Юрий Шубин - Статус неизвестен (СИ) Страница 45

Наползающие сумерки тихонько стягивали жар заката за горизонт. Отец Аквитин по прежнему не спрашивал Астрела, но того было не остановить. И тоска и нежность, и боль утраты чадолюбивого отца, все было в нем и все жаждало исповеди. Астрел продолжал говорить, пытаясь заглушить это ноющее изнутри чувство:

— Карэла парализовало. Я взял на себя заботу о сыне, полностью отстранив Эмили и ее сестру от ухода за больным.

Всегда сложно говорить о том что у тебя болит, тревожит и бередит. Астрел коснулся чего-то сокровенного, что держал в памяти под таким недосягаемым запретом, который не выдержит ни одна совесть. Аквитину даже почудилось что он вот вот задохнется в страшном смятении, но Астрел смог справиться и отдышавшись продолжил:

— Прошло два года и Эмили утешилась родив нам Сати. Но я по прежнему никому не позволял входить в комнату сына без моего ведома. Это была моя прихоть, блажь, возмущение несправедливостью мира. Я читал ему книги, ставил музыку борясь с матовой бледностью его щек. Я корил Карэла и убирал за ним, предупреждая даже намеки на пролежни. На руках носил в ванную, погружал в пену неуклюжего мальчишку с кривыми иксиками ног. Водил по телу шершавой мочалкой пока его кожа не покрывалась красными пятнами. Помыв, заворачивал в свежую простынь и укладывал в нагретую постель, порой упиваясь жалостью к нам обоим. Визиты лекарей лишь бесили меня, больше напоминая умелые фокусы шарлатанов. Это был какой-то заговор! Я спрашивал себя «на долго ли меня хватит?». Так продолжалось еще шесть бесконечных лет с невнятным ощущением времени в котором я существовал. Но видно небеса не могут так долго ждать. — Астрел проглотил вязкую слюну:- Суетны и обманчивы надежды наши. Мое единственное желание поднять на ноги сына было простым до абсурда и столь же пугающе невыполнимо. В таком состоянии остается мало иллюзий и надежда подобна таящей на зеркале испарине. Заполняя с утра метрические храмовые книги я пустился в авантюру загадывая что если первым из оприходованных трупов будет мужчина а потом, скажем, три женщины к ряду, то сегодня мой мальчик встанет и пойдет. Могу ручаться, это так и было. Я играл в такую рулетку в полной уверенности в реализацию этого дела. Старался не замечать болезненную немощность сына, обращаясь не столько к разуму, сколько пытаясь унять накопившуюся усталость. В ту пору я, как прожженный циник, завел себе в привычку повторять один анекдот: «Лекарь укладывает связанного больного на рельсы железнодорожного полотна, а тот ерзая и спрашивает его:

— Доктор, неужели нет другого способа обезболить этот проклятый зуб?

Глядя в карманное расписание поездов лекарь ему и отвечает:

— Не стоит рисковать, больной, и уповать на не одобренные наукой и Господом методы лечения.»- Астрел откинулся на высокую резную спинку кресла и зашелся крикливым, запинающимся смехом, тяжело и жарко окатив его преподобие хриплым клокочущим дыханием.

Отец Аквитин повел мясистым носом. Слушая рассказ Астрела его преподобие в ответ только поднимал брови да, время от времени, произносил короткие восклицания. Теперь он не на шутку заволновался, усомнившись в душевном благополучии чучельника. Тот понял как далеко его может завести смехоизвержение и внезапно оборвав себя печально обронил:

— Однажды я читал Карэлу «Сказание о рыцаре в каймановой шкуре» и на строчках:

Наш рыцарь увидел, но смог не подать даже видаКак молнию в кронах летящее тело багрида.

Карэл привлек меня взглядом и, попросив остановиться, запавшим слабым голосом спросил:

«— Папа, а кто такой багрид?»

А ведь ему, в ту пору, без малого, исполнилось тринадцать лет. И тогда я осознал какие огромные драные дырявые пустоты в жизни моего мальчика я пытался заштопать, — глаза Астрела внутри переменились, точно все быстрее и быстрее надвигалось то страшное ради чего он пришел к его преподобию:- Я не опускал руки и день сегодняшний обожал не меньше чем всякий иной дарованный мне Господом, — белки его глаз сверкали точно заживо отшлифованные в центрифуге среди измельченной скорлупы грецкого ореха. Они были раскалены грустью:- Неисповедимы пути Господа. Никто не ведает кто следующий и сколько отпущено нам. Едва нынче, переступив порог спальни Карэла я ощутил покорное облегчение уснувшей в нем боли. Я взял руку сына с такой осторожностью, словно это были крылья бабочки с тонкой пыльцой. — голос Астрела перешел на шепот, точно он навсегда разучился говорить нормально:- Пальцы уже ледяные. В его белом как мел почти юношеском мягко очерченном лике было что-то нежное, если не девичье. Не яркая полоска приоткрытого рта, как свежая рана перерезала лицо. Он был очень тонкий и худой, почти плоский. Шея напряженно вытянулась, мускулы расслабились а рот ощерился, — Астрел внутренне заспешил будто убегая от преследующих его подробностей. Заметался, разом утратив все свои силы, оставаясь неподвижно сидеть. — Карэл умер во сне, тихо и безболезненно. Без мучительных спазм. — И вдруг вновь ломким, неожиданно высоким от волнения голосом прерывисто заговорил:- После этого что-то кончилось в моей жизни. Почему же мне, тому кто служил Господу нашему верой и правдой в четырех поколениях, подкрепляя его основополагающие истины, Создатель отплатил муками?!

— Смерти испугался, маловер! — выкрикнул отец Аквитин и посмотрел на Астрела уничтожающим взглядом. — Мира в душе нет. Гордыня это, понимаешь, одна гордыня? С кем ты борешься споря?! С миром. Со вселенским порядком или, всего лишь, с самим собой? Благодать о людскую неблагодарность забывших поганится, что наша вера есть то, что мы вкладываем в нее. — Наставительно проговорил его преподобие, голос которого из страстного и безжалостного становился распевным и тягучим. — Вспомни о своей вере, сын мой. Изо всех слабых сил молчи и моли Бога избавить тебя от гордыни. Ибо подлинная святость в беспричинности веры. Надейся на Господа, уповая, что возженные тобой свечи жизней осветят закоулки веры. И нет того греха, который бы Господь не мог простить, потому как нет для него ничего невозможного.

Витражная аранжировка с подсветкой создавала дополнительный объем комнате, которой перестало хватать келейности.

Астрел был скован неловкостью, что ему, в подобных интонациях, приходилось разговаривать с отцом Аквитином, но страстной силы взгляд его преподобия вынуждал быть предельно искренним:

— Неся в себе образ Божий человек наделен правом общения с ним. А всякое общение подразумевает дискуссию. И вопрос мой не предъявление Всевышнему за нанесенный мне ущерб, а поиск тех порой незримых подсказок, без которых опоры веры гнуться.

Голос отца Аквитина сделался таким же мягким как и его лицо:

— Господь помогает вере мучимой, но не утраченной, врачуя недуги души человеческой. Всецело положись на промысел Божий и тем самым разгрузи душу свою. Ибо сказано в книге-книг: «И смерть врачует, а жизнь калечит. И неисповедим Господь в щедрых дарах своих.»

Глаза Астрела сухо блеснули:

— Тогда кого корить или остановиться стоит на себе и притерпеться? Ведь ни отец мой Райкмер Сатерлан, ни его отец и мой дед Остин Сатерлан, ни прадед-основатель рода Эббат Сатерлан. Никто из них никогда не возродился обретая новое тело в кровнородственных потомках своих. Все они ушли безвозвратно. И от того дух мой ропщет и безутешен я прощаясь с сыном, без надежды на новое земное возрождение его.

Ужаленный видимым смирением и, в то же время, распознав дерзость слов Астрела, отец Аквитин усилием воли придал своему голосу спокойствие и степенность сообразно с достоинством возложенного на него сана:

— Твой грех лишь в том, что ты суеверен в страхе потерять безвозвратно. Идея очередности чуда согласно заслугам рода оскорбительна для веры. Но мало что совершается без греха в этом мире. Ибо лишь Богу ведомо где и в чем он и каков закон воздаяния. Ты, в попытке понять чудовищная ли это насмешка Господа или непостижимое сверхчеловеческое утешение, мучаешь себя не зная на кого обратить свой гнев. Все проще, когда человек чувствует жизнь, он по настоящему начинает ощущать смерть. Любить одно и понимать другое. Вроде бы вера не дает ни знаний, не прибавляет находчивости, но именно она спасает нас от подобных травм обреченности. Ибо Господь среди нас. Печать божья коснувшаяся чела вашего прадедушки и унаследованная вами по мужской линии сделала жизнь всех Сатерланов настолько осмысленной и полнокровной, что совершеннейшая из жизненных судеб для душ вашего рода найдется не скоро. Господь испытывает тех, кого возлюбил. — Внезапная легкая манера отца Аквитина подкупала. — Так мне видится. А душа человека дел своих в миру не завершившая тело новое чаще обретает, — закрыв запястьем лицо его преподобие перекрестился крестом рассекающим и заговорил вновь:- Я в суждениях прост, поскольку предположительны они и ни к чему не обязывают. Но помню я что сказано в книге-книг: «Живите по правде и душами не торгуйте.» Потому каждый должен душу свою блюсти. Ведь мрут и те, кто душу занозами грязных дел изранили и в ново рождении чистоту обрести желают, и тем над стыдом своим вознестись. Господь милостив к созданиям своим. А про тебя так скажу, — отец Аквитин совсем уж по свецки открыл буфет с отбеленными кружевными салфетками и достал початую бутылку храмового вина и два бокала. — Твои упорство и воля в борьбе за сына с его смертью в одночасье потеряли противника и растерявшись заметались ища точку приложения сил, слишком уверовав в свою власть над реальностью. Положись на волю Господа и обрети свой ноль. Точку своего личного покоя с которого можно себя начинать не оставляя долгов собственной совести.