Эрик Френк Рассел - Космический марафон [сборник] Страница 46

— "Норман-клуб" причастен к ее исчезновению?

— Не знаю.

Скрыв удивление, Армстронг продолжал:

— Вас поставили бы в известность, если бы ее захватила нью-йоркская команда?

— Необязательно.

Нахмурившись, Армстронг сказал Дрейку:

— Кое-что мы узнали даже из отрицательных ответов. Он не знает, что Синглтон сделал с Куином и что замышляет банда Линдла в Нью-Йорке. Он довольно крупная лягушка в здешнем нормановском болоте, но обо всем подряд его не информируют. Хоть он и велик, но он не Большой Босс. Кто-то сидит еще выше?

— Спроси его, — предложил Дрейк. — Кто председатель «Норман-клуба» в Соединенных Штатах?

Вомерсли обмяк в кресле, не реагируя, как глухонемой.

— Подкрути прибор, — предложил Дрейк. — Дай ему прикурить, тогда он расколется.

— Прибор не заставит его сказать то, чего он не знает, — возразил Армстронг и спросил иначе: — Есть руководитель «Норман-клуба» в этой стране?

— Нет.

Армстронг наградил Дрейка взглядом: «А что я говорил?»

— Кто босс «Норман-клуба» в Вашингтоне?

— Я.

— А в Нью-Йорке?

— Линдл.

— А Синглтон — босс в Канзас-Сити?

— Да.

— Кто босс в Чикаго?

— Не знаю.

— Он не знает, — повторил Армстронг. — Ты понимаешь, что это значит? Это метод ячеек? Босс каждой ячейки поддерживает связь с двумя-тремя другими. Остальные ему неизвестны. Он может выдать только своих людей — и тех, кого он знает, после чего оставшиеся ему отомстят. Все старо как мир — дисциплина поддерживается страхом наказания. — Армстронг прошелся по комнате. — Это означает, что где-то «Норман-клуб» не действует открыто, а маскируется под разными личинами, какими-нибудь религиозными культами… Я имею дело с армией, Эд, с самой настоящей армией!

— По-моему, ты пытаешься откусить больше, чем в состоянии прожевать.

— Да, но я уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Как питон, который сомкнул челюсти на антилопе в десять раз крупнее, чем он может заглотить, — я должен продолжать, даже если лопну! — Он озабоченно ходил взад-вперед. — Допустим, каким-то чудом я выключу из игры этого циничного старикашку и всех его бандитов и единомышленников в Вашингтоне — что тогда? Линдл с братией подхватят эстафету. И сотни, если не больше, подобных ячеек, разбросанных по стране. И тысячи, если не больше, по всему миру. — Он ударил кулаком по ладони. — Это все равно что пытаться искоренить буддизм за неделю. Это невозможно, но это должно быть сделано!

— Чего-то я тебя не понимаю. — Дрейк хмуро посмотрел сначала на безвольного, сенатора, потом на прибор, потом на часы. Подавив зевок, он сказал: — Если тебе некуда девать энергию, может, лучше жениться?

— Это не смешно, Эд. Это так же не смешно, как самонаводящаяся ракета или атомная бомба. Как бактериологическое оружие, голод, эпидемии и крах цивилизации. — Он умолк, выразительно глядя на Дрейка, который немного сконфузился. — Если ты не веришь мне, вот тебе доказательство! — Повернувшись к сенатору, Армстронг резким голосом произнес: — Вомерсли, старается ли «Норман-клуб» подтолкнуть мир к глобальной войне?

— Да. — Голос был механический, бесцветный, по лицу сенатора разлилась бледность.

— Зачем?

— Мы у последней черты…

— Объясните.

— Они доберутся… они доберутся до своего Марса… — забормотал Вомерсли. — Маньяки… вырвавшиеся в космос… врожденные маньяки… стремящиеся к звездам… Мы должны перебить их… всех до единого… — Он судорожно хватанул ртом воздух, голова его упала набок.

Армстронг бросился вперед и "выключил генератор.

— Переутомление мозга, — объяснил он встревоженному Дрейку. — Ничего страшного, он скоро придет в себя. — Сняв контакты с головы пленника, Армстронг подложил ему под голову подушку. — Пусть немного поспит.

— Что это за болтовня о «Норман-клубе»? — осведомился Дрейк.

Армстронг вкратце пересказал ему свои похождения и закончил словами:

— Пока у них нет абсолютной власти в этой стране. Но при удачном стечении обстоятельств они заполучат ее в любой момент. Сейчас они — всего лишь коварное и опасное меньшинство, но у них Достаточно сил, чтобы влиять на нашу судьбу. Их ставленники сидят на ключевых федеральных постах и в отдельных штатах… Пойми, Эд, эти норманы-фанатики могут быть демократами, республиканцами, хоть тибетскими ламами; они могут действовать под самыми диковинными вывесками, но всегда, во все времена, они — норманы, высшие по отношению к гуманам!

— Дерьмо! — презрительно заявил Дрейк. — Этого недостаточно, чтобы развязывать мировые войны.

— Не обманывай сам себя! Мы не одиноки в этом свихнувшемся мире. Есть другие народы, другие люди, которых воодушевляют совсем другие идеи. В одних странах норманы могут иметь меньше власти, в других — больше. Достаточно, чтобы войну начала только одна. Этого хватит, уверяю тебя. В свое время это сделал Гитлер — и наверняка у истоков там стоял кто-нибудь вроде этого толстого чурбана. Германия отправилась в преисподнюю, потащив с собой полмира, — и все во имя их навязчивой идеи.

— Но…

— Послушай, Эд, представь, что германский нацизм просуществовал бы не тринадцать лет, а больше, гораздо больше, что фашисты захватили бы власть не только в Европе, но и во всем мире… Как ты думаешь, в этом случае они выиграли бы свою войну?

— Никогда, — без колебаний заявил Дрейк.

— Может, и так, но это продолжалось бы черт знает насколько дольше, и мир заплатил бы гораздо большую цену. Впрочем, не в этом дело. — Армстронг легонько похлопал по руке Дрейка, чтобы подчеркнуть свои слова, — Дело в том, что эти норманы-психи не могут проиграть войну.

— Они не могут… — яростно начал Дрейк, но Армстронг перебил:

— Азиаты проиграли последнюю войну?

— Глупый вопрос. Это была война с фашизмом!

— Да, китайцы сражались на нашей стороне, японцы — против нас. Азиаты были с обеих сторон, и, если рассматривать их как целое, они не проиграли войну! — Армстронг понизил голос. — Пойми наконец, Эд, эти норманы-проповедники лишены национального чувства совершенно. Их цель — развязать войну покруче, чтобы поставить заслон тому, что они расценивают как нежелательную форму прогресса. Какая сторона победит в войне, а какая потерпит поражение — им наплевать, ибо всеобщая разруха способствует их целям. Чего ради им заботиться о том, кто будет разбит в пух и прах, а кто победит, если они — по обе стороны фронта!

— Мне кажется, ты их переоцениваешь. И недооцениваешь людей. Не думаю, что они начнут миллионами бросаться под танки только потому, что какая-то банда психопатов этого захочет.

— Не думаешь? — Улыбка Армстронга была кривой и мрачной. — Ты просто наивен, Эд. Людей можно заставить. Это элементарно — нужно всего лишь придумать дьявола, а потом запустить на всю катушку пропаганду, дабы убедить их, что означенный дьявол существует, что он ужасен и что их ожидает судьба хуже самой смерти, если они не начнут бороться с ним всеми подручными средствами. — Он прищелкнул языком. — Увидишь — они будут драться, как дикие кошки!

Дрейк возмутился:

— Ты считаешь, что в последней войне наши парни сражались и умирали ни за что?

— Боже сохрани! Как раз наоборот! Но за что Дралась противная сторона?

Дрейк молчал, задумавшись.

— Вот я и говорю, — продолжал гнуть свое Армстронг, — нам хватит, даже если начнет одна страна. Другие будут вынуждены драться, чтобы остановить агрессора. Так начинались все войны. Немцев отчаянно одолевал демон «жажды жизненного пространства». Русские больше полувека готовились воевать с извергом по имени капитализм. Было время, когда христиане вели кровавые войны с исламом. И если сегодня во всем мире газеты, радио и телевидение вдруг объявят, что на Землю высадились агрессоры с альфы Центавра, тысячи легковерных схватятся за оружие. Помнишь Свифта? Его лилипуты готовы были перебить друг друга из-за вопроса, с какого конца разбивать яйцо!

— Заткнись! — разозлился Дрейк. — Ты действуешь мне на психику. Ты рассуждаешь как норман — говоришь, что мы все спятили?

— А вдруг так и есть? Может быть, норманы правы, и наш мир — вселенский сумасшедший дом, пристанище для идиотов со всей Солнечной системы? Но кто сказал, что обитатели этого дома должны сидеть в уголке и дуться на весь белый свет? Пусть земляне на девяносто процентов кретины — по норманским меркам, но кто сказал, что мы не имеем права хотя бы попытаться вырваться из клетки?! — Он подумал несколько секунд и добавил: — Как бы то ни было, меня не устраивает определение нормальности, которое дает какая-то машина, пусть она хоть трижды называется психотроном. И я сомневаюсь, что марсиане, венериане и меркуриане — если они действительно существуют — такие уж образчики добродетели по сравнению с нами.