть этих денег он истратит на поиски… Но он не найдет.

— Елена Андреевна, — негромко позвал адвокат.

— А?

— Нам пора ехать…

— Да… Сейчас.

Елена осторожно закрыла крышку шкатулки. Только эту шкатулку она увезет с собой в память о брате, о возлюбленном… С которым не встретится уж больше на Земле.

Такой встрече не бывать, она это знала… Но она ошибалась, думая, что ее воля станет причиной тому.

Подлинной и окончательной причиной была другая встреча — та, которой не смог избежать Владимир Кордин.

Встреча с Хогортом.

9.

Лучик утреннего солнца, многократно отразившись от зеркал, упал на лицо Бориса Багрянцева. Борис поморщился, перевернулся на другой бок и попытался снова заснуть, но что-то мешало ему. Какое-то ощущение… Неудобства? Да нет, ему было удобно. Но все же он чувствовал что-то такое… Как будто он лежит не в своей постели.

Борис открыл глаза и сел…

Потом он открыл глаза еще шире.

Он находился в совершенно незнакомой комнате… Но не просто в незнакомой комнате. Как в музее, черт!

Кровать в центре, на которой он сидел, уж точно была музейным произведением искусства, с резными спинками, украшенными деревянными головами не то грифонов, не то других каких-то сказочных чудищ. И еще балдахин сверху… Из-за этого балдахина Борис мог видеть только часть расписного потолка. На стене справа, между двумя громадными окнами с полузакрытыми портьерами, размещалось мозаичное панно или фреска, как это там называется. Изображала эта фреска четырех всадников Апокалипсиса. Борис узнал сюжет, потому что видел раньше знаменитую гравюру Дюрера. Но тут всадники выглядели не такими, как на гравюре — значительно более динамичными, стремительными, угрожающими. Первый всадник целился из лука прямо в центр комнаты (и следовательно, в того, кто должен был спать на кровати, кто бы это ни был!) Второй всадник вздымал сверкающий меч так грозно, словно готов был вот-вот обрушить его на головы несчастных грешников. Третий всадник, с весами («мерой») в руке, был едва виден позади, зато четвертый — Смерть — нависал над всеми в гротескной, устрашающей маске-черепе, на огромном, взлетевшем на дыбы коне.

— Если это спальня, — пробормотал Борис, — очень миленькое пожелание доброй ночи…

Противоположная стена была выложена керамической (или похожей на нее) плиткой, сплошь покрытой сложным асимметричным узором. Борису показалось, что в этом узоре заключен некий конкретный смысл… Как на картинке-загадке «найди спрятавшегося охотника и лису».

Как бы то ни было, Борис недолго искал охотника и лису. Он инстинктивно потянулся к тумбочке за сигаретами, прежде чем сообразил, что ни его тумбочки, ни его сигарет здесь нет.

— Так, — сказал он себе. — Передо мной стоят, по-видимому, два вопроса. Первый — где я? И второй — как я сюда попал?

Открылась высокая, тяжелая, щедро декорированная золотом дверь, и впустила человека в странной одежде, напоминающей… Что-то вроде мундира? Нет, это не мундир. Борису припомнилась иллюстрация к какой-то книге. Ливрея, вот что это такое. Значит, перед ним — лакей?!

— Ваша милость! — воскликнул человек в ливрее. — Владимир Андреевич, когда же вы успели вернуться? И никто не встретил… Ох, простите, простите!

— Я не… — начал Борис и прикусил язык. Если этот… лакей принимает его за неведомого Владимира Андреевича, вряд ли разумно его разочаровывать… Хотя бы до тех пор, пока не удастся разобраться в обстановке.

— Да вот… Вернулся, — неопределенно сказал Борис.

— Ночным поездом, ваша милость?

— Да, да. Ночным поездом.

— Вы прошли, наверное, через каретный двор?

— Да, через каретный двор, — согласился Борис и добавил, осмелев. — Не хотелось никого беспокоить.

— О, ваша милость… Прикажете одеваться?

— Да, одеваться.

— Пришлю сию минуту.

Лакей исчез, а вместо него появился другой слуга, одетый попроще, который и принялся помогать Борису облачаться в костюм.

Этот костюм не был для Бориса новостью — брюки с галунами, жилет с часовой цепочкой, накрахмаленный галстук, сюртук… Точно такой же (если не тот же самый), какой он надел однажды у себя дома. Но была и существенная разница. Тогда, надевая костюм, Борис считал его своим и некоторое время ничего необычного не замечал. Теперь же он понимал, что не все в порядке… Или, куда вернее, все не в порядке! На беду, это было единственным, что он понимал. Он даже не мог толком заговорить со слугой, потому что не знал, как нужно к нему обратиться — на «ты» или на «вы». Если бы можно было задавать прямые вопросы! А он стоит здесь, как потерявший память персонаж известного детектива…

Стоп! Вот она — спасительная идея! Симулировать потерю памяти, и тогда можно смело спрашивать о чем угодно! Но как это сделать? Люди не теряют память ни с того, ни с сего. Пожалуй, следует для начала упасть в обморок.

Борис сделал шаг в сторону кровати (не на пол же падать), довольно натурально захрипел и вцепился пальцами в воротник, будто бы тот его душил.

— Ваша милость! — всполошился слуга. — Что с вами?

— Плохо, — простонал Борис. — Скорее, воды…

С этими словами он рухнул на кровать. Перепуганный слуга бегом кинулся из комнаты. Кажется, неплохо сыграно, подумал Борис.

За дверью послышались торопливые шаги. Из-под полуприкрытых век Борис видел, как в спальню входит пожилой благообразный джентльмен, а за ним юная девушка в одежде горничной. Тут Борис закрыл глаза плотно. Он чувствовал влажную прохладу на висках, потом ощутил характерный режущий запах, который ни с чем нельзя спутать. Нашатырный спирт… Что же, так и так пора приходить в себя.

Медленно, миллиметр за миллиметром, Борис поднял веки. Пожилой джентльмен склонялся над ним с платком в руках, лицо его выражало такую неподдельную тревогу, что Борису на мгновение стало стыдно. Девушка стояла поодаль, держа флакон с притертой пробкой.

— Кто вы? — прошептал Борис, едва размыкая губы. — Вы врач?

— Да какой же врач, ваша милость? Я управляющий ваш, Сиверский Павел Петрович… За доктором послали.

— Отмените, — потребовал Борис значительно более твердым голосом.

— Но, ваша милость…

— Отмените!

Управляющий сделал знак девушке, и она выбежала за дверь. Сиверский достал из шкафчика на гнутых ножках хрустальный графин, налил воды в бокал с портретом белокурой красавицы, подал Борису. Тот приподнялся, выпил большими глотками, вернул бокал управляющему и сел.