Олег Маркелов - Крыло ангела Страница 5

Возвращаясь в Нахичевань, теперь уже на одну из застав Нахичеванского погранотряда, Леха гордо нес на плечах лычки сержанта. Они действительно были наградой. Потому что «сержантов» по окончании учебки присваивают только тем, кто оканчивает учебку на «отлично». Остальные из учебки выходят младшими сержантами. А вместе с лычками в его душе поселилось ощущение, что вопреки некоторым проблемам и даже гордому нраву, чего в армии никогда особенно не любили, здесь ему легко. Но хотелось чего-то большего. И потому Леха выдержал жесткий прессинг командира учебной заставы, пытавшегося убедить курсанта-отличника остаться сержантом в учебке, и вернулся в свой погранотряд.

Юг покорил Леху, несмотря на внезапно вспыхнувшую под воздействием сотрясающих страну перемен неприязнь живущих там людей. Но чего стоил весь внечеловеческий мир юга! Огромные звезды, висящие в черном чистом небе так близко, что, казалось, протяни руку и коснешься. Громадная южная луна, наполняющая тело странной ликующей энергией. Тихие раздумья о вечности мира и бездонных глубинах времени при виде кровавого заката над черными зубцами гор. Писк фаланги и боевая стойка скорпиона, чьи предки бегали по этой земле еще в пору расцвета древних, давно исчезнувших цивилизаций. Сны о странном мире, населенном помимо людей множеством необычных созданий…

Вечерами, сидя в курилке или лежа в кровати, Леха размышлял обо всем, что увидел и узнал. И все больше склонялся к мысли, что контузия действительно не прошла даром. Только вопреки прогнозам доктора принесла не проблемы, а новые ощущения этого мира и людей, в нем живущих. Дни бежали стремительной чередой, наполненные службой, размышлениями и наслаждением миром. Лычки на его плечах сначала размножились, затем слились в одну широкую, а под конец службы и вовсе залили весь погон, развернувшись широкой продольной полосой.

— Ты что собираешься на гражданке делать? — поинтересовался капитан Кравцов, заместитель начальника заставы по боевой подготовке. — Там ведь теперь неспокойно. Союза практически уже нет. Кругом кооператоры, бандиты…

— А еще свобода, девчонки, буйство жизни, — продолжил Леха, весело улыбаясь. История учебки повторялась. Разговор о том, чтобы остаться на сверхсрочную, с ним затевали уже не в первый раз.

— Ты просто не представляешь, что там сейчас творится, — продолжал нагнетать Кравцов. — А тут у тебя все перспективы. Ты отличный спортсмен и лучший стрелок. Отличник боевой и политической подготовки… Словом, я тебя еще раз прошу подумать о возможности остаться на сверхсрочную. Я дам рекомендации. У нас как раз на заставе старшина собрался переводиться в отряд. Что скажешь?

— Я подумаю, товарищ капитан, но, если честно, мне хочется попробовать этой новой жизни, — честно ответил Леха.

— Это ничего, — не сдавался зампобою. — Можешь съездить домой, посмотреть, попробовать, а потом вернуться.

Поезд неторопливо тронулся, нехотя прощаясь с небольшим, утопающим в зелени вокзалом.

На вокзале южанки в слезах

Говорят: оставайся солдат.

Но ответит солдат:

Пусть на ваших плечах

«Молодых» наших руки лежат.

Дембель из компании теперь уже бывших солдат Советской армии хрипло пел глуповатую и не слишком складную песню:

Уезжают в родные края

Дембеля, дембеля, дембеля.

И, куда ни взгляни,

В эти майские дни

Всюду пьяные ходят они…

Дни были уже совсем не майские. Те, кому посчастливилось дембельнуться в мае, давно с головой окунулись в гражданскую жизнь, потихоньку отвыкая от дурдома армии.

За окном поезда, на удивление чистым, колыхался жаркий июльский вечер. Что ни говори, а и дембеля-шурупы, как презрительно называли служащих Советской армии пограничники, и стоящий в коридоре у окна старшина-пограничник, прилично задержались с возвращением домой.

Вокзал исчез в темноте за хвостом зеленой змеи поезда, а пограничник все стоял, задумчиво глядя в окно. Когда-то, двадцать лет назад, он уже был в этих краях. Правда, тогда всего лишь грудничком. Тем страннее было то, что он сохранил какие-то смутные и странные пятна детских воспоминаний. Отдал два года жизни этому дикому и прекрасному краю сейчас. Краю, где иногда при виде ночного неба или багряного заката в горах наваливался на него сонм смутных видений. Видений непонятных и неясных, как отголоски многих прочих жизней, как те сны, которые в последнее время очень часто ему снились. Хоть книги пиши. Правда, вполне логичное объяснение всему этому у Лехи было — последствия травм, полученных до армии. Хорошо хоть, что вопреки прогнозам доктора ни во что, кроме этих видений, последствия тех травм не вылились.

Удивительная все-таки штука жизнь, сплетающаяся из ниточек событий — то разбегающихся прочь, словно навсегда, то вновь соединяющихся в тугой косе бытия.

За окном стало совсем темно. Это поезд добрался до приграничной зоны и мчался теперь вдоль узкой реки Аракс, несущей в Каспий свои грязно-бурые, непрозрачные воды.

Со стороны тамбура хлопнула дверь, и Леха обернулся на звук. Двое погранцов с короткими «калашами» обходили состав. Обычный наряд сопровождения поездов.

— Привет, брателло! — кивнул один из них, с лычками младшего сержанта на камуфляже. — Домой?

— Привет! — ответил Леха. — Домой.

— Пошли в шестой вагон? Там еще чеки домой едут, — предложил второй. — Чего тебе тут с шурупами маяться. С Нахичевани едешь?

— С Нахичевани, — подтвердил Леха, подхватывая свой «дипломат» и двигаясь вслед за нарядом. — С «Речника».

— Есть на свете три дыры — Кушка, Пришиб и Мегры. Бог собрал всю эту дрянь и назвал Нахичевань, — продекламировал младший сержант, переходя в следующий вагон.

— Скоро твою заставу проезжать будем, — не то спросил, не то констатировал второй. — Провожать будут?

— Не знаю, — пожал плечами Леха, хотя в душе немного боялся, что застава с мирным названием «Речник» проводит его темнотой.

Он ведь сумел позвонить из отряда и передать через дежурного связиста о том, что едет на этом поезде сегодня.

В тамбуре стояли трое пограничников, чей вид явно говорил о том, что под этими старательно натянутыми и выгнутыми фуражками едут уже гражданские люди. Служба для них осталась где-то в прошлом, как и для Лехи. С каждым перестуком колес то, что было для них важным, нужным и дорогим в последние два года, отступало все дальше, чтобы всплывать лишь в памяти да в бурных празднованиях Дня пограничника, отмечаемого ежегодно 28 мая в парках культуры, скверах и просто на улицах разных городов.

— Здорово, братуха! — Один из них, уже порядком захмелевший, поднял руки в приветственном жесте. — Ты откуда и куда?

— В Москву, — коротко ответил Леха, которому сейчас совсем не хотелось ни компании, ни «душевных» разговоров.

Ему отчего-то хотелось грустить и смотреть в окно на те места, в которые он уже вряд ли когда-нибудь вернется. Поэтому, даже когда они вместе забурились в их купе, он почти не говорил, все больше слушая, вернее, вспоминая про себя. Лишь однажды глотнул водки из поданного новыми спутниками пластикового стаканчика и сразу показал жестом — мне больше не наливать. К нему особо и не приставали, возможно понимая и чувствуя что-то аналогичное, а может, просто решив — захочет, нальет сам.

— Брателло, твой «Речник» по ходу должен близко быть, — заглянул в купе младший сержант из наряда сопровождения поездов. — Тамбур открываем?

— Давай, — согласился Леха, с замиранием сердца ожидая последнего короткого свидания с заставой.

— О! Так ты с Нахичевани? — оживился невысокий круглолицый дембель. — А мы с Ленкоранского отряда.

— А чего через Ереван? — удивился Леха. — Баку-то ближе намного.

— Да мы там должны с двумя зёмами встретиться. Призывались вместе в Октемберян, а потом их в Ленинакан распределили, а нас в Ленкорань. Айда, братки, в тамбур! Пыхнем заодно.

Следом за Лехой и пограничником из наряда вся троица вывалилась в тамбур. В распахнутую дверь ворвался кажущийся густым воздух. Он еще не нес ночной свежести, но уже не был сухим и горячим, как несколько часов назад. Леха всматривался в освещенные окнами поезда и громадной южной луной окрестности. Погранец из наряда посторонился, пропуская его к самым поручням дверного проема. Он одновременно узнал начало охраняемого его заставой участка и увидел далеко впереди по направлению движения поезда луч установленного на платформу «ЗИЛ-130» мощного прожектора.

Т-образные столбы системы, лента «стиральной доски» профиля контрольно-следовой полосы, укатанная дорога перед зарослями камыша — все это день за днем Леха видел на протяжении полутора лет. Сколько сил, сколько мыслей и эмоций остались здесь… Леха мог совершенно уверенно сказать, что в этих диких местах остался навсегда маленький кусочек его сердца. И это не было бы пафосным, пустым изречением.