Никита Аверин - Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник) Страница 46

– Перфокарта! – простонал Зубочистка, показывая зажатый в руке картонный лист. Пошта, недолго думая, вырвал перфокарту и убрал в нагрудный карман.

Профессор поднялся. Был он на голову выше Пошты и уж точно сильнее. Листоноша напрягся.

– Как это понимать, любезный?! – вопросил Профессор.

– Это я нашел перфокарту. И она является собственностью клана Листонош. А ваш наймит ее у меня украл.

Профессор картинно схватился за голову и зашагал по кабинету от стены к стене. Пошта от нечего делать разглядывал книги. Чего тут только не было! И научные труды, и справочники, и художественная литература на самых разных языках. Видимо, профессор был полиглотом и эрудитом.

– Рассказывайте, – попросил Профессор.

И Пошта рассказал.

Когда он закончил, Профессор сел на стол и снова сунул дужку очков в рот. Листоноша не прерывал раздумий. Наконец Профессор надел очки и начал свой рассказ:

– Когда я был еще молод и наивен, я занимался наукой в Балаклаве. В моем распоряжении был мощный по тем временам компьютер, все данные, которые я только мог пожелать, подчиненные, достаточно смышленые, чтобы только ругать их, а не бить ногами. Я понимал, что война вот-вот начнется. Вам, нынешнему поколению, сложно даже представить себе ужас тех дней.

Пошта слушал, и образная речь Профессора, представившегося как Кайсанбек Аланович, разворачивалась картинкой перед его внутренним взором.

Двадцатый век не был самым спокойным временем. Передел территорий, смена правительств, гражданские войны… Государства образовывались и рассыпались, ни одно поколение не жило в мире. С наступлением века двадцать первого все только ухудшилось. Когда разразилась последняя, ядерная война всех против всех, Профессору повезло работать в бункере, и он с тоской взирал на гибель цивилизации.

С его точки зрения все началось даже не с техногенной, а с экологической катастрофы: начали таять ледники. То ли пресловутый озоновый слой продырявился, то ли ядерная зима привела к глобальному потеплению, то ли Гольфстрим разогрелся, то ли Земля слетела от взрывов со своей оси… Кайсанбеку Алановичу оставалось только догадываться. Знал он только одно: льды стремительно таяли. Из полуострова Крым превратился в остров, а что стало с другими государствами – и вовсе неизвестно. Вокруг кипел океан, Мировой океан – непознанный, неизученный и оттого очень опасный.

Профессор не мог этого принять. У него там – в Киеве, бывшей столице Украины, – осталась дочь, пусть взрослая, но такая маленькая…

Кайсанбек Аланович запрограммировал балаклавский компьютер на прием сигналов со спутников, смутно надеясь, что хоть один уцелел, и отправился в Киев.

Естественно, он не дошел.

На этом месте Пошта горестно покачал головой, давая понять: он знает.

Но он не знал.

Профессор продолжил рассказ.

Солнце скрылось за тучами пыли, на планету опустилась ядерная зима. Вместо снега землю устилал хлор це аш. Йод не помогал. Профессор, укравший противорадиационный костюм высокой защиты, шел через ад.

Он видел многое. Такое, от чего у Пошты с перебоями работало сердце, чего не мог себе представить и самый бывалый сталкер.

Профессор видел умирающих людей.

Когда военные и богатые укрылись в бункерах, основное население Крыма осталось один на один с ужасами ядерной зимы. Немногие знали, что от осадков нужно закрыться – чем угодно, хотя бы брезентом. Не все понимали, что не поможет и это. Вылезали волосы, кожа покрывалась кровоточащими язвами. Кашель. Слабость. Кровавая рвота и кровавый понос.

И – безумие.

Люди не умеют умирать тихо.

Закончилась еда, закончилась вода, толпы штурмовали склады и здания администрации. Грабили магазины, лишь на часы отсрочивая гибель. Убивали друг друга. В обреченных толпах проснулась агрессия. Профессор двигался задворками, чтобы не попасться толпе, готовой разорвать тебя лишь за то, что ты живой и здоровый.

У него были фильтры. У него была установка для очистки воды. Были питательные смеси.

Ему было не так уж много – за сорок – и он шел в Киев, уже понимая, что не дойти.

…закутанные в брезент от радиоактивных хлопьев «снега» женщины протягивали ему слабо пищащих детей.

Он снимал оружие с трупов солдат. Он стрелял в себе подобных. Однажды ему пришлось убить собаку – несчастную облезлую собаку, суку добермана, которая брела за ним, не понимая, куда делся хозяин и куда вообще идти теперь.

…он выскочил из засады. Изо рта у него шла кровь. Глаза уже почти не видели, руки дрожали. Облысевшая голова покрыта была язвами. «Моя дочь беременна! – орал он. – Отдай костюм, отдай, сука, ей нужнее!» Помповое ружье плясало в слабых руках. Профессор выстрелил первым – и попал. В доме за спиной убитого кто-то заплакал. Наверное, беременная дочь. Профессор не стал заходить в здание.

Крым только кажется небольшим. Путешествие стало для Кайсанбека Алановича целой жизнью.

Потом фильтры стали сбоить.

Отравленный, в тумане собственных грез и кошмаров, Кайсанбек Аланович сбился с курса.

Он вышел на северный берег Крыма, в Красноперекопск.

Бандиты, завладевшие городом, казались ему титанами, а сам город – Тартаром. Кайсанбек Аланович упал на руки нежданным спасителям.

Спасителям? Ха! Его бы убили, не задумываясь, но король бандитов, Олаф, не был дураком. Он оценил снаряжение, оценил упорство и приказал вылечить Профессора. Бандиты уже захватили бункер, где было все необходимое.

Когда Кайсанбек Аланович поправился, он уже не мог уйти.

Во-первых, связи с Киевом не было, как не было и транспортного сообщения. Во-вторых, он был должен. Он был обязан этим неотесанным бандитам своей жизнью.

И Профессор остался.

Он помог наладить связь между разрозненными «теневиками» Крыма. Он давал Олафу ценные советы.

А за это ему подарили жизнь и относительно комфортное существование.

Когда ветра согнали радиацию, когда стало возможным выходить на поверхность, Кайсанбек Аланович остался в Красноперекопске. Оброс, понимаете ли, знакомствами. Постарел. Привык.

И только иногда, раз в месяц, не чаще, снилась ему взрослая дочка.

Которую он не смог спасти тогда, в самые страшные первые недели. Которую тем более – если только она осталась в живых! – не мог спасти теперь.

Снилась и молча смотрела на отца.

Глазами тех младенцев, которых протягивали ему умирающие женщины…

– И вот, не поверите, я вспомнил про Балаклаву, – завершил Профессор свой рассказ. – Про мною настроенный компьютер. Олафу, будем честны перед собой, дела нет до спутников. Я сомневаюсь, что он вообще представляет себе, что такое космос… Но Олаф меня уважает. Я символизирую науку и разум в его порочном мирке. Поэтому он позволил мне связаться с этой вот, – кивок на Зубочистку, – жалкой, ничтожной личностью. Однако я предположить не мог, что перфокарту с записанными координатами придется у кого-то красть. Листоноша, говорите? А расскажите-ка поподробнее.

Пошта покосился на Зубочистку. Профессор верно истолковал взгляд:

– Эй, вы, ленточный червь! Ползите, жалкое беспозвоночное, на кухню. Там вас накормят.

Оскорбленный Зубочистка удалился.

– Итак, я слушаю вас, Пошта.

Пошта замялся. Пожалуй, впервые за все время службы он имел дело с человеком умнее и образованнее себя.

– Ясно-понятно, что Украина перестала существовать. Сам я родом из Киева, хоть и не помню его совсем. Мне было всего три года, когда родители приехали в Крым. Тогда-то и случился Катаклизм.

Профессор с пониманием кивнул.

– И я, наверное, не совсем человек. Мы умеем изменять себя. В клан Листонош принимают совсем маленьких детей. Занимаются образованием… ну и физической стороной дела. Например, заражение мне не страшно, я на поверхности спокойно обхожусь без СИЗ.

– Казаки тоже.

– Да, люди приспосабливаются. Но при этом перестают быть людьми. Наш же клан… как бы это без пафоса лишнего сказать… Мы хотим возродить цивилизацию. Мы хотим, чтобы люди перестали резать друг друга в междоусобицах. Чтобы культура. И ценность жизни. И гуманизм.

– Это утопия, юноша, просто утопия.

– Нет. Мы спасаем выживших. Так я и попал в Балаклаву – мы случайно узнали о колонии выживших, укрывшихся в штольне. В общем, я поехал на разведку. Живут они плохо, борются с бывшими военными, которых называют морлоки. Вы знаете, что мутации пошли даже среди зрелых особей?

– Знаю. Даже взрослая особь может измениться. Мы не обладаем достаточными средствами, чтобы понять, как влияет излучение на живых существ и что это за излучение вообще. Вы тому – наглядный пример, Пошта.

– Это все ясно-понятно. Я не о том. В общем, я туда попал. Нашел компьютер. Понял, что связь со спутником. Унес координаты на перфокарте. А ваш Зубочистка у меня ее забрал. А потом у него отняли. Я по всему Крыму за этой картонкой бегал.

Повисло тягостное молчание.