Ариадна Стим. Механический гений сыска - Тимур Евгеньевич Суворкин Страница 5

Ариадна в ответ лишь покачала головой, указывая на марширующих перед нами солдат:

– Виктор, но если в городе бастуют рабочие, то не означает ли это того факта, что и крематории тоже должны были остановиться?

Чертыхнувшись на себя, я вытащил карту города и, найдя нужный адрес, дернул рычаги, сдавая локомобиль назад.

Ближайший к дому Меликова крематорий оказался длинным зданием из красного кирпича. Две его высоких трубы не выбрасывали дым, и я счел это отличным предзнаменованием. С азартом потерев руки, я вышел наружу, но порыв ветра мгновенно заставил меня спешно броситься обратно, хватая свой респиратор. Ветер усилился, разгоняя туманную дымку, и мне стало ясно, что принесенный им смрад издавали трупы, свезенные сюда в последние дни. Я не хотел считать их, но их явно было несколько сотен. Мужчины, женщины, дети – все они лежали вповалку во дворе, там, где их сбросили с труповозок.

Жандармы, похоже, разогнали протестующих рабочих не очень давно – обитатели местных трущоб еще только начинали подтягиваться во двор. С трупов деловито стаскивали одежду получше, снимали обувь. Начинались первые драки за добро. Я с омерзением заметил, что несколько человек спешно режут волосы покойниц: продать на парики. Увидев наш локомобиль, мародеры неуверенно замерли, и я, не став тратить свое время, несколько раз пальнул в воздух из револьвера. С криком люди хлынули в переулки, и вскоре мы с Ариадной остались одни.

– Слушай, на самом деле обычно в Петрополисе такое не творится. У нас хороший город, – пояснил я Ариадне и лишь затем понял, что пытаюсь что-то доказать машине. – Ладно, нужно найти Меликова. Ищи человека в ночной рубашке, вряд ли на нее кто-то польстился.

– Предлагаю начать поиск с зала прощаний. Трупы умерших в начале забастовки сперва складывали бы под крышу, а уже затем во дворе. Давайте я займусь поиском сама. Здесь не лучшие условия для работы человека.

– Бывал я в местах, где трупов было и больше. – Я вытащил шарф и, намотав его поверх респиратора, поправил защитные очки. – Пошли, быстрее начнем, быстрее закончим.

Учитель музыки, отнявший весь наш сегодняшний день, нашелся в дальнем углу. Тщедушный, маленький, в застиранной, мышиного цвета ночной рубашке, он лежал возле темных, оправленных в позеленевшие оклады медных икон. Спокойные лики святых никак не вязались с выражением бесконечного, бескрайнего ужаса, все еще читавшегося на лице покойного.

Грязные зарешеченные окна почти не пропускали свет, и я включил нагрудный фонарь, тщательно осматривая руки Меликова. Ногти на скрюченных пальцах длинные, неостриженные, посиневшие, однако не сломанные.

– Его точно поместили в футляр уже мертвым… Следов борьбы не вижу. А судя по синеве ногтей и белым губам, у него и вправду был разрыв сердца.

Ариадна не ответила и наклонилась над покойным. Раздался странный звук, будто ударились друг о друга металлические шарики, и ее пальцы вдруг удлинились, раскрылись со щелчком, обнажая спрятанные внутри лезвия.

– Что ты делаешь…

– Ведется проверка вашего предположения. Начинаю процедуру вскрытия. – Одно движение ее рук – и ночная рубашка учителя расползлась, открывая грудь.

Я вздрогнул и поневоле поднял взгляд на иконы. Лишь после этого я снова посмотрел на учителя, а затем на Ариадну. Поняв меня без слов, она сняла рубашку полностью. Все тело Меликова было покрыто старыми шрамами. Длинные и короткие, их рваные белые линии покрывали всю грудь, переходили на живот, руки, змеились по бедрам учителя музыки. Плоть морщилась, бугрилась, где-то она была изуродована настолько, будто из нее вырывали куски мяса. Мы перевернули труп. Спина покойника оказалась изуродована точно так же, но шрамы там лежали поверх более старых, оставленных чем-то похожим на плеть.

Борясь с отвращением, я достал ручную обскуру и нанес все это на фотопластины. Лишь после этого я, наконец, кивнул Ариадне, и ее острые пальцы легко, точно гладя, прошли по груди, после чего мгновенно погрузились в разрез, с кошмарным хрустом взламывая ребра. Через долю мгновения в ее руках уже было мертвое сердце с чудовищным черно-фиолетовым синяком. Новое движение лезвий, и сердце разошлось на две части. Ариадна аккуратно поддела заполнившие камеры темные сгустки крови.

– Инфаркт. Теперь мы действительно знаем, что его не убивали. – Ариадна легко бросила сердце покойнику на грудь и бережно отерла руки о его ночную рубашку.

Я промолчал, все еще смотря на страшные, полученные много лет назад шрамы, расползшиеся по телу несчастного, и выражение дикого ужаса на его лице.

0111

Сев в локомобиль, я первым делом отыскал флакон одеколона «Графский» и тут же вылил половину на себя, а половину на свою напарницу, чтобы хоть как-то отбить впитавшийся в одежду запах. Помогло не особо: запах разложения в салоне просто обрел более благородные ноты.

Вздохнув, я направил локомобиль на Васильев остров. Миновав мост Анны Второй и стоящий возле него роскошный дворец из бетона и чугуна, что некогда принадлежал ее всесильному фавориту князю Трубецкому, мы выехали на Восьмую линию.

Ариадна молчала, с интересом разглядывая проносящийся мимо строй дорогих доходных домов. В тридцать, а то и сорок этажей, одинаково выкрашенные в черный, чтобы не был виден густо закоптивший их стены фабричный смог, здания компенсировали единство цвета своей архитектурой. Стремясь перещеголять друг друга в роскоши, они были украшены множеством башен и эркеров, причудливых шпилей и колоннад. Огромные декоративные прожекторы купали в потоках света украшающие дома статуи нимф и атлантов, а сотни ламп поменьше создавали на фасадах прихотливые узоры.

Я вел локомобиль дальше. Здания стали чуть пониже и попроще. Доведя машину до набережной Смолец-реки, я остановил ее у доходного дома местной лавры. Вскоре паровой лифт уже возносил нас на последний, двадцать первый этаж, где я и снимал свои апартаменты.

– Платье в мусор, – едва войдя, постановил я, оглядывая слипшиеся от крови кружевные манжеты Ариадны.

Распахнув шкаф, я бросил ей на руки свой старый серебристый мундир духовно-механического училища.

– Завтра найдем что-нибудь получше, а пока – что есть.

Отмывшись и сменив одежду, я велел служанке подать чая, не жалея, как и обычно, сахара с бергамотом, и, расположившись в кресле возле окна, принялся ожидать, пока приведет себя в порядок Ариадна. Уже вечерело, я сидел в темноте, смотря, как на далеких колокольнях вспыхивают первые прожекторы. Мне предстояло о многом подумать.

Шум воды стих, и Ариадна присоединилась ко мне. Я не смог сдержать улыбки: невысокий механизм утонул в сукне моего мундира. Впрочем, улыбки машина не увидела: из-под закатанных рукавов виднелись все еще раскрытые пальцы,