Проклятие Саана - Александра Лисина Страница 44

Колдун ушел вместе с ними, прямо на ходу отдавая указания. Тогда как отец Налирим забрал оставшиеся на лавке амулеты и, обнаружив, что я не сижу в келье, а скромно стою в сторонке, торжественно мне их вручил.

— Твои родители могли бы тобой гордиться, мальчик. Сегодня ты спас сразу две жизни.

Я пожал плечами.

Две спас, две отнял… Гораздо больше меня занимало выросшее за спиной настоятеля темное облачко, которое довольно смело зависло над испускающим слабенькое сияние алтарем и, приняв человекообразный вид, задумчиво уставилось на выточенных в камне богинь.

При этом выглядел Мор до крайности странно. Я бы даже сказал, растерянно. Но что самое любопытное, исходящий от алтаря свет нисколько ему не вредил, хотя для темной сущности это было по меньшей мере необычно.

Когда же он качнулся вперед и протянул руки с явным намерением коснуться каменных лиц, алтарь внезапно вспыхнул. Храм озарился изнутри на удивление ярким светом, который подсветил моего темного приятели с очень необычного ракурса. Мне даже показалось, что я сумел разглядеть его настоящее лицо, но свет так же быстро погас, а Мор растаял в воздухе всего за миг до того, как настоятель ошарашенно обернулся.

— Что это было?!

Я снова пожал плечами и ощутил, как потяжелел амулет на груди.

Жрец несколько мгновений озадаченно разглядывал потемневший угол, но потом все же встряхнулся, взял меня за руку и решительно произнес:

— Пойдем, я отведу тебя домой.

Спорить и возражать я посчитал нецелесообразным. Да и кто будет слушать ребенка? Но по пути все же постарался разговорить настоятеля и, плавно подведя разговор к интересующей меня теме, задал тот самый вопрос, ради которого все и затевалось:

— Скажите, святой отец, а вы когда-нибудь имели дело с проклятиями?

— Почему ты об этом спросил? — мигом насторожился жрец.

— Мой учитель, когда был жив, считал, что его прокляли, — не стал лукавить я. — У него сестра была сильным проклятийником и как-то во время ссоры пожелала ему всякого… нехорошего. Проклятие вроде как исполнилось, и учитель не нашел способа его снять. Но не так давно мне подумалось: а вы… в смысле жрецы… могли бы ему помочь? Говорят, в храмах иногда случаются чудеса. А что, как не чудо, способно помочь в подобной ситуации?

Отец Налирим ненадолго задумался.

— Признаться, в моей практике такого еще не было. Но, насколько мне известно, в большие храмы с похожими просьбами иногда обращаются.

— Правда? — встрепенулся я. — И каковы результаты?

— Неопределенные, — уклончиво ответил жрец.

— Как это понимать? Проклятие удалось снять или же, напротив, ничего не вышло?

— Насчет того, чтобы проклятие сняли с кого-то полностью, я пока не слышал. Но тут все зависит от того, кто проклял, кого прокляли и за что.

Я повернулся к настоятелю.

— А разве есть разница?

— Разумеется. До просьб тех, кто грешен без всякой меры, богини обычно не снисходят. А вот если проклятие было наслано на невиновного… пожалуй, в этом случае шанс получить божественную помощь все-таки есть.

— А если, скажем, прокляли не человека, а оборотня?

— Богини милостивы ко всем своим творениям. И готовы помочь любому, если, конечно, в их помощи действительно есть нужда.

— Они что, могут отказаться помогать?

— Скорее, могут посчитать это ненужным.

Я в недоумении замедлил шаг, тем самым заставив замедлиться и настоятеля. А когда до него дошло, что я все равно ничего не понял, жрец вздохнул и попытался пояснить:

— Ну вот представь, что заядлого сквернослова и матерщинника кто-то взял да и проклял немотой. Это хорошо или плохо?

Я в затруднении развел руками.

— Смотря для кого.

— Вот именно. Матерщиннику, конечно, невесело, зато всем остальным однозначно станет легче. Вопрос в другом: а вынесет ли из этого матерщинник урок? Станет ли он лучше, сдержаннее в словах или же, напротив, начнет гадить всем подряд в попытке отомстить за немоту? Как считаешь, во втором случае есть ли смысл ему помогать?

Я задумчиво кивнул.

— Наверное, нет.

— Вот об этом я и толкую — не всем страждущим нужна божественная помощь. Многие способны справиться с проблемами самостоятельно. А некоторым это и вовсе только навредит.

— А что, если прокляли не одного человека, а, скажем, целую группу? Или даже народ? Как тогда рассудят богини — можно ли им даровать прощение?

— Прокляли, надеюсь, за дело? — строго посмотрел на меня жрец, прежде чем возобновить движение.

— За убийство невиновного.

— Ну тогда… не знаю, — сознался он. — Убийство — тяжкий грех. Полагаю, богини для начала захотят взглянуть на душу каждого проклятого, а потом взвесят общие грехи и заслуги, измерят степень вины и уже тогда вынесут окончательное решение.

— Но шансы все-таки есть? — продолжал настаивать я.

— Если вред от проклятия перевесит пользу, если проклятые люди осознали свою вину и раскаялись и если их когда-нибудь простят родственники убитого… да, Вилли. Шансы есть. Но однозначно это можно будет сказать только в храме.

Что ж, это радует. Несмотря на то что мое убийство убийством назвать не получится — я ведь все еще жив и прекрасно себя чувствую. Тогда как Нардис… с Нардисом все гораздо сложнее. Но одновременно и проще, потому что он по-прежнему смертный, по-прежнему верующий и к тому же не умеет долго держать на кого-то зло.

— Благодарю, святой отец, вы дали мне новую пищу для размышлений, — уронил я, когда впереди показался знакомый дом. — Если мне снова понадобится ваш совет, смогу ли я к вам обратиться?

Настоятель тепло улыбнулся.

— Конечно, мой мальчик. В любое время.

— Тогда, если позволите, на днях я к вам загляну, — коротко поклонился я и знаком показал, что дальше меня провожать не нужно. — Еще раз благодарю за содержательную беседу. Надеюсь, она будет не последней.

* * *

— Держи, — скупо бросил я, протягивая мрону стопку чистой одежды. — Завтра тебя ждут в Дамане. Готов представлять интересы своего народа?

— Встреча с кем? — настороженно воззрился на меня оборотень, не спеша принимать обновку. — С твоими приятелями, которые возят по всей империи контрабанду?

Я только отмахнулся.

— У меня много знакомых. И далеко не все из них связаны с криминалом. Но если не хочешь — не бери. Можешь вообще не ходить