Олег Ростислав - Закон Дарвина Страница 49

– Здравствуйте… – мальчишка открыл…

…Внутрь мгновенно вломились двое – негр и белый, в голубых касках, с нашивками в виде американского флага на одной руке, с белыми повязками, украшенными буквами МР, – на другой.

Мальчишка понял все моментально. Ему хватило доли секунды, чтобы подумать обо всем сразу.

За ним.

Откуда узнали?!

К ним нельзя – заставят говорить!

Сдам ребят!

Поворот – больше мыслей не было – и Тимка метнулся по коридору в свою комнату – туда, где ярким голубым прямоугольником светило окно, за которым были пять этажей. Он знал, что главное – не думать и не останавливаться – пробить стекло телом – и…

…Пришедшие за ним были опытны. Мальчишка пробежал всего два шага – сшибла, навалилась пахнущая дезодорантом, потом, чужой формой тяжесть, распластала. Тимка дернулся, закусил губу и все-таки заплакал – от злости, ужаса и бессилия. Вывернув голову, увидел Сергейчева и сказал, всхлипывая:

– Эх вы… предатель…

Участковый закрыл глаза рукой и вышел, стукнувшись о косяк.

Над ним перебросились несколькими фразами. Запястья больно и узко стянуло что-то тугое. Тимку подняли на ноги – вздернули за руки, он промолчал, вытерепел боль, понимая, что это цветочки.

И…

– …А хули тут делается?

Отец – в грязной майке, в трусах – стоял в дверях кухни. Покачивался, потирал опухшее лицо лапой – невысокий, чем-то похожий на Винни-Пуха. Мать не вышла – наверное, упилась в ноль…

– Хули делается, спрашваю? – повторил вопрос майор Филяев. – Хули моему сыну руки крутят у меня в квартире? Хули кто такие, ептыть, а? – Он качнулся.

Американцы снова перебросились парой слов – и белый, шагнув вперед, лениво и в то же время быстро, без замаха, но сильно ударил отца в пах дубинкой-тонфой.

Дальнейшее Тимка запомнил какими-то обрывками.

Удивленный голос отца:

– Еб…ть-копать, чего-о-о-о?!

Яркая кровавая полоса – ее лицом оставляет сползающий по стене американец.

Взмах негра.

Его голова – с выпученными глазами и вываленным языком – под мышкой у отца. Филяев-старший крутил негру руку с дубинкой – тот не успел применить упрятанный в рукоять тазер – и спокойно говорил:

– Отдааай…

Хруст. Ноги в мощных начищенных ботинках выбили смешную дробь. Негр выскользнул из-под мышки офицера мешком.

– Ху! – Пятка майора Филяева (теряя тапочку) врезалась в солнечное сплетение начавшему было подниматься белому, и тот тяжело лег под стену.

Филяев икнул и огляделся снова. Потом присел рядом с сыном. Посопел. Сказал сипло:

– Дай руки развяжу…

– Папкаааа… – попросил Тимка. – Папка, ну не пей больше… не пей, мне знаешь как страшно одному?! – закричал он и ткнулся в майку отца.

– Не буду… не буду… – бормотал Филяев, неловко гладя сына по волосам и спине. – Ну Тимка, не буду… завяжу, раз такие дела… Руки дай, сынка, руки, ну? – Он порезал сдернутым с пояса негра «кей-баром» жестокую пластиковую струну. Тимка успокаивался, только вздрагивал время от времени длинной судорогой и крепче стискивал отца. – Тимка… за что тебя?

– А… – Тимка отвалился от отца, сел к стене, посмотрел на разрезанные в кровь запястья. Сказал устало: – За всякое-разное… Убийства… теракты… мы с пацанами. Пацаны! – Он вскочил, но отец дернул его обратно.

– Сядь-ка… – Он неверяще посмотрел на сына. – Вы?!

– Мы, папка, – ответил Тимка тихо, но уже спокойно и твердо.

– Пацаны… – прошептал Филяев и рывком встал. Больше он не был пьян. И не казался Винни-Пухом. – Ну раз такое дело… раз пацаны… – Он помотал головой, дернул себя за волосы, снова помотал головой. – Значит, все-таки вые…м мы их в конце концов, если пацаны… Вот что. – Он кивнул. – Уходить надо. Я за матерью, соберемся. Ты – беги по своим пацанам. Если родаки у них захотят – бери и их. И вместе с ними выбирайтесь на нашу дачу – но не на саму, а рядом. Вечером, в восемь, там встретимся. Быстро давай, у этих, – он кивнул на трупы, – связь наверняка, сейчас спохватятся.

– Пап, – Тимка вскочил. – Пап, пожалуйста… мундир мой… возьми.

– Возьму, сын, – кивнул Филяев-старший. – А ты давай скорей.

Тимка резко выдохнул и кивнул…

…Их приехало не двое. Четверо.

Дядя Степа умирал около газона, сидя спиной к оградке. Глаза участкового были спокойными и светлыми, рука, сжимавшая «макар», лежала на коленях. Из «Хаммера» свешивался американец с раздробленным выстрелом в упор лицом. Второй – с зажатой в кулаке «береттой» – корчился у колес, как полураздавленный червяк, скребся, умирая, в асфальт пальцами свободной руки, словно просил открыть ворота в ад поскорее – уйти от земной боли. Хрипела и свистела рация.

– Дядя Степа… – Тимка притормозил и упал на колени возле мента. Грудь участкового была прострелена в трех местах, но глядел он по-прежнему чисто и даже улыбнулся.

– Тимка, – сказал он, и слова на губах обернулись кровью, яркой и алой. – Моих заберите с собой. Их не простят. А мне поделом. Я… – Он кашлянул и уронил голову на грудь. Упал на асфальт пистолет – как-то очень мягко, почти бесшумно.

Тимка посмотрел на окна бетонного дворового колодца. На одном шевельнулась занавеска. Все. Больше ни единого шевеления. Тимка оскалился и опустил глаза.

Мальчишка поднял курносый «макар». Помедлил миг. Поднес оружие к губам и поцеловал, а потом, коснувшись ран на серой форме пальцами, провел ими – окровавленными – по оружию.

– Каждая капля – смерть гада, – сказал он без патетики. Просто сказал. И встал, засовывая оружие за ремень джинсов. Он больше не собирался прятаться.

Это был его город. Его земля.

За ребятами потом. А сейчас – надо заскочить к Сергейчеву. Лишь бы его бабы не начали выть… Времени было мало.

Очень и очень мало.

Гунн. Республика Тюркских Народов

«С чего начинается Родина?»

Услышав резкий визг тормозящих шин, Олжас лениво зевнул и начал подниматься с кошмы. Как бы не соглашаясь с таким медленным развитием событий, за массивным забором раздалась звонкая канонада из гудков.

Гунн поморщился и одним махом встал на ноги.

– Кого там шайтан принес?.. – Надо сказать, что выглядел он как минимум странно.

Красный бархатный халат с вышитыми народными узорами не был запахнут. А потому открывал белому свету драные спортивные трико Puma и майку такой же марки, слегка подпачканную землей и зелеными разводами травы.

Из юрты высунулась голова Батырбая. Вслед за головой показалась шея, а потом и все тело – в отличие от своего работодателя, тот одевался более опрятно. Точнее будет сказать, что одевался-то он точно так же – вот только пачкался меньше.