Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие Страница 52

А еще Аринка почувствовала: вот она — властительница… и через дочь перешагнет, коли та во вред роду поступит. Когда утром Анна устроила девкам нагоняй, она тоже сердилась, но не так, скорее нарочно их строжила, а тут… Вспомнились боярин Корней с Аристархом — такие же… Но то мужи, а оказывается, и жена тоже так может. Еще вчера поняла — боярыня Анна Павловна весьма не проста, а сегодня убедилась окончательно.

Впрочем, что тут просто и кто тут прост?

Накануне, когда переправлялись через реку да въезжали в крепостные ворота, сердце зашлось от предчувствия — вот она, новая жизнь. И неважно, что внутри будущей крепости перекопано все, бревна кучами навалены — оно и понятно, стройка в разгаре. Гринька успокаивал: дескать, в посаде почище будет. Но Аринка только отмахнулась тогда — стройка рано или поздно окончится, грязь уберется и будет здесь… Ох, даже представить удивительно — крепость с высокими стенами, с башнями. А внутри — дома. И тоже невиданные. Вот казарма — новое слово, а запомнилось и даже понравилось своей необычностью, а уж девичья изба-то… Это ж надо — даже девок здесь учат!

И братья, и Илья в один голос говорили, что крепость устроил Михайла, и все остальное вокруг измыслил тоже он. Аринка диву давалась: как же так? Не по летам разумен отрок, но все равно мальчишка же еще, братьям ее ровесник — и все это строит? Ну не сам, конечно — велит строить, но это еще труднее, чем самому делать. И ведь не дед его научил. Корней Агеич в крепости бывает только наездами, хоть внука и наставляет — преемника в нем видит. В Ратном Аринке, впервые оказавшейся в воинском поселении, все было внове, но чувствовалось, что там все устроено старым обычаем, а в крепости как-то по-своему, совсем уж непонятно. Собиралась-то она в дальнее село, затерянное в лесах, а приехала… Сама еще не знает куда, но уж точно не в тихое захолустье.

Вот и Анна тоже ее удивила. Хотя и по рассказам братьев, и по тому, как уважительно отзывался о матери Михайлы Илья, Арина уже заранее ожидала от встречи с боярыней чего-то необычного, и не ошиблась. Не юна была Анна Павловна — как-никак мать пятерых детей, но хороша собой, сразу чувствуется — любой молодухе не уступит, а по повадке — княгине впору. Не всякая княгиня столько власти имеет, сколько она в Михайловом городке. А как держит себя! Если бы не бабкина наука, Аринка и не заметила бы, какое смятение вчера вызвал у боярыни их приезд. Даже и не приезд сам по себе, а то, что Андрей о них так заботится. Хоть и ожидаемо оно было после того, как их принимали в Ратном, но все равно странно: уж больно все всполошились. Ну ладно, ратнинские кумушки рты пораскрывали, но родня-то Андреева отчего так дивится и беспокоится, хоть вроде бы и не против? Корней Агеич так даже и обрадовался, когда убедился, что она не ворожея. Да чего там — обрадовался! Пообещал вон дочкой назвать, если сладится у них. С чего бы это так? Чужачку, которую увидел первый раз… Сразу-то, оглушенная всем, что случилось, она и не задумалась об этом, а теперь…

«Вызнать бы, что все-таки с Андреем случилось-то, ведь неспроста это все, ой неспроста… И Илья тогда в обозе разговор сразу на другое перевел, когда спросила его, отчего Андрей не женат. И относятся все к нему странно как-то. Непохоже, что только из-за того, что нем и увечен, иное тут».

Вот и боярыня вчера… При известии об опекунстве ее будто водой ледяной окатило, но ведь даже бровью не дрогнула, словно иного и не ждала. Только глаза и выдали, да и то Аринке одной это ясно стало, хоть и не подала виду, что заметила — понимала, ТАКОГО знания ей боярыня не простит. Не может она позволить свои потаенные страхи и сомнения кому-то показать. А за сегодняшний день Аринка еще раз наглядно убедилась, как нелегко жене бремя боярское на себе нести — оно и мужам не всем дано. Права была бабка — люди у власти особые. И они для власти — всё, и власть для них — всё, и властвовать им надо не только над другими — над собой в первую очередь, над своими чувствами, привязанностями и страстями, не давать им воли. Вот и с Анькой сейчас не мать говорила — боярыня, а мать в это время горючими слезами умывалась, жалела, что ее дочь неразумная сама себя губит…

Аринка поднялась по лестнице и остановилась возле двери в опочивальню, где ждала решения своей судьбы Анна-младшая. Хоть и обнадежила Анну Павловну, но что скажет девчонке, и сама не знала. Просто жаль ее стало — почувствовала, что не шутила боярыня, и правда готова была отрезать дочери косу, а значит, не просто наказать — отринуть. И, видимо, не только за одно это кривляние — еще утром Аринка приметила, что Анна-младшая не в меру строптива. И на нее, Аринку, косилась с чисто бабьей неприязнью, даже смешно тогда стало: никак ревнует девчонка к ней кого-то? Вот дурочка — мальчишки на приезжую просто от любопытства пялятся, а эта всерьез ее за соперницу приняла! И мать на дочь смотрит с явным неодобрением, не то что на Марию. Как там боярыня сказала? В обыденных делах дура дурой? Видно, все уже привыкли к тому, что Анютка у них дурочка. Но что-то не верилось Аринке, чтобы дочь Анны и сестра Михайлы совсем уж без ума была — не в кого. Утром, когда стояла за спиной у боярыни и разглядывала девок, Аринка особое внимание обратила как раз на боярышень — Анну с Марией. Мария явно умна и честолюбива, решительна, как иной отрок, пожалуй, даже и чересчур. Движения резкие, смотрит прямо, будто нет в ней ничего девичьего, хотя хороша собой. Ей бы мягкости добавить, плавности движений, мечтательности, что ли, а то что за жена из нее будет?

Если к самой Анне присмотреться, то строжила она сегодня девок — ну чистый воевода, однако видно же было — нарочно, чтоб проняло их. Сама-то она, пусть и властна, но мужского ничего в ней нет — истинная женщина по повадке. Аринке, правда, показалось, что излишне строго она за дело взялась, девки все-таки.

Вон Мария — каждое слово ловит и к себе примеряет, матери подражает, старается, а меры пока не чувствует. А Анютка, напротив, все материны строгости мимо себя пропустила, будто и не слышала, а глаза… мечтательные у девки глаза, и сама она мыслями где-то далеко-далеко. Вот за это-то и получила сразу же — без завтрака осталась. Но самое главное, глупости Аринка в ней и не увидела. Дури, правда, много…

«Эх, бабку бы сюда! Жаль, умерла рано, не всему научила. Колдовству и ворожбе, правда, она учить и не стала бы, даже и заикаться мне не позволяла про это. Только и без этого многое можно сделать. Как она говорила-то? Главная ворожба — любовь и доброта. Ими любые чудеса творить можно».

Аринка улыбнулась про себя: по малолетству обижалась, думала — дразнит ее старуха: какое же чудо любовью или добротой можно сотворить? Все казалось, что чудо — это когда среди зимы сад зацветет или на ковре-самолете, как в матушкиных сказках, над землей полетишь. Только потом, уже замужем поняла — какое… Ведь то, что Фома, уже взрослый, совсем разумный муж, ее, тогда еще совсем сопливую девчонку, стал почитать любимой женой да с ней советоваться — чудо. Да то, что забросил к удивлению многих свои бесшабашные гулянки и к жене домой рвался — чудо. Свекровь все равно заподозрила что-то, уж больно Фома изменился после свадьбы, пусть и в лучшую сторону те перемены оказались. Спасибо, свекровушкин скандальный нрав всем был хорошо известен, оттого домашние да соседи и отмахивались от ее слов. Сочли, что просто ревнует молодую невестку, а свекор покойный так только умилялся и радовался, что сын за ум взялся. Аринка все равно сторожилась — уж попы бы точно в чародействе обвинили, хоть и не было в этом ворожбы, только ответные любовь и понимание. Да и Андрей… Его ведь тоже только с их помощью увидела… даже страшно подумать, что могла мимо пройти! Разве это не чудо?