Евгений Щепетнов - Гладиатор поневоле Страница 5

Вячеслав не хотел и не умел убивать, но и не хотел быть убитым. Альтернативы он не видел — хочешь жить — убивай. Их подлечили, насколько можно (вот куда девалось его плохое зрение!), мкары дали им первоначальные знания — общегалактический язык, на котором говорили все цивилизованные существа, кое-какие сведения о том, как жить в этом мире…и всё. Больше никакой информации. Зачем информация скоту, который через несколько дней, а то и часов, умрёт, оставив после себя лишь лужу крови и испражнений. Скот, он и есть скот.

Под конец Наалок сообщил, что сейчас они будут дожидаться своей очереди на арену, и могут пока что подкрепить свои силы концентратом из автоматов выдачи еды и питья.

Слава сразу почувствовал, что ужасно хочет есть, но не рванулся к к стене, откуда вылетали брикеты, если приложить к ней руку в определённом месте, а остался стоять, наблюдая, как народ давится за питательными брикетами. Опять у него возникла ассоциация о том, как фашисты кидали объедки в толпу голодным до безумия красноармейцев, и те дрались за обглодок хлеба. 'Фашисты неискоренимы — что земные, что инопланетные' — думалось ему — 'но будь он проклят, если доставит им больше удовольствия, чем это необходимо для его выживания'.

Через двадцать минут толпа рассосалась и засела чавкать, хрустя жёстким брикетом и шумно всасывая розовую жидкость из пластиковых прозрачных контейнеров — жидкость была хорошим утоляющим жажду средством. А одновременно — лёгким наркотиком, чем-то сродни экстази. Только не такое сильное по действию — оно снимало усталость и поднимало настроение. И сексуальное возбуждение. Это он тоже откуда-то знал. Видимо во мкаре содержались какие-то зачаточные сведения на этот счёт.

На вкус брикет напоминал что-то вроде орехового масла, или же уплотнённых грецких орехов, а жидкость — залия — была похожа на обычный морс, с кисловатым и вяжущим привкусом. Слава равнодушно съел брикет, лишь бы забить желудок и поддержать силы. Потом он сел к стене, закрыв глаза и прислушиваясь к своим ощущениям — стало полегче, и на душе посветлее. Он понимал, что это действует залия, но всё равно было гораздо легче, даже понимая, что это наведенная эйфория. Расслабился, и приготовился ждать — то ли смерти, то ли того, что его ожидает кроме смерти.

Рядом услышал пыхтение, крики и жалобный плач. Открыл глаза, посмотрел — здоровенный детина пытался содрать шорты-юбку с той девицы, что ему понравилась. Вернее — ноги её понравились. Вернее — ….в общем что-то в ней понравилось — может ноги, может попа, может пухлые губки и наивный взгляд голубых глаз, неожиданных у брюнетки (крашеная?). Шорты уже практически сдались и рука насильника — туповатого здоровенного парня лет двадцати с кепочкой-восьмиклинкой на голове, уже шарилась у неё между ног. Все вокруг на всякий случай отодвинулись, не желая попасть под раздачу — как всегда бывает. Свидетей много, а вот помощи дождаться — не от кого. Да и свидетели-то сразу исчезают в тине, когда узнают, что надо потом ходить в суд, на допросы к следователю.

Слава долго терпел, пока не треснули кружевные трусики и их обрывки не полетели в сторону — как завзятый интеллигент он не хотел вмешиваться не в своё дело — не его же насилуют! Но стало тошно — насилует на глазах у сотен людей, и ни одна сука….

— Эй, ты, придурок — оставь девчонку! — голос его прозвучал надтреснуто и хрипло, после долгого молчания.

— Кто придурок? — оскалился шпанёнок — молчи, ботан, а то и тебе вдую! А ты сучка не вертись, выпадает! — парень пристроился и запыхтел дальше, под рыдания девчонки, умоляюще смотревшей на Вячеслава глазами-льдинками.

Он поднялся, подошёл к лежащему на девушке уроду и с размаху, так, что заболела нога, пнул его в бок. Хрустнули кости, шпанёнок отлетел на метр и заблажил гнусавым голосом — убииииллл…убил, сука! Я тебя всё равно достану! Я тебя убью, козёл! Его мужское естество сразу смотршилось и повисло тряпочкой, а Слава подошёл и с размаху пнул прямо по яйцам, надеясь, что перед смертью сделает хоть одно хорошее дело — может зачтётся на том свете? Кастрировать такого урода — святое дело!

Шпанёнок взвизгнул дурным голосом и потерял сознание, а девушка лихорадочно натягивала на на голые бёдра в обрывках колготок свои шорты-юбку, так привлекавшую взгляды мужиков.

Слава со стыдом почувствовал, что возбудился, глядя на её манипуляции. Но возбуждение сразу прошло, когда он увидел кровавые следы, оставленные на её бёдрах — 'Чёрт! А девчонка-то была девственницей! Мерзкий урод! Может ему пойти башку свернуть? Всё равно терять уже нечего…' Он сам удивился таким кровожадным мыслям в своей голове и усмехнулся — может его мать согрешила со шведом? А что, потомки викингов, буйный народ…особенно как нажрутся в Питере. Или это финны нажираются? Да какая разница! — вспомнил он фильм о Брате.

Девчонка осторожно перебралась к стене рядом с ним и тихо спросила:

— Можно, я рядом с тобой сяду?

— Сиди — равнодушно сказал Слава и про себя подумал: 'Мне только дружиться теперь не хватало — перед смертью…и она скорее всего не выживет — такая мелкая и худая!' девушка и действительно была невысокой, но Слава напрасно принижал её достоинства — она была хорошо сложена, очень спортивна и довольно крепка. Конечно, что она могла сделать против сильного мужика? Драться — надо уметь. Тем более тогда, когда стресс уменьшает силы.

— Как тебя звать? — неожиданно спросила она — я — Лера. Валерия.

— Я Слава — неохотно ответил он, помолчав с пол-минуты.

— Ты откуда родом? — не отставала девчонка

— Из Питера — с большой неохотой ответил он и предложил — давай, помолчим, а? Надо подготовиться к тому, что нас ожидает.

— А что нас ожидает? — с неожиданной дрожью спросила девушка — может мы ещё и выживем? Ну скажи, Слава, ведь выживем?

Вячеслав посмотрел на трясущиеся губы девчонки и подтвердил:

— Ну конечно выживем!

Ну а что он ещё мог сказать? Что через несколько часов им выпустят кишки? Что шансов нет ни у него — простого учителя литературы, ни у неё — не сумевшей защитить свою девственность даже от простого хулигана.

Тянулись минуты, переходя в часы — сколько их было, Слава не знал. Давно очнулся шпанёнок, натянул штаны и отполз от Вячеслава подальше, постанывая и держать за синюю, отбитую промежность. По его лицу так и читалось — ну погоди, я тебя достану! А время всё тянулось…

Наконец, прозвучали команды:

— Встать! Всем встать! — забегали охранники, защёлкали болевики, люди с криками, руганью и слезами стали подыматься. 'Настал для кого-то последний час!' — подумал Вячеслав.