Андрей Нибаров - Агрессор Страница 50

– Ну а все же? Если такой злодей объявится?

– Не объявится. Аморальные существа прежде других уничтожат сами себя. Контакт с аморальными невозможен. Цивилизация злодеев, если и успеет выйти в космос, то устроит самоубийство большего масштаба, только и всего. Забыл Зермину? Сепаратистов? Да мы сами шли по этому пути. Человечество катилось в бездну, и только ДОК в последний момент нас остановил. Пойми ты, наконец: нас ждала груда обожженных планет! Нас спас гений Крэмберга. Запомни: допуск к средствам убийства, а не выход в гиперпространство открывает путь к контакту с иным разумом! А если пришельцы будут иметь подконтрольное оружие, чего нам бояться?

– Инопланетный допуск?

– Именно.

– И ты в это действительно веришь, Баталов? Искренне веришь, что еще у кого-то есть допуск?

– Я убежден, – сказал Олег. – Это во всей остальной Вселенной не поверили бы, узнав, что у землян его не было. Это мы долгое время безрассудно ставили цивилизацию под удар, но сейчас, с ДОКом, никакого риска нет.

«Племя мечтателей. – Фарма смотрел на пленника и не испытывал к нему ничего, кроме жалости. – Перевернули все с ног на голову! Зажмурились, словно дети».

– Допуск – это просто путь к власти конкретного человека, не более того, – сказал он. – Папа Крэмберг, чтобы достать яблоко, рубит под корень всю яблоню. Придет время, и подобные тебе фанатики, Баталов, прозреют, но уже будет слишком поздно. Крэмберг – диктатор нового времени, гениальный манипулятор, информационный тиран. На самом деле ему плевать на мораль, на добро и зло, ему нужна власть. Пусть извращенный, но послушный мир. Я уверен, что создатель ДОКа припас для себя не один, а сотню арсеналов свободного оружия, и он непременно вытащит его, спасая свою шкуру, когда вблизи одной из наших планет вынырнет из гиперпространства корабль чужих, на котором о допуске и слышать не слышали, а еще лучше – благоразумно оставили допуск дома!

– Это исключено. Высокоразвитая цивилизация не опустится до двойных стандартов, это означало бы крах всего.

– Не опустится? – Фарма рассмеялся. – Не опустится пока есть что жрать и чем дышать! Пригодные для жизни планеты по пальцам можно пересчитать! Что бы мы делали без них? Да ринулись бы в космос с тысячами тонн оружия! Убивали бы за пядь земли, кусок атмосферы! Убивали, убивали и убивали, чтобы выжить самим, оставив допуск для поддержания внутреннего порядка.

Баталов с некоторым удивлением смотрел на Зимина. Фарма верил в то, о чем говорил. Убивать и грабить, чтобы выжить самим. Было удивительно, что цивилизация, приручившая оружие, порождала людей с подобными убеждениями.

– За что ты ненавидишь Крэмберга?

– Плевать мне на Крэмберга, – ответил Зимин. – Как человек он меня не интересует. Но Крэмберг-манипулятор – это болезнь. Человечество испугалось бешеного роста собственных потенций и теперь перекладывает часть ответственности на оружие. Пусть оно решает! Крэмберг сыграл на нашем страхе. Скоро репликаторы будут решать, кого кормить, а медблоки – кому оказывать помощь.

– Нет, ты ненавидишь Крэмберга лично, – сказал Баталов.

По лицу революционера прошла тень. Он смерил Олега тяжелым взглядом:

– Ты будешь работать на нас? Да или нет?

Олег подошел к Фарме на расстояние вытянутой руки. Зимин отступил, хотя запястья Олега были в наручниках.

– Нет, – сказал Баталов.

– Тогда завтра тебя сожгут, – сказал Зимин. Он направился к двери. – Я дал тебе шанс, ты им не воспользовался.

– Стукни пару раз, я проголодался, – сказал Олег. – Только не переборщи, а то охрана решит, что ты до смерти меня напугал.

– У меня нет желания пугать тебя, – сказал Зимин. – Ты мужественный человек, а я уважаю мужество, кто бы его ни проявлял. Крэмберг держится на таких, как ты – послушных солдатиках, проводниках его воли. Многие сторонники ДОКа достойные люди. Достойные люди в постыдной ситуации, в этом весь трагизм.

– Я завтра умру, – сказал Олег. – Мне-то ты можешь сказать, что с тобой произошло?

– Изучаешь психологию врага? – усмехнулся Фарма. – Хотя, в общем… плевать. Тридцать два года назад моя мать забрала меня из школы. Мы возвращались домой на флаере. На автоматической заправке что-то случилось с банковским счетом, нужно было выйти что-то подтвердить… неважно что. Когда мама вышла из машины, здоровый детина приставил к ее горлу нож. Флаер ему был не нужен, ему зачем-то понадобился я. Что-то напугало прибывшего на заправку офицера полиции, он разозлился и лишился допуска. Все произошло у меня на глазах. Маньяк перерезал моей матери горло. Вот так запросто, как в кино. Полицейский удрал, а меня спасла кабина флаера, в которую сумасшедший долго бил ножом. Потом оказалось, что этот психически нездоровый бугай в приступе шизофрении убил в этот день еще двоих человек. Я очень надеюсь, что мертвецы приходят к Крэмбергу во сне, чтобы спросить гения: почему?

– Необходимо…

– Пожертвовать единицами, чтобы спасти миллионы, – продолжил Зимин. – Знаю. Вдалбливали с первого по десятый класс. Только я никогда не понимал подобной арифметики, для меня единица навсегда осталась больше миллиона.

– Допуск искалечил моего лучшего друга, – сказал Олег. – Но я…

– Завтра мы принесем в жертву социальному прогрессу тебя, а через неделю еще сотни тысяч людей, – сказал Фарма. – Пусть нас проклинает ваш мир, называет негодяями, террористами, подонками. На самом деле все строго по Крэмбергу. Невинная кровь? Зато мы спасем миллиарды от неминуемой катастрофы.

– Твою мать лишил жизни больной человек, – произнес Баталов. – Крэмберг здесь ни при чем. Зачем ты, будучи здоров, действуешь как сумасшедший? Пустив в ход дестроер, атаковав мирное население, скольких мальчишек ты оставишь сиротами?

Лицо Зимина стало каменным. Не пробиться.

Баталов понял: террорист готов был проделать с людьми то, что когда-то проделали с ним самим. Но дело было не только в мести. Вышло так, что в детстве у Ильи Зимина любовь и боль слились, стали идентичными, или вовсе поменялись местами. Сейчас Зимин мог любить, только причиняя боль. Любить, убивая. Хорошим стало все то, что разрушало ненавистный ему мир, содействовало делу разрушения. Кровь и насилие.

Олег Баталов двадцати восьми лет умрет здесь неподалеку, во дворе, потом умрут мирные граждане, затем сами тигры космоса, попутно умрет много федералов-солдат. Все, к чему прикасались революционеры, умирало. По сути дела, это были изощренные убийцы и самоубийцы.

– Ты не виноват в том, что произошло с твоей матерью, – сказал Баталов. – Ты не мог ее защитить.

– Заткнись, – оборвал его Зимин. – Ты производишь слишком много шума для покойника.

Глава боевиков вышел.

Олегу принесли тарелку холодной каши с торчащей из нее ложкой. Хлопнула дверь. Баталов сидел, не двигаясь. Он все равно бы сейчас не смог проглотить ни куска. В руки террористов попало самое совершенное оружие. В это не верилось. Если бы несколькими месяцами ранее Баталову сказали, что космодесантника может лишить допуска отравленный нож в бедре, а нейрошлем дестроера придется впору аборигену с копьем, он бы счел это бредом.

«Неужели завтра я умру?» – пришла мысль.

Он был здоров, молод, крепок. Баталов поймал себя на том, что близок к панике. Очень хотелось жить. Он думал, что готов взглянуть в лицо смерти, но, похоже, это было выше его сил.

Давило то, что он, Олег Баталов, знал о приближающихся терактах, но не мог о них даже предупредить. Поиграть с боевиками? Согласиться на сотрудничество, чтобы позднее… Бред. Тигры космоса связаны кровью, ему сразу же устроят проверку, например, он должен будет сжечь Салль.

«Что же я наделал? Если бы я поторопился, не болтал со стариком в Колизее!»

Умереть за ДОК? Вдруг пришло холодное, до рези ясное и потому пугающее осознание того, что в одном Фарма с большой долей вероятности оказался прав: путем допуска пошло только человечество. Чистый от допуска, свободный космос – это было действительно жутко.

«Неужели я умру?»

Марек и Зимин сидели вдвоем за богато накрытым столом. Фарма справился с отбивной и приступил к десерту – ножом чистил местный апельсин. Тарелка гостя оставалась полной.

– Ты что не ешь? Все проверено, свежее. – Зимин отправил в рот дольку. – Поначалу мне тоже казалось, что каждый кусок натурального мяса нашпигован личинками паразитов, яичница заражена сальмонеллой, а с фруктами непременно попадет слизень. Ты слишком долго болтался в космосе, брат!

Марек ковырнул мясо, отложил вилку. Он болтался в космосе совсем недолго, другое дело, что жизнь на планетах все больше походила на орбитальную.

– С тех пор как наши братья в тюрьме, – сказал он, – не могу спокойно есть и спать.

Крепкий кулак Марека врезался в стол, так что подпрыгнули тарелки. Бокал с вином упал набок. Зимин рассмеялся, но вовремя осекся.

– Пара инъекций и все, – серьезно сказал он. – Хочешь, заменю тебе тонкий кишечник? Или переезжай в мои апартаменты, там есть репликатор.