Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ) Страница 51

«Посмотрим, что наворотил этот чертов безумец, — наконец, решился он проверить странное «шевеление» в своих владениях, доставшееся ему после поглощения своего противника. — Наворотил-то, наворотил, просто настоящие катакомбы!».

Был ли тот другой безумцем или не был, правильно ли он делал или нет, наверное, сейчас это было совсем не важно! Главное, этот … оказался настоящим параноиком!

«К чему черт его дери он тут готовился?! — Андрей уже думал, что полностью потерял способность чему-то удивляться. — По всему лесу натыкал каких-то берлог!». Его ощущение леса как некого единого с ним целого возвращалось к нему слишком медленно… Что-то после этой схватки изменилось. Все пространство леса, что раньше было словно продолжение его сознания, стало одним темным пространством, которое пришлось открывать заново — шаг за шагом.

«Зачем ему все это было надо? Для чего? — вопросы уходили в никуда — к адресаты, которого уже давно не было в этой реальности. — Это же люди! Для чего ему нужны были люди». Андрей накрывал своим вниманием десятки и десятки глубоких берлог под корягами развесистых дубов и узких ям в стенках оврагов, где что-то копошилось, дышало, двигалось… «Что он с ними делал? — в темных катакомбах, заросших густо переплетенными между собой мохнатыми корнями, свисали живые существа — птицы с переломанными косточками, мелкие зверьки с дико дергающимися лапами и закатанными куда-то верх глазками-бусинками. — Черт! Черт! Что он творил?».

Сознание человека, еще пока человека, с трудом вмещало в себя увиденное. Оно как-то пыталось сопротивляться, защититься, выстроить какие-то барьеры между страшной, открывающейся реальностью. «Этого не может быть! — бились в его сознании спасительные слова, за которые еще можно было зацепиться, чтобы не видеть и не понимать всего этого. — Это противоестественно!». Однако, все его защитные барьеры словно хрупкое стекло рассыпались перед все новыми и новыми картинами.

…В полумраке, где лишь редкие гнилушки давали крохотную толику света, полностью спеленатые висели обнаженные люди. Женщины и мужчины, старики и дети. Влажные тела, по которым стекали грязные ручейки пота, были полностью неподвижны и на первый взгляд казались мертвыми. Но их выдавали глаза! Веки были плотно закрыты, словно плотные шторы, за которыми бешено метались глазные яблоки… Люди были живы и чувствовали все, что с ними вытворяли!

«Он точно был безумец! — ему хотелось в этот момент то дико смеяться, то дико рыдать, чтобы хоть на какие-то мгновения отрешиться от увиденного. — Только полный псих мог придумать такое!». Между струйками пота было что-то еще, что медленно ползало по человеческим телам. Корни — множество мелких, бесконечно крохотных, почти пушистых, жгутиков, кончики которых уходили куда-то в кожу! Они образовывали плотную сеть с ячейками разного размера, которая тесно облегала людей…

«Но разве это придумал он? — вдруг совершенно неожиданно для него самого возник вопрос, ответ на который мог оказаться далеко не таким простым. — Разве это безумие придумал он сам? — Его сознание медленно доходило до чего-то крайне неприятного. — Но ведь он — это же я сам! Я же помню, что он чувствовал, что шептал! Это был зверь, страшный зверь, который до умопомрачения хотел защититься от всего на свете! Это же все мое!».

…Крохотный жгутик — корешок с еле слышным чмокающим звук отваливался от небольшой ранки, которая сразу же начинала кровоточить. Лишь после этого он осторожно полз вперед — туда, где было что-то еще. Тыкаясь по бугоркам и впадинам плоти, он искал… Вот! Корневая сеть чуть растянулась и мелкий корешок вновь ткнулся в глубь человеческого тела, проникая в верхние кожные покровы.

«Значит, во всем этом есть и часть моей вины! — ужас от приходившего понимания медленно охватывал его, заставляя страдать от… Нет не от стыда, этот всеохватывающий ужас нес чувство мерзости, гадливости к себе, к своей сути, в глубине которое могло таиться такое». «Боже! Получается, во мне тоже находиться монстр! — эти «произнесенные» в сознании слова еще больнее ударили Андрея, воспитанного глубоко верующей матерью. — Но как же так?! Откуда? Почему? Я же ничего этого ни хотел!».

Небольшая ранка начала пульсировать. Покраснение вокруг нее расширилось. Жгутик осторожно пополз еще дальше… Висящая девочка, еще подросток, застонала от боли…

«Нет я не монстр! Нет! Я настоящее чудовище! — Андрей медленно погружался в пучину самоунижения. — Надо срочно все исправить! Все исправить! Боже!». Натянутые корни начали рваться с звуком лопнувших струн. Дзинь! Дзинь! Дзинь! То одно то другое тело провисало на оставшихся жгутиках и начинало кровоточить и десятков появившихся ранок. «Надо всех освободить! — Тела падал на землю вместе с осыпающейся с потолков землей. — Всех! Это чудовищно! Это чудовищно!»… Подросток лежал так, как и упал, неудобно скрючившись, поджав под себя руку. Вдруг, его резко скрючило! Тело выгнуло, словно свело судорогой каждую мышцу. Рот раскрылся в безмолвном крике и оттуда пошла кровь.

«Но почему? Они же умирают! — освобожденные от корней тела один за другим начинало скручивать. — Я же их освободил! Он же должны жить!». Лишь только сейчас Андрей заметил, что у каждого из тех, кто висел на корнях, были раны… Нет! Не ранки, оставленные крохотными жгутиками! Это были раны, оставленные людьми! «Раны! Раны! Кровь! — На лежавших на земле людях расползались швы, открывались резанные, стрелянные раны. — Как же так? Он что лечил их?».

Девочка продолжала кашлять кровью. Ее руки царапали влажную землю, оставляя длинные борозды. Сводившие тело судороги бросали тело из стороны в сторону.

«Значит, это ошибка! Получается я ошибся! — подземные катакомбы вновь начали оживать, повинуясь воле хозяина. — Черт! Недоумок! Зачем!». Словно змеи пучки длинных корней полезли с земляного потолка, вновь подхватывая валявшиеся изломанной грудой тела и подвешивая их.

«Это же больница, — стало доходить до него. — Своеобразная больница, где лечили людей… Боже, какой же оказывается идиот!»… Судороги, мгновения назад сотрясавшие подростка, прекратились едва кончики корешков вонзились в тело и начали судорожно пульсировать. Глубокая рана между ее лопатками сразу же покрылась черной пеной, которая словно огнем выжигала попавшие сюда крохотные земляные песчинки. Едва пена спала, как невесомые нитки присохли к краям раны и начали плести на ней полотно. Слой за слоем, нитка за ниткой, на длинной ране появлялось большая заплатка…

Осознав правду, чудовищную, но вместе с тем спасительную, Андрей двинулся дальше — туда, куда его внимание еще не добиралось и где до сих пор оставались неизвестные пятна пространства. Как в самом начале, двигался он очень медленно, почти неуловимо, открывая для себя все новые и новые стороны леса и своих возможностей… Он словно растекался по корневой системе леса, сначала опускаясь глубоко вниз, где огромные корни утончаются до тончайших иголок, потом резко взбирался на очередное дерево вплоть до кончиков веток.

Это было прекрасное чувство! Бесподобное чувство! Его сознание расширялось, ощущая больше пространства, больше живых существ… Он вновь был везде и нигде! Лес вновь начинал ощущаться им как единый организм, с бесконечными возможностями роста, движения…

53

8 июля 1941 г. Небольшое село в 10 километрах от Старого Быхово.

Передовые части 24-го немецкого танкового корпуса пополняли боекомплект и горючее. Большой дом в центре села.

— Дзинь! Дзинь! Дзинь! Дзинь! — несколько секунд надрывался телефон у окна. — Дзинь! Дзинь! Дзинь!

— Думаю, это вас дорогой майор, — усмехнулся генерал, видя на лице вошедшего явное нежелание брать трубку. — Берите, берите, это точно из вашего ведомства. Они уже несколько раз о вас справлялись.

Фон Либенштейн, в этот раз выглядевший еще хуже чем в прошлый, нерешительно дотронулся до телефона. Форма вновь висела на нем клоками, на лице появилось еще несколько глубоких царапин.

— Я слушаю, — наконец, решился он. — Так точно! Как я докладывал… Нет! Все было совершенно иначе! Господин профессор просто не владеет полной информацией! Что? Так точно!

Генерал на время отложил все свои дела. Разворачивающая перед ним картина была настолько занимательной, что доставляла ему огромное удовольствие. Что говорить, он не каждый день видел, как «снимают стружку» с таких высокомерных штабистов, «ни разу не нюхавших пороху», каким по мнению генерала, был фон Либентштейн.

Майор сначала побагровел, потом так же стремительно побледнел.

— Так точно! Есть исполнить и доложить! — не смотря на телефонный разгром майору удалось справиться с собой. — Есть двое суток!

Телефонная трубка со щелчком легла на место. Не торопясь, Вилли ослабил ворот кителя и глазами поискал воду.