Стас Северский - Боец тишины Страница 5

Эх, Игорь Иванович, не вовремя вы меня из Берлина вытащили! Знаю, что дела англичан горячими кострами горят и холодные тени мне под ноги бросают, но — не вовремя вы меня из Берлина отозвали!

Я выглянул тайком из темноты, вдохнул чистый воздух с горьким дымом догорающей сигареты и огляделся тихонько. Вдали виднеется лучик белого света — Снегирев в пролеске бродит, собирает что-то под сосной… видно, — шишки. Это он о жене заботится — болеет она у него постоянно и поделки мастерит из всяких таких штук вроде шишек. Жена у него — подруга боевая, верная и преданная. Она с ним вместе по всем горячим точкам моталась — по всем, в какие она только могла попасть… в какие ей только разрешали поехать. Вот и подцепила где-то там чужеземную заразу какую-то… вот полковник и старается ее болезнь долгую скрасить хоть как-то — он никогда ее мучений из головы не выпускает. Да, они друг о друге много думают. А я… Я о многом думаю… в основном, — о себе, о своей стране и о своей службе. У меня ведь нет ничего, кроме страны, и никого, кроме командира, — Игоря Ивановича. Я пережал окурок пальцами, гася дымящий огонек, положил в пустой подсумок. Прикрыл рукой пламя, прикурил еще одну сигарету. Закрыл люк, закрутил вентиль, и всмотрелся в затянутые тучами выси. Видно, будет гроза… видно, от этого гнетет так тягостно.

Пропахший прелой травой и сосновой хвоей ветер обдал меня осенним холодом. Обернулся, вглядываясь в темный и тихий лес, скрывающий вдали завитые колючей проволокой заборы… вошел в открытые двери еще более темного и тихого корпуса… Все на объекте будто вымерло… Да вообще так оно всегда и бывает… Так оно и должно быть, когда на объектах объявляюсь я, — ведь меня запрещено видеть… меня нельзя знать. Все системы слежения отключены — иду к лестнице по короткому коридору, не думая, что меня видят, и светлый открытый взгляд Славы Соколова окончательно меняется, становясь иным, — моим истинным, никаким… похожим на чистый лист. Я скидываю мокрую куртку, стягиваю словно приклеенную к спине майку, поднимаясь по ступенькам… сжимаю челюсти и свожу плечи на пропахшем хвоей сквозняке. Из головы не идет, что недалеко отсюда, в Москве, снова бунтует толпа, заведенная старым правительством и пока не задавленная новым. Никак люди не поймут, что ничего не сделают нашей нынешней власти, как ничего не сделали ставленнику британцев и их товарищей. Они не понимают, что сейчас у власти не человек, взявший у врага деньги и отдавший врагу волю вместе с душой. Не понимают, что наши генералы поставили другого человека, могущего объединить и освободить от, скрыто вторгшегося, врага страну… могущего захватить власть и стать не человеком, а кошмаром — очередным чудовищем беспредельного властвования… ведь после вражеского вторжения и беспредела всегда приходит или конец, или — жесткая диктатура. Они никогда ничего не понимают — только хотят или не хотят… А главное, — всегда хотят хорошего и никогда не хотят терпеть плохого, хоть плохого — всегда столько же, сколько хорошего. Когда хорошего мало, — мало и плохого, но им не по душе, что хорошего — мало. А когда много хорошего и много плохого, — им не по душе, что плохого — много. Из-за этого люди и кружат по страницам истории, обжигая, как мотыльки, свои крылья об одни и те же огни и сгорая, как мотыльки, вдали от своей цели. Из-за этого жизнями людей и распоряжаются — «волки»… «Волки» ведь видят то, что стоит у них в глазах, а не — в голове… Мы видим войну, а не мир… видим всегда и везде… и воюем всегда и везде.

Я остановился, когда расслышал знакомый шаг — широкий, решительный… и при этом — приглушенный.

— Слава!

— Слава Отечеству, Игорь Иванович! А я вид теряю и от Снегирева скрываюсь.

Генерал выступил из мглы, и всмотрелся в мое лицо, лишенное возраста и отличительных черт, хитро-прищуренным взглядом. Ничего другого от него и не ждал. Просто, разведчики нелегалы вроде нас — народ насмешливый, как никто иной… Просто, знания подноготной людей и правды жизни не позволяют разведчикам вроде нас жить, не насмехаясь надо всем, что остальные люди считают серьезным… Мы ведь в такой кровавой грязи возимся, что только за счет жесткого веселья выживаем и высокой цели из виду не теряем.

— Я Слава, на час — спешу… водителя у ворот оставил.

— Ясно.

Игорь Иванович закрыл окно, опустился на подоконник… поднялся, стряхнул палые листья, принесенные ветром, и снова сел, серея лицом в тусклом лунном свете.

— Скверные у меня известья, Слава…

— Неужто хуже прежних, Игорь Иванович?

Я сел на подоконник подле генерала, прикрывшего глаза, покрасневшие после недолгого сна в дороге, и прикурил. Он заезженным жестом отмахнулся от дыма, задумался на секунду, стряхнул с седеющей головы тягостные думы, взял зажигалку, вынул сигарету и закурил… Видно, не судьба ему бросить курить… как и мне.

— Сложная у нас ситуация. Перейду сразу к… Черт… Слава, ночью Варягова скончалась со всеми своими людьми — с нашими сильнейшими специалистами-вирусологами. Захоронить их мы не можем. Мы не знаем, как их захоронить. Мы еще не знаем, как уничтожить этот вирус, грозящий утечкой при всех старых стандартных вариантах захоронения.

— Ясно. Их тела на объекте. Близко от Москвы… в области. Ясно. Транспортировать их сейчас никак нельзя. Осталось только закрыть объект, оцепить территории — и все… и ждать…

— Мы закрыли объект. Пока это все, что мы предприняли. Иначе секретности не сохранить. А риск осложнений — высок. И опасность распространения вируса — велика.

— Ясно. Я закончил. Хоть завтра в Лондон вылечу — и в Уганду.

— Операция отменяется… Англичане в срочном порядке покидают Уганду. Сегодня ночью последние их специалисты полетят прочь от этой чумы — от последнего варианта этого похожего на чуму вируса. А скоро — они покинут весь черный континент…

— Ясно. Оставят свой полигон на произвол своей заразы. Их специалисты не справились — вирус совладал с их вакциной. Вы правы, Игорь Иванович, известие скверное. Особенно с учетом того, что образец их убойной и бесконтрольной заразы на нашем объекте, вблизи Москвы… что наши вирусологи бессильны бороться с ней своими средствами, а мы с вами бессильны бороться с ней средствами врага… ведь у врага нет вакцины.

— Слава, ты скоро летишь… Но не в Британию — в Германию.

Я закурил еще сигарету, стараясь скрыть… стараясь скрыть все, — усталость, боль, боязнь за свою участь и участь своей страны…

— Игорь Иванович, вирус на людях и в лаборатории еще не испытан…

— У нас выбора нет… У нас нет другого варианта. У нас одна дорога! И у тебя одна дорога — в Германию!

— Нам про этот вирус-целитель почти ничего не известно!

— Мы знаем о нем все, что знают немцы!

— Немцы про него — почти ничего не знают! Они изучают его! Они знают, что они собирались создать, но не знают, что — создали! И не узнают, пока не исследуют и не испытают! Нам еще рано к их вирусологам… За их специалистами еще следить и следить…

— Слава, англичане в отчаянии… Они проводят испытания на подопытных людях на полигоне черного континента, запуская экспериментальные инфекции, не проверенные в лабораториях. И их специалисты не справляются с новыми, недавно запущенными, инфекциями. Их специалисты не в силах управлять своими вирусами, не в состоянии уничтожить свои вирусы… они этого — не исправят, но это их — не остановит. Слава, средства врага на исходе — его время подходит к концу. А это значит, что…

— Значит, что над Сибирью и севером Китая зависла угроза распространения черт знает какой заразы.

— Мы знаем, какой… Зарегистрированы случаи заражения еще неизученной формой энцефалита со стопроцентным летальным исходом.

— Снова Япония… у них ведь этот вирус на вооружении.

— Скорей всего — Япония… скорей всего — новая версия их старого вируса… но точно неизвестно. Зоны заражения невелики. Очаги найдены, изолированы и ликвидированы, но — не все. Распространение инфекции не остановлено, несмотря на все наши старания. А в скором времени мы столкнемся с угрозой — серьезнее энцефалита. Нас ждет не просто вирусная атака, а атака вируса, неконтролируемого врагом… неконтролируемого никем… вируса, с которым никто не совладает и не справится. Думаю, ты догадываешься, каким оружием враг готовятся нанести нам решающий удар…

— Я знаю, что они замыслили вирусы свиного, птичьего и человеческого гриппа в свинье скрестить. Решили вывести воистину величайшую военную заразу на свете. Их мысли давно все вокруг да около свиней вертелись. Они, просто, замкнулись на этой задаче — серьезно этим занимались. Но мне неизвестно, что у них в итоге вышло.

— У них вышла «величайшая военная зараза на свете». И мы знаем об этом. Они готовы обрушить ее на наши головы… на нас — беззащитных и безоружных. И мы знаем, что этого вражеского удара нам — не выдержать. А это значит…