Михаил Ахманов - Океаны Айдена Страница 47

— Итак, мы договорились, — произнес Одинцов. — Я доставлю в Ханд его лазутчиков. Из Ханда они доберутся в Калитан без меня, а я вернусь в Тагру. Стану пэром и передам щедрейшему магические перчатки.

Бар Занкор моргнул.

— Разумно ли это, сын мой? Такая страшная сила… такой могучий талисман…

— Не беспокойся. Бар Савалт уверен, что не всякий человек, попавший в царство Айдена, обретает мощь и силу, но лишь отмеченный истинным благородством — как, например, наш пресветлый владыка или сам щедрейший казначей. Овладев талисманом, бар Савалт скоро выяснит, что благородства у него маловато.

— Что ты имеешь в виду, Рахи?

— Магия быстро иссякнет. — Одинцов отбросил со лба прядь волос и усмехнулся. — Может быть, щедрейшему удастся поджечь свой стол, но не более того.

— Хм-м… будем надеяться… — Целитель покачал головой. — Эта… эта вещь… внушает мне ужас. Карта, которую ты привез, гораздо полезнее и безопаснее. — Он любовно покосился на портулан, лежавший на столе.

— Не могу с тобой согласиться, почтенный. Карта гораздо опасней! Молнии Айдена пропадут, когда исчезнет магическая сила перчаток, а карта… Владея этим чертежом, можно рассчитать время похода в любую страну, проложить маршрут, прикинуть число солдат… Для любого, кто стремится к завоеваниям, эта карта настоящее сокровище! Если бы Савалт видел ее, он, возможно, догадался бы, что я его дурачу с экспедицией в Калитан.

— А это действительно так?

— Конечно! Я сказал щедрейшему, что калитанцы — опытные мореходы, и это правда. Еще сказал, что они плавают на Юг, и это ложь, ибо здесь, в районе экватора — видишь зеленую полосу?.. — тянутся водоросли, и они неодолимы. Видел бы ты их, отец мой! Там не пройдет ни лодка, ни корабль, ни плот! А дальше находится течение столь мощное и быстрое, что пересечь его способны лишь морские змеи!

— Откуда ты знаешь все это? — Арток метнул на него испытующий взгляд.

— Ну… Мне рассказали об этом люди или, возможно, боги — те, кто подарил карту и магические перчатки. Однако, отец мой, напомню еще раз — я не в праве говорить о подобных вещах.

— Ладно. Смертным не понять путей богов! — Бар Занкор вернулся к столу и, склонившись над картой, стал разглядывать остров, лежавший далеко на востоке, в тысячах километров от Тагры. Потом сказал: — Но рано или поздно наш обман откроется… когда лазутчики щедрейшего вернутся с Калитана.

— Они не вернутся, почтеннейший. Или им перережут глотки по дороге, или они останутся на Калитане. Этот остров в теплых морях богат и прекрасен, а люди там гостеприимны. Бар Савалт даст лазутчикам много золота… К чему им возвращаться? Дорога опасна и тяжела, а жизнь на Калитане много приятней, чем в Айдене.

Бар Занкор покивал головой:

— Возможно, так и случится. Но будь осторожен, Рахи! Ты поплывешь с людьми Савалта в Ханд, и какие тайные приказы даст им щедрейший, ты не знаешь. А он человек коварный! Вдруг лазутчики тебя убьют! Или вас захватят ксамиты, или случится шторм, или…

— Это меня не тревожит. Я справлюсь, — сказал Одинцов. — Для грусти есть другие поводы.

— О чем ты, Рахи?

— О том, что через двадцать дней я снова расстанусь с Лидор. А пока этого не случилось, отец мой, пойдем к ней и сядем за стол. Время вечерней трапезы.

В его объятиях лежала женщина. Прижавшись щекой к плечу Одинцова, дышала прерывисто и жарко, словно недавний любовный экстаз вновь посетил ее в сонном забытьи, подарив наслаждение, к которому нельзя было привыкнуть. Для нее, совсем еще юной, страсть таила новизну, каждый поцелуй и каждое объятие казались божественным даром, каждое нежное слово — откровением.

Пряди золотых волос ласкали грудь Одинцова. Эти локоны были невесомыми и мягкими, как шелк, он не чувствовал их прикосновения, не замечал руки, обнимавшей его шею. Он спал, и его лицо, озаренное пламенем свеч, догоравших в серебряных шандалах, выглядело таким же молодым, как у его подруги. Темные завитки спускались на лоб, на гладкой коже — ни морщинки, твердо очерченные губы хранили свежесть юности, в уголках рта прятался некий намек на улыбку — то беспричинное и щедрое веселье, что приходит иногда к сильным и уверенным в себе мужчинам в поре возмужания. Ибо Георгию Одинцову, мирно почивавшему в своей кровати, в своем наследственном замке близ имперской столицы Айд-эн-Тагры, было двадцать шесть лет.

Прямоугольник массивных каменных стен и зоркая стража берегли его покой. С угловых башен часовые, вооруженные мечами и арбалетами, могли видеть лежавший на севере Имперский Путь, ровную, как стрела, дорогу, уходившую направо, к каналу и к городу, к его улицам, площадям и дворцам, и налево, к полосе леса, темневшей на горизонте. За этой магистралью, которой дозволялось пользоваться лишь могущественным и знатным, вдавался в сушу прямоугольник гавани, заполненный кораблями и огромными плотами — их весла были подняты, паруса свернуты, будто крылья птиц, добравшихся к своему гнезду и прилегших вздремнуть до рассвета. Над ними возносилась башня маяка, и огонь, горевший на ее вершине, походил на глаз великана, надзиравшего за стаей уснувших птиц.

На юге, за фруктовой рощей, тянулся Большой Торговый Тракт, сейчас безлюдный и пустой, как и дорога знатных. Но на складах гавани уже копились сукна и стеклянные изделия из Стамо, оружие, доспехи и бронзовая посуда из Джейда, вино, парча, бархат, ковры и драгоценные камни из эдората Ксам и Стран Перешейка. Утром Торговый Тракт затопят фургоны и телеги, и грохот их будет доноситься до самых уединенных покоев замка бар Ригонов.

Но сейчас все было тихо. Древний замок, и лежавшая на западе столица, и весь имперский домен Айдена мирно дремали под светом двух лун, большого серебристого Баста и маленького быстрого Крома, похожего на золотой апельсин. Спали повара и конюхи, ключники и музыканты, служанки и садовники, дремали кони, мулы и шестиногие тархи, цветы в саду закрыли свои чашечки, вода бассейна застыла, словно зеркало из темного стекла.

Спал и Георгий Одинцов, и на его лице блуждала слабая улыбка. Потом его губы дрогнули, черты стали строже и словно бы старше, он глубоко вздохнул и что-то прошептал.

В дорогу! Скоро в дорогу…

Глава 16

Плавание

Огромный плот покачивался на морских волнах, ветер срывал с волн соленые брызги, бросая их в лицо Одинцову. Утра были прохладными, но в полдень солнце палило во всю, и когда оранжевый ослепительный шар поднимался в зенит, он сбрасывал плащ, оставаясь в легкой тунике, перепоясанной ремнем с медными бляхами. К поясу были подвешены меч и кинжал, с которыми он не расставался ни днем, ни ночью; в каюте, под деревянным топчаном, хранились чель, хайритский арбалет и два колчана, набитых стальными стрелами.

Плот неторопливо полз к проливу, за которым лежал эстуарий внутреннего Ксидумена. Море было спокойным, шел весенний месяц, когда в империи, и в эдорате Ксам, и в княжествах Перешейка, и в далеком Кинтане люди начинали взрыхлять почву сохой, забрасывая в нагретую солнцем землю семена, когда окапывали фруктовые деревья, выгоняли на луга, покрытые первой травкой, скот, палили старую стерню, удобряли виноградники. Хорошее время! Ксидумен, Длинное море, что протянулось на тысячи километров от Западного до Северо-Кинтанского океана, лежал перед плотами-стагартами и крутобокими парусниками ровной дорогой, блистающей по вечерам изумрудом, а по утрам — сапфиром. И Алтор, ветер странствий, один из Семи Священных Ветров Хайры, нес корабли на все стороны света.

Георгий Одинцов, Аррах Эльс бар Ригон, плыл на восток по воле императора и казначея бар Савалта. Плыл вместе с двумя сотнями мореходов и солдат Береговой Охраны, с вороным Баргузином и десятком лошадей, с грузом серебра и золота, что пригодится экспедиции в далеком Ханде.

Одинцов со своим экспедиционным отрядом занимал три каюты в нижнем ярусе кормовой надстройки. Впрочем, вряд ли он мог считать отряд своим, ему принадлежал лишь Кайти, парнишка лет семнадцати, взятый в услужение из замковых челядинцев. Волосы у него походили на медную проволоку, носа и щек под веснушками не было видно вовсе, но слугой он оказался расторопным. Три остальных члена экспедиции, лазутчик бар Кейн и его помощники, Поун и Хор, не столько подчинялись Одинцову, сколько присматривали за ним. Бар Кейн, дворянин из мелкопоместных, был полицейским чиновником, мужчиной крепким и опытным, из тех, кого на мякине не проведешь, Поун и Хор являлись, по земным понятиям, боевиками. Кряжистые парни с мощной мускулатурой, рубаки и стрелки, кроме того, оба отлично метали кинжалы, в чем Одинцов убедился, понаблюдав за их тренировками на палубе. Видно, бар Савалт не хотел рисковать и отправил с ним лучших своих людей. По прибытии в Ханд бар Кейну полагалось написать записку щедрейшему. Передав ее в руки казначея, Одинцов получал свободу, свои поместья и титул пэра.