Юрий Никитин - Бригантины поднимают паруса Страница 5

Я сказал с подчеркнутой обидой:

– Считаешь, прикрытие?

– Нет, – ответила она вынужденно, – нейрофизиолог ты хороший, судя по статьям в научных журналах США, Англии, Германии и Японии.

Я сказал язвительно:

– А сейчас прикидываешь, сколько это ГРУ пришлось потрудиться, чтобы такое сочинить…

Она кивнула.

– Именно. Так что да, у тебя хорошее… имя. Но и в Моссаде работают не только безмозглые, что умеют хорошо бегать, водить авто и стрелять. Но твоя роль, как ты сказал, в деле с этими зарядами… только эпизод?

– Трудно поверить? – спросил я. – Эсфирь, уже говорил и еще раз повторю: у меня другая задача. А понял по тому… извини, по утвердившемуся мнению, что боретесь за монополию в ядерном оружии. Потому и ядерные центры в соседних странах бомбите, и физиков-ядерщиков отстреливаете всех, кого ни попадя.

Она зло сверкнула глазищами.

– Только тех, кто работает над созданием ядерного оружия!

– Правда? – спросил я с наигранным изумлением. – Не лишай мир такой красивой страшилки. Пусть хотя бы Моссад останется нетолерантным в этом быстро гниющем мире.

– Подлец, – сказала она сердито. – Тебе хаханьки, а у нас это больное место!

– Что, – поинтересовался я, – и там толерантность?

– Прикидываться мы можем всякими, – отрезала она, – но в основе разведчики должны быть чисты и тверды как сталь!

Я вскинул руки ладонями вверх.

– Сдаюсь! Ты права. Я подлец. Можешь меня в плену не кормить, но изнасиловать по праву победителя просто обязана.

Она зло осмотрела исподлобья все еще горящими глазами.

– Над этим подумаю. Но не сейчас… сейчас я еще злая. Разорву в клочья!

– А насиловать когда? – робко поинтересовался я.

– Минут через пять, – сообщила она.

Я охнул.

– Чего так долго?.. Мне казалось, ты хоть и злая, но отходчивая.

– Чего так решил? Ах да, ты же нейрофизиолог. И трудно было придумать такую личину?

Я двинул плечами.

– Не знаю. Это же ГРУ писало за меня работы, публиковало в научных журналах, училось в университете, даже в начальной школе… У нас вербуют в ряды рано, так что я закаленный овощ и стойкий партийный товарищ. Почти как в Моссаде, только не такой… интеллигентный.

Она вздохнула.

– Нам бы сбросить хоть немножко этой интеллигентности! Что-то бы взять от русских свиней.

Я сказал весело:

– Да ладно, мы же от жидов набрались вашей выживаемости?.. Вон в который раз Россию из пепла поднимаем… да еще до каких высот! Правда, с помощью русских евреев, что хорошо помогают бороться с американскими евреями и даже проклятыми сионистами Израиля и всяких еще зачем-то существующих стран.

– Ладно, – ответила она, – дуй в душ, а потом марш в постель. Насиловать буду.

– Так пять минут еще не прошло? – спросил я опасливо.

– Я в эти пять минут включила и душевую, – объяснила она. – Давай быстро, пока я еще злая!

Красиво по-мужски роняя по дороге одежду на пол, я прошел в ванную, холодная вода ударила мелкими тугими струями. Как хорошо, раскаленное зноем тело едва не зашипело, как выдернутый из горна клещами кузнеца кусок металла.

Я подвигался, шлепая мокрыми подошвами по кафельному полу, подключился к сети, хотя вообще-то мой мозг, вот же человеческое любопытство, все время там шарит, но сейчас я подключился целенаправленно, скользнул в далекую Россию, отыскал наше здание и, войдя в систему наблюдения, некоторое время смотрел и слушал, о чем говорят Ивар и Данко, задавая в нашем Центре тон, хотя Гаврош тоже крепко стоит на ногах и постоянно дает отпор посягательству на его интересы.

В мое отсутствие пришел даже Мануйленко, мне казалось, он сидит безвылазно в своей комнате потому, что анахорет по натуре, зажатенький, но, оказывается, стесняется только в присутствии начальства, это я начальство, надо привыкать, а так говорит хоть и крайне вежливо и с обтекаемыми формулировками, но достаточно уверенно.

Оксана больше прислушивается и присматривается, коллектив все-таки мужской. А то, что она в нем, это ее личная заслуга, а не разнарядка по квотам, и надо еще доказывать, что не уступает здешним самцам, которые в первую очередь видят ее украинские сиськи и немецкую жопу.

Некоторое время я с вялым интересом слушал, о чем говорят. В дикую старину, когда люди были еще невежественными и обремененными, подслушивание считалось неприличным, тогда еще в ходу была примитивная формула «Мой дом – моя крепость», что сейчас не только совсем смешно, но и опасно, ни одно общество не должно позволять даже возможности кому-то собирать на дому атомную бомбу.

Пусть даже не атомную, все равно ради безопасности десятков, а то и сотен людей на улицах, в кафе, школах и везде-везде всем придется поступиться той частичкой свободы, которая вообще-то никому и не нужна, то есть возможностью в любой момент увидеть, что тот или иной человек делает.

Тот, кто ничего преступного не делает, может вообще забыть о всеобщем наблюдении: когда оно за всеми, то его как бы и нет вовсе. Это первый шажок к тому, что совсем скоро с помощью нейроимплантов сможем связываться друг с другом напрямую, передавая не только изображение и слова, но и чувства, а вот тогда придет время настоящего дискомфорта и потрясения основ…

Из комнаты раздался сердитый голос:

– Ты там не заснул?

– Иду, – ответил я поспешно и закрыл кран. – Не поверишь, о тебе думал!

– Конечно, – донесся ее голос, – не поверю.

– Молодец, – одобрил я и вышел, не озаботившись повязаться полотенцем вокруг бедер, здесь такое же видеонаблюдение, как и в душевой кабинке. – Ты все понимаешь, ассасинка.

– Кто-кто?

– Расхитительница гробниц, – уточнил я. – Та самая.

Она бросила взгляд в зеркало.

– Спасибо. Умеешь, мерзавец, говорить отвратительно приятные вещи.

Когда люди заняты делом, хоть общим, хоть каждый своим, то, оказавшись в постели, ведут себя очень даже естественно, даже если только-только увидели друг друга.

А мы по современным меркам знаем один другого чуть ли не вечность, так что повязались быстро, хоть и с азартом, как молодые супруги, уже не стесняющиеся партнера, а потом я подгреб ее ближе и, прижав, как щенка, к пузу, крепко заснул.

Проснулся распластанным, как рыба на столе умелой хозяйкой, голова Эсфири на моем плече, ее согнутая в колене нога почти на груди, а когда я начал выныривать из глубин сладкого сна, услышал деловитый голос:

– Что-нибудь придумал?

Я просипел сонным голосом:

– Ночью сплю, а не деньги считаю, будто еврей какой!.. А потом, пока не возьму в ладони большую чашку горячего крепкого кофе, обязательно сладкого, меня вообще нет в этом мире!

– А в каком есть?.. На Лубянке?