Андрей Быстров - Владелец кинотеатра Страница 49

Возле креста стоял граф Ланге, в расслабленной позе, положив правую руку на перекладину. В дороге Борис пытался объясниться со своим похитителем, но револьвер — вещь серьезная, и любая попытка заговорить немедленно и успешно пресекалась. Сейчас револьвер лежал на верстаке, но это не имело значения — Борис не мог даже пошевелиться.

— Ты узнаешь этот крест, Кордин? — спросил Ланге. — Нет, это не тот самый крест. Я сделал другой, но он точно такой же, на каком умер мой брат. Он приготовлен для тебя.

— Выслушайте, ваше сиятельство, — Багрянцев старался говорить спокойно. — Вы ошибаетесь, принимая меня за Кордина. И там, в Нимандштайне, все ошибались. Должно быть, я здорово похож на этого Кордина, но я другой человек. Меня зовут Борис Багрянцев…

Ланге коротко рассмеялся.

— Я предвидел, — ответил он, — я был уверен, что примерно так ты и станешь выкручиваться. Конечно, ты уже давно как-то узнал или тебя предупредили о том, что мне все известно. И ты попытался скрыться в Будущем, ты сменил имя… Но я нашел тебя и там. Я видел тебя там раньше и не понимал, как это может быть… Только после твоего бегства я все понял. Я не знаю, как ты это устроил, какова была роль того серого страшилища и откуда оно взялось, да мне это и неинтересно. Я вернул тебя сюда. Разумеется, ты станешь меня убеждать в том, что я ошибся! Ведь это твоя единственная лазейка. Только этой лазейки нет, Кордин…

— Нет так нет, — устало сказал Борис. — Раз вам все понятно… Мне вот в ваших словах не понятно ничего, кроме того разве, что вы собираетесь меня убить. Так убейте, и покончим с этим. Чего вы ждете?

— Не спеши, — усмехнувшись, произнес Ланге. — Сначала ты ответишь на мой вопрос…

— Зачем же мне отвечать, если я все равно умру?

— Есть разница, как умереть. Быстро и легко или медленно и мучительно… В первом случае ты будешь распят на кресте уже мертвым, во втором — еще живым… Как мой брат. Это существенная разница, Кордин. Выбирай…

— А вам известна существенная разница между вашим и моим временем, граф?

— Ты называешь «своим временем» Будущее? Оставь это… Впрочем, любопытно. Какова же разница?

— В мое время смертная казнь в России отменена, в ваше — нет. Вы так стремитесь попасть на виселицу за убийство?

С ироничной улыбкой Ланге достал из кармана сложенную полоску бумаги, развернул ее и поднес к глазам Бориса.

«В том, что случилось тогда, виноват только я. Прощения мне нет, и я сам себя не прощаю. Вы все поймете, когда увидите, как я искупил свою вину, поймете всю глубину моего раскаяния. Не будьте же беспощадны ко мне».

— Что это? — спросил Борис в недоумении.

— Твоя предсмертная записка. Орхидеи для Гондлевской, помнишь?

— Ребусы, ребусы, — вздохнул Борис. — Ладно, мне ясно. Это вам нужно для инсценировки моего самоубийства. Только устроить это будет нелегко! Все видели, как мы вместе уехали из Нимандштайна…

— Я благодарен за столь трогательную заботу о моей судьбе, Кордин, но пусть тебя это не беспокоит. Я все продумал весьма тщательно, у меня хватает объяснений для полиции.

Борис попытался пожать плечами, но не смог сделать этого из-за натянутых кожаных ремней.

— Задавайте ваш вопрос.

— Где книга?

— Какая книга?

— Прекрати эти детские игры, Кордин! Я думал, ты уже понял, что тебе это не поможет.

— Я понял. И все же, о какой книге вы говорите?

— Вот об этой!

Перед глазами Бориса появилась еще одна записка, написанная другим почерком.

«Свет истины в зеркале. Меня убила не книга, меня испепелил беспощадный свет истины. Вот книга; уходя, я мог бы бросить ее в огонь, но я не сделал этого. Мир принадлежит тем, у кого хватит мужества смотреть в ужасное зеркало магистериума. Мои глаза сожжены».

— Я говорю о книге, — продолжал Ланге, убирая записку в карман, — которую ты передал моему брату, чтобы довести его до самоубийства, что тебе, к несчастью, и удалось… Но и к твоему несчастью, Кордин! Так где она?

— Это была предсмертная записка вашего брата?

— Тебе это известно!

— Но там сказано «вот книга». Значит, он ее оставил. Как же она могла оказаться у меня?

— Хватит, Кордин! Ты забрал ее. У меня есть свидетель. Мне нужна эта книга. Я хочу сделать то, чего не сделал мой брат — сжечь ее! Я не знаю, почему он этого не сделал. Он прочел ее — и очевидно, нашел в ней что-то, что не позволило ему… Но я ее читать не намерен! Книга не будет больше убивать, никого и нигде. Ты отдашь ее мне, Кордин.

— Если бы не мое положение, — сказал Борис, — я нашел бы все это даже забавным… Сначала Монк требует у меня какую-то книгу, о которой я ни сном ни духом, теперь вы…

— Кто такой Монк?

— Так… Один тип из Серебряного Братства. Не слышали?

— Нет. Но если за книгой охотится еще кто-то, явно не для того, чтобы сжечь… Эта книга опасна, она несет смерть. И я получу ее.

— Не от меня.

— У тебя нет выбора — кроме того, что я предложил тебе. И он не очень широк.

— Насчет выбора не знаю, но книги у меня точно нет.

— Кордин!

— У МЕНЯ НЕТ КНИГИ!

Покачивая головой, Ланге смотрел на Бориса сверху вниз, и даже некоторое сочувствие читалось в его взгляде.

— Я не понимаю тебя, Кордин. Ты идешь на мучительную смерть, только чтобы не отдать книгу. Какой же еще кары ты боишься? Что было обещано тебе — там, по ту сторону?

— Я атеист, граф. Я не верю в ту сторону — во всяком случае, не так, как это принято понимать. Просто у меня действительно нет и никогда не было этой книги. И я ничего не знаю о ней.

Подойдя к верстаку, Ланге взял нож с остро отточенным лезвием.

— Мне придется начать.

— Полученные мной раны, — быстро заявил Борис, — неминуемо наведут полицию на подозрения.

— Едва ли. Я не врач, но я очень постараюсь, чтобы все выглядело так, как мне нужно. И это будет очень, очень больно, Кордин. Хотел бы, чтобы ты передумал. Боль может заставить тебя. Но если нет… Значит, нет. Вот твой крест, и пришло время платить по твоим векселям.

С ножом в руке Ланге склонился над Борисом.

17.

Поворот был уже близко, и Оля могла видеть за лесом крышу дома на холме. Но дальше дорога проходила не по открытой местности, а ныряла в лес, обогнуть который на этом участке было никак нельзя. Оля шла быстро, ей было не по себе здесь, где справа и слева теснились вековые деревья.

Что-то ярко сверкнуло в чащобе. Поперек дороги, перед Олей на уровне ее груди, пронеслась оранжевая шаровая молния, оставляя за собой прямой, как луч лазера, пылающий след. На другой стороне молния с треском взорвалась и пропала, но след никуда не исчез. Огненный шнур преграждал путь.

Еще одна молния промчалась наперерез этой черте. Оля стояла теперь между двумя сторонами острого угла, начерченного в воздухе шаровыми молниями. Это выглядело как докрасна раскаленная проволока, с которой срывались всполохи огня…

Третья молния замкнула треугольник. Оля была заперта в его центре. Она не могла даже приблизиться к пылающим границам ее треугольной тюрьмы, они источали нестерпимый жар.

— Не можешь пройти, — послышался голос за ее спиной.

Оля обернулась. На дороге, вне пределов треугольника, стояла молодая женщина в черном платье, с роскошными, распущенными черными волосами. Как она красива, невольно подумала Оля, хотя ей было и не до того. В любую эпоху есть свои стандарты, но только красота, далекая от них, может быть подлинной.

— Нельзя пройти, — сказала женщина, — если не знаешь ключа. Ты не знаешь.

— Кто вы такая? — вымолвила Оля, больше разозленная, чем испуганная случившимся. — Выпустите меня немедленно!

— Я Зоя. Ты — Ольга Ракитина. Я пыталась тебя остановить, но ты здесь. Напрасно. Ты ничем не поможешь ему. Убирайся обратно, в свое время. Не заставляй меня тебя убивать.

— Черт! — Оля шагнула к границе треугольника и отшатнулась, лицо ее опалило жаром. — Выпустите меня!

— Я выпущу тебя, но ты должна уйти.

— Я пришла за Борисом и не уйду без него!

Зоя молчала. Казалось, она не знает, что сказать, или не уверена, нужно ли вообще говорить что-то.

— Дело не в Борисе, — произнесла она. — Дело в графе Александре Ланге.

— В каком еще графе?!

— Я расскажу, чтобы ты могла понять меня. Если поймешь, я дам тебе уйти. Если нет, тебе придется умереть.

— Где Борис?

— Граф Ланге — мой враг…

— Ну и что?! Откройте эту чертову клетку! Здесь жарко, и… Рано или поздно кто-нибудь пройдет по этой дороге! Я позову на помощь!

— Не думаю, чтобы тебя это спасло… Впрочем, и не пройдет никто, пока мы здесь, поверь.

— О, нет… Ладно, я слушаю…

— Граф Ланге оскорбил меня. Тебе незачем знать, что это было за оскорбление. Я могла бы убить его, но что такое смерть? Я придумала для него другое. У него был брат, священник отец Павел. И был друг, Владимир Кордин. Я лишила его обоих, и это было только начало.