Андрей Гребенщиков - Ниже ада Страница 53

«Мидзару».

Иван непонимающе смотрел за застывшую во льду ядовитую красоту проклятого места.

«Мидзару».

Они были так близко, только протяни руку. Или…

«Нееет!!! Нет, нет, нет!» — Его беззвучный крик не услышал никто вокруг. Некому было оценить отчаяние и боль юного дозорного, осознавшего свою участь.

«Нет! Пожалуйста, нет!»

Наверное, Хозяйка Медной горы могла ощутить его потрясение и смертельный ужас, но ей было не до него…

«Ты должен, Иван. Иначе умрут все. Ты убьешь всех, — неумолимо повторял внутренний голос. — Всех. Абсолютно всех».

«Господи, Господи, Господи! Помоги мне, не оставь в это час, Господи». — Ваня больше не различал ничего вокруг, только вторил своему безудержному страху и молился — неистово, забывая слова, он взывал, из последних сил разрывая истерзанную душу и сердце. По щекам стекали терпкие, соленые слезы. «Второго шанса не будет. Ты должен».

«Господи!»

Оцепеневшее, непослушное тело дозорного дернулось, пришло в движение и подалось, резко наклонилось вперед, роняя голову на сталагмиты.

«Стоооооой!» — Своды саркофага потряс дикий, неимоверный вопль.

Сил прикрыть веки и не видеть неумолимо приближающиеся острия у Ивана не осталось. Куски застывшего льда вошли ему прямо в глаза.

— Твою-то медь! — выругалась Лена по прозвищу Монашка.

— …! — нецензурным эхом отозвалась ее сестра Оля-Ураган. Обе девушки ошалело рассматривали старую кирпичную кладку на месте бывшего дверного проема. Ничего, абсолютно ничего не указывало, что всего полчаса назад здесь был проход. Сейчас же все видели монолитную стену из красного, хорошо подогнанного кирпича, соединенного аккуратной тонкой полоской цемента. И ни малейшего намека на дверь.

Заблудиться в крохотном подвальчике, едва ли превышавшем по площади несколько десятков квадратных метров, и выйти «не туда» было попросту невозможно, а значит…

— Это не стена, и уж тем более не кирпич. — Монашка надавила на место предполагаемого проема, и кладка под давлением немного подалась внутрь, но тут же жестко отпружинила, возвращая прежнюю форму. — Оно теплое, к тому же пульсирует, я руками чувствую… Какая-то дрянь под стену маскируется.

— Подвинься, сестренка. — Ольга вскинула автомат и короткой очередью прошила странное и, похоже, живое новообразование. Пули с противным хлюпом прошли сквозь него, оставив крошечные отверстия с рваными краями. Через миг «раны» самым немыслимым образом затянулись.

— Ах, вот ты какая? — со злым азартом пробормотала одна из воительниц.

В следующую секунду подвал содрогнулся от сумасшедшего грохота выстрелов — одновременно по цели «сработало» сразу несколько стволов.

Нечто заколыхалось, задергалось подобно натянутой ткани. Казалось, еще чуть, и оно не выдержит, с треском разойдется на кучу лоскутов. Но патроны в обоймах закончились быстрее. Пока амазонки перезаряжали оружие, «стена» успела полностью восстановиться.

— Ну, сейчас кто-то огребет! — в бешенстве заорала запальчивая Нютка. — Девочки, разбегайтесь, я сейчас из подствольника жахну.

— Ты совсем контуженная, что ли?! — Никита схватилась за ствол ее автомата и с заметным усилием отвела в сторону. — Всех нас угробить решила? Вернемся на базу… — Лейтенант осеклась, но тут же нашлась: — Когда все закончится, засядешь за матчасть! Часами будешь мне отвечать про поражающий эффект взрывной волны в замкнутом пространстве.

Смущенная Нюта, не в первый и не в последний раз страдающая от собственного взрывного темперамента, виновато потупилась.

— Прости, Катя… то есть, товарищ лейтенант.

— Надоели мне твои бесконечные «прости». Сдай Калашников и гранаты, пока никого не покалечила. Пистолет можешь оставить при себе, чтобы в случае чего от стыда застрелиться.

Вольф удивленно повел бровями («Сурова Катерина, сурова») и, жестом отозвав ее в сторону, негромко, чтобы никто не услышал, спросил:

— Катя, ты палку не перегибаешь? Сейчас каждый боец на счету, а с пистолетиком она много не навоюет.

Никитина раздраженно махнула рукой в сторону пристыженной Нюты, но ответила еще более тихим голосом, почти шепотом:

— Товарищ генерал, вы… Ты бы знал, как она меня достала! Пока спокойная — цены ей нет, но стоит вскипеть — все, сливай воду. Верну боезапас, куда денусь?

— Вот и умничка. — Старик сместился так, чтобы загородить девушку от любопытных взглядов и исподволь погладил ее по щеке. — Умничка… Насчет стены мысли есть?

В это время сзади раздался возбужденный крик Ксюши Стрелы:

— Тут около вентиляции такая же дрянь прячется! Они нам воздух перекрывают!

— Хреновый расклад. — Вольф не стал дожидаться ответа Никиты. — Кислорода надолго не хватит. Давайте экспериментировать.

Как оказалось, ни ножи, ни огонь, ни дерево прикладов живую стену не брали. Само собой, пинки и удары не на шутку обозленных амазонок зримого эффекта также не оказывали. А неумолимое время шло. С каждым выдохом живительный воздух превращался в обрекающий на удушье углекислый газ. Ярость и боевой азарт сменились сначала тревогой, а затем и настоящим, честным страхом — страхом смерти.

После долгих совещаний Вольф пришел к неутешительному выводу: заблокировавшего их гада придется подрывать. Пусть не из подствольника, а связкой гранат, но последствия отчаянного шага от этого не менялись — массовая контузия взрывной волной, а самым «удачливым» — еще и осколочные ранения. И это еще хороший сценарий.

— Посмотрите на нашего умника, — недобро прошипела сержант Ирина Броня, указывая на склонившегося над какими-то бумагами Гринько. — Он уже молитвы, небось, читает, интеллигентик перепуганный. Зря старается, в рай с полными штанами не пускают.

Никто не засмеялся. Славик же, ненадолго оторвавшись от бумаг, неожиданно твердо заявил:

— А я в рай пока не собираюсь. И в ад тоже. Если не будете меня отвлекать, то и сами со смертью повремените.

Генрих Станиславович внимательно посмотрел на Гринько — его уверенность и спокойствие вызвали у старика невольное уважение к непутевому дылде. А еще Вольф с облегчением осознал, что гранаты пускать в ход рано. Где пасует сила, там на выручку придет ум. Так оно и получилось.

— Славик, человек ты мой дорогой. — Осторожно ступая, словно боясь спугнуть нежданную удачу, Вольф приблизился к юноше. — Что ж у тебя за бумажки такие спасительные?

Гринько с готовностью поднялся, отобрал из толстой кипы бумаг пару листочков и, с трудом пряча самодовольную улыбку, протянул их генералу.

Вольф пробежался глазами по густо испещренным неровным, прыгающим почерком листам, но, то ли в силу возраста, то ли плохого освещения, то ли того и другого сразу, ни слова разобрать не смог.

— За такие каракули в военное время расстреливать полагается, без суда и следствия, — недовольно пробурчал старик, терзаемый любопытством все сильней. Ответы находились в его руках, однако, как говорили в детстве, «висит груша, да нельзя скушать».

— Генрих Станиславович, — Славик буквально лучился от сладостного чувства осознания собственной важности, — так их не писарь писал, а человек служивый — сталкер с Чкаловской станции. В перерывах между боями и походами, в прямом смысле на коленке.

— Вячеслав Аркадьевич, — тон Вольфа, окончательно потерявшего терпение, лишился малейшего намека на прежнюю игривость и зазвенел холодной сталью, — пока мы лясы точим и разговоры разговариваем, воздух в занимаемом нами же помещении заканчивается. Потому прошу…

По всей видимости, Славик на всю жизнь запомнил, к чему приводят перемены настроения лютого старика, и быстро затараторил:

— Это документы из спецхрана, куда вы отправили меня изучать архивные материалы. Из-за… из-за переворота, произошедшего в Бункере, я успел прочитать очень немногое, вот и взял с собой столько, сколько смог утащить. Совсем чуть-чуть, если честно. Помимо прочих интересностей, мне удалось раскопать здесь информацию о колонии плотно засевших в районе улиц Титова — Восьмое марта, где мы имеем несчастье находиться, чудных мутантов — «кирпичников», или «хамелеонов». Непонятно, растения это или животные, а возможно, даже некая их по-настоящему дикая смесь, но эта гадость — плотоядная падальщица. В открытом бою она бессильна против своих потенциальных теплокровных жертв, зато весьма изобретательна на различного рода каверзы. Например, ее излюбленный прием — изолировать «загоняемую дичь» в замкнутом пространстве, лишить дыхания, тем или иным способом, а затем с беспомощной…

— Хватит! — рявкнул утомленный теорией генерал. — Что да кто оставь биологам и прочим лобастикам. Единственное, что нам нужно знать о кирпичнике, — способ его умерщвления.

— Он практически неуязвим, товарищ генерал. — Гринько дрожал, понимая, что вновь может стать участником «пляски с пистолетами» — от дурного вояки только этого и можно было ожидать.