Владимир Контровский - Дорогами Миров Страница 5

— Благодарю тебя за имя, вождь племени ан-мо-куну. Вы приняли меня, когда Лес отпустил моё тело, и я оказался усталый и голодный у порога вашего Дома. Я выплатил свой долг приютившим меня, и пока я здесь, народ ан-мо-куну может всегда рассчитывать на мою руку, руку помощи в любой беде.

— Учтивая речь, Хан-Шэ. Я не удивляюсь тому, что ты заговорил на нашем языке — дух хугу-хугу, уходя, отдал тебе это знание. Зверь этот редок и очень опасен, однако владеет волшебством, которое может быть в некоторых случаях полезным Людям Леса и Реки — ан-мо-куну. Нам надо о многом поговорить с тобой, пришелец, но сначала… — и вождь повернулся к собравшимся сородичам — Хи-Куру!

Из толпы выступил тот самый молодой воин, который спас соплеменницу от чудовища и умудрился спастись сам. С одежды его, располосованной гигантскими когтями, стекала вода — воин проплыл по рву в реку и выбрался на берег уже в самой деревне. И девушка была тут же, она выглядывала из-за спины Хи-Куру, вся в царапинах и ссадинах, с глазами, из которых ещё не исчезла тень пережитого ужаса.

— Хи-Куру и Джэ! Вы неосторожно разбудили хугу-хугу и навлекли страшную опасность на весь наш род. Сколько бы храбрых охотников и красивых женщин ушло в Хижины Предков, если бы не отвага и умение Хан-Шэ? Вы будете наказаны, оба!

От смуглых лиц виновников, казалось, отхлынула вся кровь — они посерели. И юноша, и девушка прекрасно знали суровые законы племени, созданные только лишь для того, чтобы ан-мо-куну могли выжить перед лицом бесчисленных опасностей Леса, и приготовились к самому худшему. Вождь заговорил снова:

— Сегодня никто не погиб, и поэтому солнце не увидит крови ан-мо-куну. Но знайте — вы не только не заговорите друг с другом до самого Месяца Свадеб, но даже не увидитесь. А если вы нарушите мою волю, то никогда, — слышите — никогда ты, Хи-Куру, не назовёшь Джэ своей женой, а она тебя своим мужем. А теперь идите и не знайте ни минуты отдыха, пока хугу-хугу не покинет наш Дом. Я всё сказал.

Человек — или Хан-Шэ — не совсем понял последние слова вождя, но, оглянувшись назад, догадался, что они значили. Десятки лесных людей уже облепили гигантскую тушу хугу-хугу, загромоздившую пролом, как муравьи дохлую гусеницу. В руках ан-мо-куну проворно мелькали серповидные лезвия, которыми они ловко разделывали труп чудища. Труднее всего было вспороть неподатливую чешую, однако сноровка выручала. Целые пласты чешуйчатой шкуры отделялись от туши и складывались в кучу. Огромные куски мяса срезались и скатывались в ров, где их сплавляли в реку, подталкивая баграми и копьями. Целые ручьи чёрно-бурой крови также стекали в ров, расплываясь в воде грязными клубами. «Хорошо, что вода во рву проточная, — подумал человек, — а то от этой отравы наверняка приключилась бы какая-нибудь болезнь». Первые глыбы сероватой плоти уже плыли по реке, странно подёргиваясь, — стаи мелких хищных рыбёшек жадно набросились на добычу — а на огромной туше уже забелели проступившие под срезанными слоями жира и мяса рёбра. Человек отвернулся.

— Мясо хугу-хугу несъедобно, Хан-Шэ, тем более после того, как в кровь попал яд. А вот кое-что из его внутренностей — мозг, печень… Ну, это дело знахаря. И конечно, шкура. Из неё выйдет хорошая защитная одежда для охотников. В Лесу найдётся немного клыков и когтей, которые могут пробить чешую хугу-хугу. А теперь пойдём, пришелец, имя которому отныне Хан-Шэ, — мы будем говорить.

Хижина вождя располагалась в центре посёлка, на утоптанной земляной площади, служившей местом собраний всего рода, и почти ничем не отличалась от остальных подобных строений, разве что была чуть больше по размерам. Откинув циновку, закрывавшую вход, вождь пропустил Хан-Шэ вперёд и вошёл сам. Полумрак хижины рассеивало багровое свечение устроенного посередине очага из круга камней. Вокруг очага на расстеленных на земле циновках восседали трое седовласых с неподвижно-каменными лицами. На огне очага на длинных железных прутьях жарилось мясо, капли жира стекали в огонь и сгорали с шипением, распространяя вокруг резкий, но не неприятный запах. Сидевшие у огня не произнесли ни слова, когда вошедшие опустились на циновки у очага. Затем вождь поднял стоявший на земле сосуд с узким горлом, поднёс его ко рту, сделал несколько глотков и передал посудину человеку. Хан-Шэ последовал примеру хозяина хижины. Нёбо слегка обожгло, потом по жилам растеклось приятное тепло. "Какой-то хмельной напиток — и не из самых худших. Конечно, это не рубиновое вино из горных ягод…". Рубиновое вино…. Откуда это? Человек попытался вспомнить, но внезапная резкая головная боль заставила его отступить. Ладно, попытаемся позже…

— Когда ты вышел из Леса, не все старейшины приняли тебя. — Вождь окинул быстрым взглядом сидевших подле огня. — Некоторые считали, что ты злой дух Леса, принявший облик человека, и что тебя следует отдать Реке и рыбам хам-хам. Мы спорили…. Сошлись на том, что злой дух, пришедший с тайным, знал бы наш язык и обычаи, тогда как ты…. В общем, тебя оставили в Доме. Сегодня ты одолел хугу-хугу и спас очень многих из народа ан-мо-куну. Но всё-таки, поскольку дар речи к тебе вернулся, расскажи о себе. Мы живём среди опасностей, и должны знать многое, чтобы род продолжал жить. Говори, Хан-Шэ, мы слушаем.

— Я мало что могу сказать вам, вождь и старейшины. Я не помню ничего из своей прошлой жизни …прошлого воплощения - прошелестело в мозгу… — человек помотал головой, отгоняя наваждение. — Я очнулся на берегу реки, один, без оружия, в той самой одежде, в которой я пришёл сюда. Я шёл через Лес вдоль берега Реки, шёл долго. Мне повезло — я не встретил никого из хищных тварей Леса на пути (человек благоразумно решил умолчать о встрече с серым зверем, а также о том, чем эта встреча закончилась — зачем вызывать ненужные вопросы старейшин, как он сумел безоружным выйти из этой схватки победителем) и к вечеру добрался до Дома ан-мо-куну. Остальное вы знаете. Это всё, что я могу сказать. В моем сердце нет места для зла по отношению к отогревшим и накормившим меня. Я могу быть полезен — вы видели сегодня…

— Ты не помнишь корабля, Хан-Шэ? …корабля …летящего в тёмной пустоте …холодные искры звёзд… Большой лодки со многими вёслами? — голос одного из старейшин походил на шуршание змеи в сухой траве.

— Нет, мудрый. Я не помню ничего. Загляните в меня, и вы увидите… — человек вдруг осёкся. Как могут лесные дикари заглянуть внутрь него? Для этого нужно владеть магией…

Однако ничего не произошло, видимо, старейшины сочли его слова привычным оборотом вежливости, ритуалом, принятым в собственном племени Пришедшего-из-Леса.

— Хорошо, Хан-Шэ. Сегодня мы согласны с вождём, — на этот раз заговорил другой старейшина — ты можешь остаться среди нас. Пусть будет так…

«Остаться среди вас… Вы чистые сердцем дети природы, часть того самого Леса, в котором вы живёте и которого боитесь. Что мне ваша жизнь, мне, который…» — и тут снова в виски плеснула уже ставшая знакомой боль.

— А ты не боишься, Старший Охотник, — третий из стариков вдруг обратился прямо к вождю, — что при своих талантах Хан-Шэ захочет занять твоё место? Это вызовет смуту и кровь, вождь.

«Глупые дети! Неужели вы всерьёз думаете, что власть вождя маленького лесного племени — это предел моих мечтаний?» — подумал человек, но ничего не сказал вслух.

— Я ничего не боюсь, мудрый, и ты знаешь это. Вождем охотников становится лучший, и он обязан подтверждать своё право каждый год. Если меня сменит более достойный, тем лучше для всего племени ан-мо-куну.

Суровая отповедь вождя поставила точку в этом недолгом споре. Собственно говоря, спора и не было — просто соблюдался ритуал. Кувшин с хмельным снова пошёл по кругу, затем по второму, а жареное мясо было просто великолепным на вкус. А потом Старший Охотник вновь заговорил:

— И ещё одно, Хан-Шэ. Моя дочь…Она была женой лучшего из молодых охотников рода, но всего лишь три дня. Потом её молодой муж ушёл в лес и не вернулся — прыгающая змея впилась ему в горло. Ты великий охотник, и моя дочь сможет быть хорошей матерью для твоих сыновей — племени нужны дети, наша жизнь коротка, и слишком многие уходят в Хижины Предков до наступления старости. Хоэ!

В хижине, оказывается, было смежное помещение, вход в которое прикрывала ещё одна висячая циновка. Сейчас эта циновка отдёрнулась, и из-за неё, мягко ступая босыми ногами, появилась невысокая молодая женщина в платье из тонковыделанной кожи, расшитом бисером и перехваченном узким цветным пояском. Густые чёрные волосы спадали на плечи, полудетские губы приоткрыты, а тёмные глаза смело глядели прямо на человека, который вдруг узнал её. Они уже виделись раньше, и каждый раз лесная красавица точно также смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Оказывается, это дочь вождя… Хан-Шэ в полной мере оценил первобытную хитрость Старшего — вряд ли зять будет подсиживать тестя. Да и какой отец не пожелает для дочери мужа-охотника, способного в одиночку положить такое чудовище, как хугу-хугу? Система жизненных ценностей лесного народа проста и незатейлива. А почему бы и нет, собственно говоря? Дикарка вполне привлекательна как женщина, тем более с таким зовущим взглядом…