Андрей Ерпылев - Выход силой Страница 44

Премьер-министр Республики господин Калатозов, как всегда, говорил гладко и внятно, заставляя любителей по­шушукаться прикусить языки и прислушаться к его увеси­стым словам, ритмично падающим на головы собравшихся.

— Согласно конституции Первомайской Республики мы, граждане, обладающие правом голоса, собрались сего­дня здесь, чтобы избрать нового президента нашего госу­дарства!..

Сам кандидат сидел в кресле, напоминавшем трон, посре­дине помоста, возведенного специально по этому случаю посреди перрона станции Первомайская. Ради торжествен­ного мероприятия устроители даже демонтировали не­сколько десятков палаток и ларьков, как грибы теснивших­ся вдоль путей. Владельцы, конечно, были недовольны, но компенсация за однодневный простой была более чем весо­ма. Зато как рады были те торговцы, прилавки которых на­ходились ближе к краю станции: при таком скоплении на­рода торговля шла более чем бойко, и менеджеры едва успе­вали носиться на склады за товаром и обратно.

Записные остряки шутили, что помост похож на эшафот, и окрестили его «лобным местом». Отчасти они были пра­вы: предполагалось, что на нем будет происходить бой пре­зидента с претендентом, если кто-то решится бросить вызов избраннику народа, многократно подтверждавшему свое право на власть.

Вообще-то конституцию Первомайской Республики, не мудрствуя лукаво, переписали со старого Основного Зако­на канувшей в лету Российской Федерации. Стоит ли осо­бенно ломать голову над нормами жизни крошечной кучки бывших ее граждан? Сойдут и законы почившего в бозе го­сударства, тем более что и в той России, и в этом ее осколке мало кто дочитывал эту тоненькую брошюрку до конца, не­смотря на то, что ее изучали в школе, приводили в пример по поводу и без повода, вспоминали о своих конституцион­ных правах, когда припекало...

Но было и одно коренное отличие. Молодые, полные сил победители, как они сами тогда себя называли, вне­сли в текст положение, делавшее их большими демокра­тами, чем все предшественники. Несмотря на то что предвыборной борьбы, как правило, не было, любой, кто чувствовал в себе силы, имел право бросить вызов пре­зиденту и попытаться победить его в кулачном бою без правил. Победитель становился президентом на следую­щие четыре года. Единственным условием было то, что собравшиеся избиратели должны были дать свое добро на бой.

Но единственное это уточнение так и не понадобилось за два десятка лет ни разу — никто не решился выступить против главы Первомайской республики, за спиной которого стояла главная сила государства — храбрецы и сорвиголо­вы, не боявшиеся ни бога, ни черта, элита элит — спецназ. Да и само ее олицетворение — несокрушимый и легендар­ный, казавшийся вечным Батя — одним своим взглядом растирал надежды соискателей в пыль. Да и как можно по­сягнуть на человека, имя которого дети Первомайской на­чинали произносить едва ли не до слова «мама», благодаря которому были живы обитатели обеих станций и под пря­мым руководством которого делались все мало-мальски важные дела?

— Согласны ли вы, сограждане мои, чтобы наш прези­дент, Николай Михайлович Середин, оставался на этом по­сту следующие четыре года?

Ответом ему был слитный гул сотен голосов собравших­ся. Середин, с высоты своего постамента, видел множество обращенных к нему лиц, каждого из этих людей он знал по имени, и сердце от одного их вида наполнялось теплом. Может, конечно, это выпитая водка была в ответе за при­ступ сентиментальности, за успокоение, но тревога послед­них дней уже казалась ему мелкой и незначительной. Вро­де зубной боли или насморка. Тем, что можно перетерпеть и забыть.

«Они мои, — растроганно думал президент, вычленяя из общей массы хорошо знакомые лица: все, даже извест­ные Батины критики, сегодня были единодушны в своем порыве. — Мои товарищи, соратники, друзья... Как же я люблю их, моих первомайцев! Да я жизнь готов за них от­дать! И они — за меня...»

Стоявший за креслом полковник Балагур исподтишка ткнул президента кулаком в плечо: видишь, мол, я был прав? Батя не мог ответить — слишком уж много глаз было приковано к нему, первому из граждан. Но плавно наклонил голову, дав понять старому другу: вижу, вижу, брат... Друже­ская поддержка тоже согревала сердце: подумать только, столько лет они вместе, столько пройдено путей, пережито опасностей, боев выиграно...

А Калатозов, тем временем, дождавшись тишины, при­ступил к самой важной части церемонии. Хотя и самой бес­полезной до сих пор.

— Если кто желает сказать, что не согласен с избранием президента и знает что-то, из-за чего он не может занять этот пост, пусть говорит сейчас или молчит до следующих выборов!

Премьер когда-то мечтал быть драматическим актером, но окончить в свое время смог лишь лесной техникум, затем — школу милиции, а вместо театральной сцены до Катастрофы подвизался с полосатым жезлом на подмосковных трассах.

Он выдержал положенную ритуалом паузу, достаточную, чтобы успеть прихлопнуть муху, и уже открыл было рот, как вдруг из задних рядов донесся молодой хрипловатый голос:

— Я желаю!

И все собравшиеся, включая президента и его свиту, за­вертели головами, выискивая нарушителя порядка. И было с чего! Впервые в истории Первомайской демократии кто-то осмелился бросить вызов всесильной хунте.

— Кто это? - Кто такой? Ты не знаешь? Да не застите, дай­те посмотреть! — побежал шепоток.

— Что это за дрянь? — обернулся всем телом к Балагуру Середин: на щеках его играли багровые пятна, на лбу верев­ками вздулись жилы. — Кто?..

— А я знаю? — вылупил глаза полковник Балагуров, вы­тянул шею. — Федотов, мать! Куда подевался?

Но свежеиспеченный майор Федотов уже пробирался из задних рядов, растерянный не менее начальства.

— Что это такое, майор? — громким шепотом шипел на него, втягивающего в плечи голову, полковник, не стесняясь волнующегося моря «избирателей». — Хреново работаешь! В лейтенанты захотел? В рядовые?.. А ты что замолк? — на­кинулся он на Калатозова. — Слова позабыл, артист?

— Кто такой? — опомнившись, сорвался с хорошо постав­ленного баритона на неприличный фальцет премьер-ми­нистр. — Покажись!

Но требование запоздало. Бросивший вызов и сам уже шел к помосту, и взволнованно шумящая толпа расступа­лась перед ним, образуя живой коридор.

И вот он уже стоит перед остолбеневшим президентом, задрав голову и улыбаясь, — спокойный и уверенный в себе крепкий молодой человек. Середин, Балагуров и Федотов сначала узнали его оружие — самодельную шпагу, на кото­рую претендент опирался, как на трость, и только потом пе­ревели взгляд на лицо...

— Не может быть...

Игоря Князева действительно нелегко было узнать: в по­следний раз они видели его зеленым юнцом. Но что-то в нем изменилось... И дело тут было не в рано посеребрившей виски седине, резких складках на лице, делавших его старше на добрый десяток лет, или розовых, толком не зажив­ших еще шрамах на скулах и подбородке.

На них смотрел спокойным твердым взглядом мужчи­на. Много повидавший, немало переживший. И в его гла­зах они читали одно: добром договориться не удастся. Значит, остается одно — беспощадная схватка не на жизнь, а на смерть. Не до первой крови, а до последнего вздоха.

— Назови себя! — Взволнованный Калатозов дал петуха и смолк.

— Я Игорь Князев! — громко возвестил соискатель. — Сын профессора Князева, убитого этими... — он кивнул на помост, — подлецами. Я бросаю вызов президенту Середину и всей его банде. Всем, кого я уважал всей душой и кто пре­дал меня и моего брата. Кто запытал моего отца. Я готов биться с ними всеми до смерти. Моей или их.

— Да как ты смеешь!.. — обрел дар речи Балагур, едва ли не впервые в своей жизни молча выслушавший оскорбле­ние, брошенное ему в лицо, но президент одернул его.

Самообладания Николаю Михайловичу было не зани­мать. Он даже почувствовал облегчение, что терзавшая его в последние дни тревога разрядилась таким вот образом. Он отстранил с дороги премьера, менявшего цвет, как перепу­ганный осьминог, медленно спустился по лестнице и протя­нул руку Князеву.

— Я принимаю вызов! — громко объявил он и добавил вполголоса: — С возвращением, старшина. - Игорь крепко, по мужски, пожал протянутую руку, креп­ко стиснув в жесткой своей ладони.

— Бой состоится завтра в полдень! А теперь — все свобод­ны. Извините, друзья, банкет тоже будет завтра!

Шутка президента разрядила обстановку, и толпа мед­ленно рассосалась, немного разочарованная, но предвкуша­ющая события завтрашнего дня.

— Пойдешь с нами? — спросил Батя, так и не выпустив­ший руку Игоря из своей ладони.

«Хорошего бойца вырастил, — против воли билось у него в груди. — Настоящего бойца...»

— Нет, спасибо. У меня свой дом есть.

— Нет у тебя больше дома. — Полковник Балагуров тоже спустился с помоста и, поджав губы, встал рядом с прези­дентом. — Там уже другие люди живут. Так что не кочев­ряжься, а пойдем с нами. Накормим, напоим, в баньке попа­рим... А то вон, разит от тебя.