Виталий Башун - Будь здоров 2 Страница 5

— Что случилось? — казалось, удивленно спросила она.

— Понимаешь, с этими нитями, которые я вижу, а большинство целителей — нет, не все просто. Меня предупредили, чтобы я никому не рассказывал, иначе будут плохие последствия для всех целителей…

— Можешь не продолжать. Естественно, я никому не раскрою тайну. В меня заложен узор категорического запрета на передачу непосвященным подобных сведений. Так что успокойся. Все будет в порядке. В личное дело попадают всего лишь сведения о прохождении испытания — не более.

У меня с души здоровенная скала свалилась.

— А как тебя вызывать, если захочется поговорить?

— Ой, — почти по-девчоночьи выдал артефакт. — Ты хочешь иногда со мной общаться?

— Да.

— Я благодарна тебе за это, — она сформировала узор и продемонстрировала мне. — Этот узор вместе с отпечатком твоей структуры будет служить нам ключом для связи. Протянул нить, сформировал этот узор, направил его в сторону кристаллов и…

— Ждите ответа…

— Примерно так, — улыбнулась Лантисса. — Не бойся. Долго ждать не придется…Я удовлетворила… твое любопытство?

— Угу… Да. Благодарю.

— Тогда до связи.

Фантом снова послал мне воздушный поцелуй и растворился в кристаллах. А я вернулся в реальность целиком. Почти. Не терять самоконцентрации и постоянно быть одновременно в двух мирах стало у меня привычкой. Хорошей привычкой.

Моей новой отлучки из реальности никто не заметил. Проще говоря, все про меня забыли — хранитель ушел возвращать кристалл на место, а обе канцелярские кр… персоны направили свои стопы в сторону ректората. Видимо проверять хранителя теперь будут. Подумав, направился за ними… получать диплом. Надеюсь.

Оба начальника по два раза просмотрели мой кристалл, выданный секретарем, похмыкали и согласно покивали друг другу головами, как две сороки, поделившие, наконец, пару блестящих сережек к обоюдному удовольствию. Наш КРЫС при этом выглядел именинником. Мне казалось, что он вообще не способен улыбаться, а уж так счастливо…

— Молодой человек, оказывается, мы с вами прощаемся. Очень надеюсь, что навсегда. Ради такого случая мы оформим вам диплом в рекордные сроки. Буквально в пять минут… Э-э-э… через сорок минут подходите в приемную ректора. Все будет готово.

Уточнив в ректорате, где сейчас проходят занятия своего четвертого курса, быстро направился туда. Как раз сейчас лекцию читал дедушка Лил, а раз все, кому интересно мое воскрешение, собрались вместе, то есть смысл не дожидаться перерыва в занятиях. Я нахально постучал в дверь и тут же заглянул. Декан недовольно покосился и хотел было рявкнуть, но… Очень интересно бывает наблюдать как меняется лицо человека по мере осознавания им неких сведений: недовольство, недоумение, мучительная работа мысли, проблеск узнавания, удивление, радость. Все это быстро — декан все-таки не тугодум. А тут и группа коллективно с шумом выдохнула, как после исполнения смертельного трюка в цирке.

— Да это же ж ФИЛИН!! — рев Сена, чуть не вынес меня обратно за дверь. — Живой же ж, демон его полюби! Я ж знал! Я точно ж знал, что он же ж… А-а, чего ж там!..

Он ринулся ко мне и сдавил в объятиях. Я не удержался на ногах и пятясь вылетел все же за дверь… Акустика у нас хорошая, студенты на занятиях — никто и ничто не мешает звуку свободно и просторно изливаться, заполняя коридоры факультета от первого этажа до последнего. Вот этот самый медвежий рев в исполнении Сена широко и разлился. Захлопали двери: кто-то выглянул посмотреть, что происходит; кто-то, наоборот, баррикадировался в страшной спешке; но равнодушных к вокальным данным Сена не осталось. Вся группа вывалила вслед за нами в коридор. Меня обнимали, целова… — только в щечку! — выбили всю пыль на моих плечах, радостно галдели и наперебой спрашивали, впрочем, одно и то же — где был? что делал? куда пропал? — и так продолжалось минут пять, пока охрипший декан не навел порядок и не загнал нас обратно в аудиторию.

Пришлось мне в очередной раз рассказывать, как заблудился в горах и оказался в Лопере. Рассказал и про испытание за пятый курс и диплом, который через несколько минут мне должны вручить в ректорате. Декан тут же засуетился и потребовал, чтобы я непременно дождался группы — ведь все хотят поприсутствовать при этом событии? — отказавшихся не было и все разбежались переодеваться в праздничные мантии. Один Сен сказал, что и в этой он достаточно красивый. Не понравилось мне что-то в его голосе. Какая-то легкая тоска и меланхолическая грусть. Однако разбираться с этим решил немного позже, а пока попросил друга сходить сегодня на представление в королевский театр и рассказать Вителлине, что я жив-здоров и прошу меня извинить за то, что не смог приехать поговорить лично.

— Мне? В театр?! В ложу самой примы?! — восхитился Сен.

— Именно, дружище! В театр и в ложу самой примы, — улыбнулся я. — Только давай вместе заедем в театр, я два билета для тебя возьму, — на том и договорились.

КРЫС не подвел. Ровно через сорок минут нас, меня и всю группу во главе с деканом, принял ректор. Он сказал прочувствованную речь, вручил мне диплом и пожал руку. На прощание предупредил, что хоть я и с документом, но два года еще буду числиться студентом академии, проходя ординатуру при какой-нибудь больнице, дабы я не посрамил и гордо пронес… честь академии… ее добрая слава… и прочая и прочая. Я со всем сказанным согласился, кивая как сунский болванчик, и на этом, слава Богам, мероприятие закончилось. Всю группу я пригласил в свободный день отужинать у нас со Свентой.

Глава 3

Так горько и тоскливо, как сейчас, было как-то в далеком детстве, когда мне вдруг показалось, что никто меня не любит: ни мама, ни папа, ни сестры… и даже наш пес Джурк смотрит на меня косо, будто осуждает — и это не смотря на нашу с ним дружбу почти с младенчества. Как мы с ним когда-то играли. Маленький головастый щенок и трехлетний карапуз. Я катал его на своих плечах. Мы носились по комнатам с визгом и тявканьем. Потом щенок вырос — у собак это быстро — стал выше меня ростом и уже он катал меня на своей широкой спине. Беготня, визг и басовитое гавканье — горничные шарахаются — няньки ругаются — мать всех успокаивает — отец улыбается и молчит. И вот теперь — предатель. Хоть бы гавкнул в поддержку! А мне для счастья не хватало всего лишь красивого, красного петушка на палочке. Мы всей семьей гуляли тогда на ярмарке в Брасеро — я увидел этого красавца, восседавшего на ровной длинной палочке. Он был такой красный, такой прозрачный и льдисто-аппетитный, что мое сердце юного обжоры не выдержало, и я очень тактично попросил родителей.

— Ха-а-а-а-ачу петушка!! Купите мне петушка!

— Малыш. Я прошу тебя. Мы сейчас встретимся с одним дядей и тетей, с ними будет маленькая девочка — ей тоже недавно исполнилось целых пять лет, как тебе — мы совсем немножечко поговорим и я куплю тебе хоть десять петушков, а пока потерпи. Ладно, малыш?

Для меня было далеко не ладно, но мне с молоком матери передалась наша фамильная гордость — я, молча, кивнул, совсем не расплакался, но стало так горько… так обидно… все краски ярмарки моментально померкли, заезжие скоморохи не веселили, медведя было жалко, а праздничная толпа откровенно раздражала — им-то хорошо, а мне так очень плохо, никто меня не любит… и так далее. Правда, до сих пор не могу понять этого выражения — "с молоком матери". Мать-то у меня совсем не дворянского рода. Как с ее молоком ко мне могли перейти те самые качества — до сих пор никак в толк не возьму.

Девчонка, из-за которой мне не купили лакомство, оказалась вертлявой особой с пронзительно зелеными глазищами. Она зыркнула на меня ими и сморщила свой аристократический носик. Ах, так?! Воображала! Я тоже сморщился и продемонстрировал ей полнейшее свое презрение. Та, видимо, совсем не привыкла к подобному отношению и врезала мне кулачком под дых. Ах ты… тля! Я использовал свой любимый прием в драках с мальчишками — бросился ей на шею. Естественно, она не могла удержать такую массу и рухнула на землю. К моему удивлению, вместо того, чтобы, как положено приличной девочке, заплакать и позвать маму она своими острыми кулачками так замесила мои бока, что я не выдержал и вскочил на ноги. Она немедленно вскочила тоже. Вся растрепанная. Настолько похожая на дикую кошку, что я инстинктивно прикрыл глаза левой рукой от вероятного их выцарапывания. А девчонка с боевым кличем пиратов юга: "Йййех-хейиии!!" ринулась в бой. Тут я со всей дури размахнулся и ударил ее в грудь. Она упала, но не заплакала. А в меня ударила боль. Точно в грудь. Казалось, что ударили меня, и это я упал на землю. Это мне обидно и больно… Стало вдруг так жалко эту яростную девчушку… Тогда я впервые почувствовал явно, что такое откат. Да. Тот самый, который делал из меня тряпку после убийства людей, пусть и врагов. Единственным исключением было уничтожение тех подонков наемников, которые нагло перли на нас в коридоре горного замка, помахивая головой убитой ими служанки. Но тогда я избавил мир от тварей, не достойных называться людьми… Правда, мне подумалось, я ведь и нормальных людей могу для себя объявить тварями. Человек талантлив. Особенно в части объяснения самому себе насущной необходимости собственной подлости. Что, если завтра я смогу сам себя убедить, что сосед, который не поздоровался со мной должным образом — тварь? И смогу равнодушно его уничтожить, не терзаясь сомнениями? Вероятно, полезное качество для боевого мага. Но для целителя…