Революция - Анатолий Федорович Дроздов Страница 45

Что интересно, магические упражнения Федору давались лучше, чем Другу. И именно Федор в Гамбурге сумел подстегнуть память. Хотя от воздействия на кору головного мозга воспоминания обострились у обоих. И приятные, и неприятные.

Благодаря этой практике Друг сумел вспомнить детали танка FT-17, виденного единожды и то – макета, а не оригинала. В Женеве, бренча на гитаре, он смог вытащить из чулана памяти романс, слышанный всего раз или два в исполнении Александра Малинина. К российской жизни после распада СССР тот романс подходил мало, от него веяло скорее веком девятнадцатым, потому он и не стал хитом, не обошел по популярности песни каких-нибудь Иванушек-International, от которых тащились миллионы молодых. Друг был в девяностые уже взрослым мужчиной. Поэтому в дальних уголках памяти что-то сохранилось. Он подобрал аккорды и запел, в меру скромных сил подражая Малинину-старшему:

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный, И хор в нашу честь не споет, А время торопит, возница беспечный, И просятся кони в полет, И просятся кони в полет… Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга, Бубенчик не смолк под дугой, Две верных подруги – Любовь и Разлука Не ходят одна без другой. Две верных подруги – Любовь и Разлука Не ходят одна без другой[10].

Юлия Сергеевна, сидевшая у рояля, сначала положила пальцы на клавиши, вздумав сыграть несложный аккомпанемент, но тут же убрала и сидела, слушая. Не шевелилась и, казалось, не дышала.

Когда взлетела к высоким потолкам последняя фраза романса, расплескавшись по мебели, стенам, гобеленам, что-то изменившая в окружающем мире – сделав его тоньше, благороднее, чувствительнее, ресницы барышни дрогнули, по щеке скатилась слеза.

– Немыслимо прекрасно! – промолвила она, и Федор догадался, что сказанное скорее относится к музыке и словам, а не его самодеятельному исполнению, кстати, для любителя – вполне достойному. Юлия, успокоившись, спросила:

– Песня из будущего?

– Да. Знаешь, привидится всякое… Иногда – хорошее.

– Любовь и разлука… Не хочу разлуки, хочу – любви! Иди ко мне!

Ласки, переходящие в близость, были совсем другие, чем когда барышня натягивала белье парижской кокотки и изображала развратную девицу, а Федор овладевал ей с хохотом. Под лирическое настроение выплескивалось куда больше нежности, чем страсти. Они потом долго лежали в объятиях друг друга и шептали ласковые слова, пока не приходило время отправляться на очередной театральный спектакль.

– Ты меня любишь?

– Конечно…

– Нет, ты сам скажи!

– Люблю! А вот сейчас как полюблю еще разок! Быстренько!

– Несносный! Я серьезно…

Это был медовый месяц, уложившийся, к сожалению, всего в неделю. И германская разведка не была причиной его окончания.

Сначала Федора взволновала газетная заметка: в Мюнхене и пригородах начались настоящие бои. Против рабочих брошен драгунский полк из столицы.

А потом, навещая почтамт, он получил телеграмму от Троцкого.

«ТЕТУШКИ ЕДУТ МЮНХЕН ТЧК ОЖИДАЕМ ПЛЕМЯННИКА ТЧК ВЫ ОБЕЩАЛИ».

Когда он вернулся в «Метрополь», Юлия без слов догадалась: произошло что-то серьезное.

– Да, милый?

Он швырнул бланк телеграммы на крышку рояля.

– Я уезжаю сегодня. Тебе стоит отправиться в Париж, под защиту Игнатьева или де Пре, по обстоятельствам.

Она схватила телеграмму.

– В Мюнхен? Но там стреляют!

– Да. И мне больше не нужно скрывать Зеркальный Щит. Грядут грозные события. То, к чему так долго готовились.

– Ты обнаружишь себя?!

– Приходит момент, когда придется выложить все карты на стол.

– Мы снова расстаемся…

– Вряд ли надолго. И у нас есть еще несколько часов. Обними меня!

* * *

К ночи, глядя на проносящие мимо стекол вагона светящиеся окна домов, Юля поверить не могла, что так внезапно все закончилось.

В том, что Федор без ума от нее, она не сомневалась.

Но он не сказал самые главные слова: сударыня, соблаговолите ли вы выйти за меня замуж? Встав на колено и протянув обручальное кольцо с красивым камушком, денег у него хватит и на королевский бриллиант… Или без мишуры. Нет, не попросил ее руки, а любые намеки на планы будущего отвечал одинаково: вот закончится война, тогда…

В чем-то он прав. Сложно думать о будущем, когда на тебя охотится кайзеровская разведка.

Но не только безопасность и спокойствие его волнуют. Больше, чем в Юлию, он влюблен в свое дело. Даже свадьба и дети его не изменят. Такой уж человек. В чем-то незаурядный, а в другом несносный.

Как с этим смириться? Как с этим жить?

Глава 14

Предписание явиться на высочайшую аудиенцию Брусилов получил через три дня. Император хворал, посещения ему ограничили. Великого князя Михаила Георгиевича в Петрограде не было, выяснить у него подробности парижского гешефта министр не мог и пребывал в неведении, злясь от бессилия. Представление на награду Игнатьеву не было составлено – начальник разведки решился на открытый саботаж.

Адъютант подготовил папку с документами, требующими внимания монарха, еще раз проверил мундир начальника, приличествующий случаю. Генерал-фельдмаршал, одевшись, глянул перед выходом в зеркало и, как водится, скривился. Причина расстройства была, можно сказать, стратегическая. Генштаб считал, что в отсутствие былой мощи боевых магов германцы применят отравляющие химикаты. Тем более что артиллерийские снаряды с отравой поступили и на российские склады – чтобы отвесить супостату той же мерой. Посему сухопутные войска срочно оснащались противогазами. Предлагались даже лошадиные – длинные, на размер конской морды.

Распространение противогазов вдруг встретило сопротивление старого офицерства, привыкшего щеголять пышными усами. Полковники сплошь носили бороды-лопаты, более уместные для стрельцов Ивана Грозного, а не современной армии. Разумеется, на пышную поросль маски противогазов не налезали, а если все же натянуть, ни о каком