Николай Берг - Лагерь живых Страница 5

Саша подпрыгивает:

— Какие монолитовцы?

— Гаражный кооператив так называется. От них тут отряд самообороны. А что ты подпрыгнул?

— Не, так, ничего…

Прыскаю про себя с серьезной физиономией — явно Саша в «Сталкера» рубился…

Тем временем нам дают отмашку, трогаемся дальше.

На пустыре за блокпостами табор — яркие туристические палатки, строительные вагончики, автомобили. Пара вышек с силуэтами на них. В ту сторону как раз санитар показывал.

— Это что за цыганский лагерь?

— Беженцы, наверное. Санитар толковал, что тут у них инфекционные больные.

— Дык тут домов полно. Разместили бы в тепле.

— Ну это типа карантина. А может, в домах места нет или опасно. Хотя, если тут дизентерийные — лучше их в чистое поле.

Прокатываемся уже разросшейся колонной по Беляевскому мосту. Тут меня дергают снять какую-то нефтебазу в полукилометре от дороги. Встряхиваюсь. Чего-то замотался. Спать хочется сильно. Саша откровенно зевает.

— Эй, вы кончайте зевать, — буркает Семен Семеныч. — Глядя на вас, и меня в сон потянуло! Хотите уехать в кювет? Нет — тогда давайте общаться. «Грачи» вы или кто? Раз едете пассажирами — извольте увеселять водителя. А зевать да спать — себе могилу копать.

— А вот что вы так презрительно про «жип широкий» отозвались? Вроде бы «Чероки» получше УАЗа будет? — продолжает Саша уже вовсе забытую тему.

— Дык а как о нем отзываться? У джипа — и несущий кузов! Курам на смех. Далее — зеркала очень быстро начинают портиться. Все шильдики ржавеют за год. Ну и с электрикой беда. Вот остановимся — спросите у Нади, что сейчас жип ведет — подогрев сиденья работает или нет? Готов на рупь поспорить, не работает. А самое главное — коробка автомат. Если его по нашим дрищам гонять — выходит из строя на раз. Ну и получается джип, чтобы девок в казино возить. Это понты. Самое смешное, что целая куча этих самых «чероков» заднеприводные. Вот это уже понтее понтов. На брюхе шелк, а в брюхе щелк.

— О, а я вдруг подумал, что можно же у Нади кроме электроподогрева и про подарки женщинам в больнице спросить! Она и женщина и медик.

— Спохватились! Уже спросили. Она меня при всех в галошу посадила и плавать отправила.

— Когда это вы успели-то?

— Пока вы в Макдоналдсе шарились. Мне эта мысль в голову тоже пришла. Я ее и спросил.

— А она?

— Глянула так и спрашивает: «Вы же вроде говорили, что женаты?»

— Ага, говорю, уже двадцать шесть лет.

Она так картинно удивилась и заявляет:

— И что, ваша супруга никогда колготок не носила?

Ну и все. И сказать нечего. Конечно, колготки… Умыла девчонка как маленького…

— Ловко! Действительно, все гениальное просто. И что будем делать?

— Есть у меня наколка на карте, где колгот куча.

— Сейчас приберем?

— Нет, сейчас не получится.

— А где колготы-то?

— Будете ржать — высажу.

— Не будем.

— В кузове моей фуры. На том же предприятии, откуда этот грузовик с бананами брали. Рядом с американцем этим как раз стояла.

— Семен Семеныч, при всем уважении — бу-га-га!

— Вот так и знал, что заржете.

— А что еще остается?

— Ржать внутренне. Про себя, с соответствующим выражением лица.

— Извините, но реакцию надо было обозначить, чтоб показать участие в беседе. Вот представьте — вы сказали, где колготы. А мы сидим с индифферентными мордами. Как-то не по-человечески… — приходится оправдываться мне.

— Ладно, проехали, — великодушно прощает шофер.

— А что вы про пушки рассказывали? Интересуетесь вопросом?

— Нет, это так. По детским впечатлениям, — улыбается Семен Семеныч.

— А что за детские впечатления?

— Я перед армией в ДОСААФе на водителя учился. А положено было еще и работать. Школу закончил, до армии время оставалось — пока восемнадцать лет стукнет. Ну и поработал некоторое время, пока прав не было, еще в Артиллерийском музее. Вот там пришлось пушки покатать.

— С чего это так? Там же они навечно поставлены?

— А как раз была реконструкция пятого зала.

— Это который про начало Великой Отечественной?

— Он самый. Там уже подиумы старые стали ломаться — пушку же для хранения вывешивать надо. Если она на колесах стоять будет, то наполнитель резиновый, гусматик, деформируется, и катить станет нельзя.

— Точно, я видал! У нас маневры были, так в артполку треть гаубиц накрылась после небольшого марша в сто километров! От колес аж ошметья летели… — вспоминаю я не очень давнюю службу в армии.

— Вот-вот. Пушки со старых подиумов скатили, и они в зале стояли на полу. А со старыми подиумами распрощались — разобрали и вынесли. Новые же задержались. Ну и так вышло, что я участвовал сначала в снимании пушек, потом в расставлении их по залу. На новые подиумы ставил тоже. Не один, конечно. Но как молодой-здоровый участие принимал с остальными стариканами.

— Так что, есть опыт артиллерийский?

— Скорее транспортный, по профессии. Сам себе тягач называется. Поэтому опыт есть. Кроме того, пришлось принимать участие в перекатывании во дворе Артмузея других систем. Вот это действительно тяжело пришлось. Там тоже в тот год перестановки делались. Вроде бы как раз ставился атомный миномет «Ока».

— Это такая жуткая дура вроде большой «Берты»?

— Нет, «Берта» пушка нарезная. И атомными минами стрелять не может. А этот не нарезной. Зато может вдуть атомным зарядом на сорок пять километров. Так что артиллеристом назвать меня нельзя. Работу танковых орудий и артсистем наблюдал в армии на полигоне только.

— Что-то вы улыбаетесь хитро? — подмечает глазастый Саша.

— Из молодецкой дури часть пушек катал сам. В одиночку. Стыдно признаваться, но дурил много. Было достаточно свободного времени — столяры задержали поставку подиумов, и меня забыли нагрузить работой. От безделья спал в кабине «катюши». Самые мерзкие ощущения — как там люди ездили? Кабина «Шишиги»[2], после «катюши», роскошный лимузин, а уж про нее ругани у шоферов было много! Очень там сидеть неудобно — и сиденье не регулируется, и кабина тесная.

— А у нас трое во время маневров влезало в кабину, — вспоминаю я.

— Зимой небось?

— Ага. В Сальских степях — неподалеку от Волгограда.

— Знаю эти места — там зимой за тридцать градусов мороз, да с ветерком…

— Точно! Но я вас перебил.

— Да и кроме того я там охотился с пушками за бабкой-уборщицей. Она была слепая и глухая, возраста такого, что Мафусаил по сравнению с ней мальчонка, поэтому мои экзерциции она не замечала. Зал здоровенный — выкатываешь пушку на прямую наводку, наводишь — потом открываешь замок и смотришь в ствол — попал аль нет. Азартное занятие. А самое теплое ощущение — от 37-миллиметровой немецкой «армейской колотушки»[3]. Ее еще немцы после знакомства с нашими танками стали называть «дверной молоток». Не пушка, а песня, бегом катать можно. ДШК[4] на станке в разы тяжелее. Утюг утюгом… даже наша «сорокапятка»[5] легче. Очень хороша на ходу «полковушка»[6] на станке от «сорокопятки».

— А другие пушки как?

— Далее идет «грабинская»[7], но там куда лучше, когда кто-нибудь на стволе повиснет, все-таки станины поднимать тяжело, — центр тяжести у нее смещен назад. Ну потом наша 57-миллиметровая и наконец немецкая 50-миллиметровая. Эта при перекатывании вызывала грыженосные чуйства. Также легко было катать зенитки калибром 37 миллиметров. 85-миллиметровую — не сдвинуть вовсе. Зато на зенитках — сядешь в кресло наводчика по горизонтали, крутишь рукоятку наводки — такая карусель получается! Куда там луна-парку — крутишься с площадкой аж со свистом.

— А немецкую противотанковую, 88-миллиметровую не таскали? — подначиваю я водителя.

— Шутишь! Она, во-первых, в соседнем зале стояла — а там реконструкции не было, а во-вторых, вес у нее — трактором не сдвинешь.

— А закатывали эти пушки наверх на третий этаж как?

— Так по пандусу в вестибюле и закатывали — там же пандус с двух сторон как раз для этого и сделан. В одно время со мной там два таких же молодых балбеса перед армией прохлаждались. Вот у них было любимое развлечение — гонки по пандусам устраивать. Понедельник-вторник выходные, посетителей нет. Балбесы заберутся наверх и бегом с гиканьем по пандусам вниз — кто первый добежит. А там еще такие барьерчики стояли. Так они на бегу через них прыгали. Хранитель там был, спец по стрелковому оружию, Нацваладзе звали, так один его чуть не убил — налетел со всей дури. Дальше вместе по пандусу катились, чудом ничего не поломали.

— А вы с ними не бегали?

— Да ну, я был положительный, а они — шалопуты какие-то. Сперли у художников репродукцию с плаката Великой Отечественной. Там такой парень-сибиряк со снайперской винтовкой показывает шесть гильз на ладони, а за его спиной шесть березовых крестов с немецкими касками. И подпись такая нетолерантная: «Бей так — что ни патрон, то немец!» Прилепили ее к автобусу с немецкими туристами, которые из Петропавловки возвращались. Ну, скандал, Бульба извинялся. Другой раз их за досками послали на нашей музейной «Шишиге». А им скучно сидеть было. Так сообразили, там в кузове валялся какой-то ватник — грязнее грязи. Весь в мазуте и прочем говнище. А за нашей музейной таратайкой на светофоре встала какая-то расфуфыренная иномарка, «кадиллак». А тогда иномарок в городе можно было по пальцам пересчитать. Вот они в знак пролетарского протеста, когда зажегся зеленый, этот ватник за рукава взяли и на лобовое стекло иномарки кинули. Хорошо лег, плашмя. И рукавами обхватил. Иномарка так тормознула, что задние колеса от асфальта оторвались. Оказалось, американский консул ехал. Когда им на ветровое стекло такое прилетело, чуть от испуга не помер — думал, человека сбили. Потом его водитель двумя пальчиками ватник стянул, а сквозь стекло по-прежнему не видно ни хрена, мазут с грязью остался ровным слоем. Опять скандал, на этот раз — дипломатический, опять Бульба извинялся.