Отдел Химер (СИ) - Бурак Анатолий Страница 46

— В кабину! — приказала напарница.

Выбив дверь одним ударом, я окинул взглядом три фигуры и бросился в атаку. Счет в таких делах идет не то что на секунды, а на десятые и сотые их доли. Во всяком случае, никто из террористов не смог понять, что же произошло, и, убив одного, я дал волю охватившей меня всепожирающей жажде. Майя, держа в руках обмякшее тело, стояла рядом и урчала от возбуждения. Краем глаза уловив затравленный взгляд одного из пилотов, я, стараясь успокоить его, улыбнулся.

Должно быть, нервы летчиков были на пределе, так как эффект был совершенно противоположным — сидящий за штурвалом человек упал в обморок.

— Возвращайтесь в аэропорт, ребята, — тихо произнесла Майя, но для находившихся в кабине ее голос прозвучал подобно набату. — И, ради бога, не треплите языками.

Штурман и второй пилот судорожно закивали, очевидно не в силах поверить в происходящее. Но, осознав, что к ним обращаются по-русски, неуверенно улыбнулись.

— За мной! — коротко бросила командирша, и, пропустив ее вперед, я шагнул в дверь.

Салон мы миновали в очень быстром темпе, так что, я уверен, никто из спасенных ничего не успел заметить. Всевозможным следственным комиссиям, которые вскоре нагрянут как мухи на… мед, совсем не обязательно знать, что здесь произошло на самом деле. И я надеюсь, что те, кто отдает приказы Старику, позаботятся о том, чтобы происшедшее свелось к краткой формулировке: «В результате действий спецназа».

В Москву нас доставили на борту военного самолета. Никто не задавал лишних вопросов. И тем более не интересовался, почему пассажиры, прибыв на место, предпочли остаться в салоне до наступления темноты. Кстати, за проведенную операцию мы удостоились устной благодарности Старика и довольно сомнительного счастья аудиенции у Магистра.

На этот раз, прибыв в Санаторий и поднявшись в тот же кабинет, мы как прошедшие испытание стали свидетелями всего разговора, ведшегося в нормальном звуковом диапазоне.

— Что ж, Асмодей, — подобно трубам Иерихона прорычало ужасное нечто, занимавшее добрую половину пространства, — должен вам сказать, что в чем-то вы правы. И привлечение к делу этих молодых людей несколько развязало нам руки. С этой минуты считайте, что являетесь начальником команды наземного реагирования.

— Служу России! — прогремел в ответ Старик.

И хотя его колеблющиеся контуры не шли ни в какое сравнение с величием Магистра, от его голоса у меня побежали мурашки по коже.

Теперь же, сидя в тесном фургоне и глядя, как подопечный строчит что-то, занося в память компьютера, я испытывал настоящую ностальгию по канувшим в Лету славным денькам.

— Пост сдал?.. — вопросительно протянул я. Майя кивнула.

— Пост принял. Чем собираешься заниматься?

— А хрен его знает. Пойду домой, наверное, и завалюсь спать.

— Хоть бы его украл кто. — Она зевнула. — Вторая ночь всего, а надоело так, словно полгода здесь сидим.

— А что Старик?

— А-а. — Она махнула рукой. — Ты же знаешь, из него слова лишнего не вытянешь. «Служебная целесообразность, — набрав побольше воздуха, пробасила она. — А вам, молодые люди, выбирать не приходится».

Что верно, то верно. После наезда спецназа мы притихли и действовали строго в рамках дозволенного. То есть сидели тихо, как мышки. И, выполнив предписание начальства, залегали в спячку. Вообще-то нашу свободу передвижения никто не ограничивал. Как до вступления в Отдел, мы могли гулять и посещать рестораны. Имели право кататься на катере и ходить в оперу. Но мне, грезившему об инициации и ждавшему ее как манны небесной, хотелось чего-то эдакого. Бесшабашного и шалопаистого. Полетов над ночным городом и веселых потасовок с хулиганствующими бандами, подобных той, что устроила Майка в день нашего знакомства.

Но вот в этом-то удовольствии Асмодей нам отказал категорически. Никаких полетов. Всячески избегать афиширования наших сверхъестественных способностей и никаких массовых избиений мирного населения. Не знаю как Майя, а я, находясь в такой незримой тюрьме, с нетерпением ждал каждой наземной акции Отдела. Возможности порезвиться и «продать талант». Но вот такое сидение в ожидании неизвестно чего сознание наотрез отказывалось считать боевой операцией.

— Будешь уходить, забрось еще пару жучков на окно, — попросила Майя. — И про институт не забудь.

— Пожалуйста, — согласился я. — Хотя, по-моему, здесь их и так выше крыши.

— Я в прошлый раз поленилась, — стала оправдываться она.

— Да закину, закину, — успокоил я ее и, взяв из ящика десяток миниатюрных видеокамер с какими-то суперчувствительными микрофонами, вышел на улицу.

Всё же какое-никакое, а развлечение. И даже у Старика не повернется язык — или что у него там вместо — назвать сегодняшний полет несанкционированным. Да и разве ж это полет? Так, подняться до седьмого этажа и, прилепив в уголок оконной рамы приборчик размером с пуговицу, вернуться на землю.

Постучав в дверцу фургона, поинтересовался, нормальный ли ракурс и слышимость, и, увидев одобрительно оттопыренный большой палец, попрощался:

— До утра.

— Угу. — Майя кивнула, и мне показалось, что в ее глазах мелькнула грусть.

Если честно, я и сам успел соскучиться по… Ну, сами понимаете по чему. Но отогнал прочь промелькнувшие игривые мысли. Во-первых, потому что в фургоне этим заниматься попросту неудобно. Во-вторых, осознание того факта, что придется всё время отвлекаться, следя за монитором, не добавляло романтики.

Эх, Майя. Ну кто, скажи пожалуйста, не давал тебе произвести инициацию в той же Испании? Ведь возникла у тебя интересная мысль поселиться на Канарских островах, где темнота наступает быстро и стремительно и рядом океан. Огромный и таинственный. Охота в котором незабываема и, что самое, на мой неискушенный взгляд главное, никем не контролируема. Где нет установившего жесткие рамки Старика, над которым в свою очередь находится Магистр, ограничиваемый таинственными Стражами Конвента.

Но, увы… История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Путь даже такая простая и незамысловатая, как наша. Я понуро брел в направлении служебной квартиры, оснащенной, надо сказать, бывшими совсем недавно столь дорогими моему сердцу игрушками вроде здоровенного телевизора и мощнейшего компа. На что они мне, коль, обретя пусть малую толику, но всё же могущества, я не могу ими воспользоваться по собственному усмотрению.

Однако из внушения Асмодея следовало, что неукоснительное соблюдение, вплоть до мельчайших подробностей, его рекомендаций отныне является единственно не то что возможным, но даже и мыслимым способом нашего теперешнего существования.

Конечно, служба оценивалась вполне достойно, и мы по-прежнему не испытывали материальных затруднений. Но деньги — вещь достаточно простая и понятная. Однако не в том смысле, что их нужно очень много, чтобы хватало на маленькие радости вроде джакузи, «Нины Ричи» и отдых на Кипре, а в том, чтобы не жить в постоянной зависимости от кого-то или отчего-то, чтобы не унижаться ради них перед боссом. Потому что это — стресс, а стресс означает внутренние конфликты и в итоге ни к чему хорошему не приводит. Ведь выдержать непрерывное напряжение больше полугода могут только космонавты, да и то, наверное, не все.

В общем, душа просилась на волю, желая «настоящего мужского дела». Вон из установленных Асмодеем рамок! Таких же иллюзорно-призрачных, как и он сам. И таких же непреодолимых, как его железная воля.

ГЛАВА 27

Неторопливо бредя по улице, я мрачно пялился в ночное небо. Несмотря на проведенный без отдыха день, спать совершенно не хотелось. А может, повлияли те литры кофе, что я выпил, дабы сохранить бодрость духа и тела. Любопытные всезнайки утверждают, что на человеческий организм действует лишь первая выпитая чашка сего благородного напитка и взбадривает нервную систему на весь день. Так что, выходит, зря я старался выхлебать ведро. Но что бы там ни говорили, а, потягивая ароматную жидкость, я с каждым глотком чувствовал себя лучше. Кто знает, самовнушение ли это? Или моему измененному организму просто требуются лошадиные дозы, способные убить простого смертного?