Илья Тё - Броневой Страница 47

В отличие от вымпелов, командиров в цепях и крыльях не было. Но были «ведущие машины», ставшие таковыми вследствие построения. В правом крыле второй цепи таковым был номер пятьдесят второй, в левом крыле той же цепи – номер семьдесят шестой.

– Внимание! Это «Шкатулка первая»! – проорал Малярийкин в микрофон общей связи. – Номерам пятьдесят два и семьдесят шесть! Повторяю, номерам пятьдесят два и семьдесят шесть! Выполнить обходной маневр по ордеру пятнадцать! Повторяю, обходной маневр по ордеру пятнадцать! Ведомым группам следовать за ведущими! Ведомым следовать за ведущими! Как поняли, прием?!

Некоторое время радиостанция издавала только шумы и скрип. Наконец ответ последовал:

– «Коробочка» пятьдесят два – «Шкатулке первой». Приказ понятен: выполнить обходной маневр по ордеру пятнадцать! Выполняю!

– «Коробка» семьдесят шесть – «Шкатулке первой». Приказ понятен. Повторяю: приказ понятен.

– Выполняйте! – выдохнул Маляр.

В пособии по коллективному бою, которое он внимательно в свое время изучал в процессе подготовки к танковым сражениям «КТО» и по которому его без жалости гонял занудный Байбулатов, описывалась почти сотня различных боевых ордеров. Наиболее применимыми из них были примерно двадцать. Бойцы топового уровня, играющие сейчас с ним и Шапроновым в локации Твардовщина, обязаны знать основы боевого маневрирования и помнить хотя бы первые двадцать ордеров назубок. Именно поэтому маневрирование на начальном этапе боя выполнялось довольно слаженно.

Но из тех же наставлений старого Байбулатова Малярийкин знал – все указанные в учебниках ордера и типы перестроений можно применять либо в самом начале боя, либо в случае коренного изменения обстоятельств. Например, при ретирации, то есть организованном бегстве от противника. Либо при атаке, увенчавшейся успехом на одном из направлений и требовавшей, соответственно, усиления натиска. Во всех иных случаях изменение изначальных ордеров и вообще любое массовое перемещение единиц техники на поле боя под огнем противника чревато поражением и потерями.

Сигналом к завершению этапа, на котором возможны перестроения массивных боевых цепей, был, естественно, сам бой. Его начало. Как только противник открывал огонь, перестраиваться становилось опасно и бесполезно. А Малярийкин отдал приказ второй линии об отходе даже с некоторым опозданием, ведь фактический обстрел подконтрольного ему отряда уже начался. С другой стороны, шапроновцы долбили сейчас передовую линию его маленькой армии, и вторая линия, то есть машины второго эшелона, могла свободно уйти с направления удара, ничем не рискуя. В этом смысле Малярийкин как командир никаких правил не нарушил. Вопрос же «к чему это приведет?» оставался почти риторическим. Все решала практика. Фактическая победа. Или ее отсутствие.

Малярийкин полагал, что глубокое эшелонирование обороны в танковом поединке того типа, который они вели, было ни к чему. Более того – оно было излишним и чреватым дополнительными потерями. Пушки шапроновской линии шмаляли вперед почти без разбора. И чем гуще оказывалось построение Малярийкина, тем большей становилась вероятность попаданий. Соответственно, убрав вторую цепь с линии огня, Маляр «разредил» собственные позиции и снизил вероятность попаданий.

Обычно эшелонирование танковой обороны применялось либо для прорыва, либо для воспрепятствования вражескому прорыву. В данном случае перед Малярийкиным не стояла ни та, ни другая задача. За кормой двух его цепей не было населенных пунктов или объектов (например, флага), которые следовало удержать. Соответственно, упорствовать в обороне пшеничного поля и развернувшейся за ним арбузной бахчи не было ни малейшей необходимости. С другой стороны, никаких подобных целей не было и за линией Шапронова, поэтому не стоило рисковать и глубоко вклиниваться, а уж тем более пробивать вражеские шеренги.

Но у решения Малярийкина был и минус. Маляр все же существенно сокращал (да что там существенно – ровно в два раза) численность своих машин на главном направлении вражеского удара. В условиях интенсивного и яростного противостояния, когда дело могло пойти на принцип и машины одной команды стали бы в упор выбивать машины противника, не жалея себя, численный перевес шапроновцев на поле мог привести к тому, что первую цепь Малярийкина просто выбьют, воспользовавшись численным превосходством.

Предугадать тут ничего нельзя. Оставалось только ждать.

Почти обрадованный подобным итогом собственных размышлений, Малярийкин решил отставить аналитику на время в сторону и непосредственно вступить в бой. Как показала практика на прошлой локации, использование «Мамонта» не в качестве командного пункта, а в качестве обычной строевой машины, крайне эффективно. Недаром его танк являлся самым дорогим!

«Интересно, – подумал Малярийкин, – где сам Шапронов?» Казалось, блестящим финалом массовой схватки должен стать бой между лидерами команд – «Мамонтом» и машиной командора Шапронова. Однако в действительности все выходило не так. Очевидно, как и Малярийкин, командор разделил свой отряд на две части. Одна из них атаковала Маляра в поле, а вторая оставалась в качестве резерва. Малярийкин непосредственно ввязался в бой во главе своего обороняющегося отряда, активно способствуя общей победе своим самым сильным корпусом в команде. А вот командор Шапронов, напротив, остался вместе с резервом, делая на время бесполезными уникальные возможности элитного корпуса. Если, конечно, он был на элитном корпусе, а не на быстроногом «Васпе», что также считалось приемлемым для командира игровой команды. И даже признаком хорошего тона.

Отвернувшись от фронтального экрана, Малярийкин внимательнее вгляделся в прицельный монитор. Если раньше его интересовала больше общая композиция, то ныне, перед вступлением в индивидуальный бой, привлекали детали. Шапроновские танки двигались кучками. Впереди или в центре этих кучек ползли прокачанные до М3 «Викинги» или иные относительно мощные машины. Сзади и по бокам кучек – разнообразное и разномастное «зверье» поменьше.

Неожиданно Малярийкин услышал, как без всякой команды заработал его собственный автоматический гранатомет. Робот-прибор, управляющий навесным гранатометом и закрепленный на «Мамонте» на вершине башни, работал самостоятельно, без участия пилота. Малярийкин мог дать команду «спать» (например, если «Мамонт» сидел в засаде) или «работать» (в случае открытого боестолкновения). В настоящий момент робот-гранатомет действовал в режиме «работать», активированном Малярийкиным для навесного компьютеризированного вооружения еще в самом начале боя. Цели гранатомет-робот автоматически выбирал себе сам. Крупным машинам вреда он причинить не мог, потому мишенями для потока гранат становились в основном дешевые старые корпуса вроде «Васпа», на котором в первый раз выступал Малярийкин в отборочном бою с нубами и которым тогда очень гордился. Обладая «Мамонтом», на «Васпы» просто не следовало обращать внимания – их по ходу дела, словно мелких надоедливых насекомых, уничтожал робот, орудующий самым слабым типом навесного вооружения дорогой боевой машины.

Малиновые трассы гранотомета потянулись к лавине массивных «Хантеров», летели мимо них прямо в густую мешанину устаревших корпусов, следовавших за их спинами в клубах густой пыли и сизого дыма. Загрохотала спаренная пушка. Ею также управлял самонаводящийся робот. Спаренная пушка предназначалась для корпусов чуть мощнее. И также абсолютно не требовала участия пилота «Мамонта» в разделке «мелочовки». Трассы спаренной пушки шли ниже малиновых линий гранатомета, почти над самой землей. Выходило, что Малярийкин участвовал в бою, даже не целясь и не нажимая на гашетку…

Наконец обе атакующие танковые линии – Маляра и Шапронова – сблизились. Таранов как таковых не было. Как и прямых столкновений, объездных маневров, противостояний вплотную и иных видов физического соприкосновения корпусами. Обе линии встали друг напротив друга на расстоянии метров в сто (непрерывно маневрируя вдоль фронта отдельными корпусами) и принялись долбить неприятеля выстрелами в упор. Чтобы нормально прицелиться, требовались секунды. Но когда в тебя целится враг, секунды скользят слишком быстро.

То тут, то там среди вражеских коробок взлетали огненные языки – это горели подбитые машины. А над гремящим, лязгающим полем ни ветерка, ни единого дуновения. Пыль и дым буквально висели гигантскими малахаями над танками Малярийкина и его противников. Находиться в «коробке» становилось невмоготу. От жара стрельбы броня нагревалась, кондиционер и вентиляция не справлялись, дым и копоть царапали горло и ноздри.

Неожиданно раздался оглушительный звон, танк встряхнуло. Малярийкину показалось, что бронированная машина даже качнулась назад. В ушах резануло словно раскаленной иглой. В «Мамонт» угодил снаряд, но, к счастью, броня выдержала удар.