Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война Страница 53

Хватит ему метаться, прыгать туда-сюда, пора определяться. А выбор для него очевидный: у него есть Марина и Машка и, следовательно, обязательства пред ними. Значит, он должен навсегда остаться в двадцать первом веке. И забыть о другой жизни и той семье…

Но хоть бы еще раз встретиться с Эльзой, провести с ней еще бы одну ночь! Прощальную, самую сладкую. Макс замечтался и закрыл глаза, что не укрылось от бдительной Маринки.

— Что задумался, дорогой? — ехидно поинтересовалась она. — О любовнице мечтаешь? Может, со мной поделишься? Что за баба, где ты с ней познакомился, когда? Стоило оставить тебя одного — и вот, пожалуйста! Кобель несчастный!

— Какая любовница? — опешил Макс. — Ты, вообще-то, о чем?

— Ладно, не заливай, — встала руки в боки Маринка, — я все вижу! О бабе мечтаешь, конечно. Морда у тебя глупая, довольная, глазки прикрыл. Наверняка о той сучке мечтаешь!

Макс поморщился:

— Ну, ты сказала…

— Что, неправда? — взвилась Маринка. — Я все вижу! А вот о ком ты сейчас думал, а? На губах улыбочка, взор туманный…

— Исключительно о тебе, дорогая, — твердо ответил Макс. — У меня, кроме тебя, в этой жизни никого нет. Кроме тебя и Машки, конечно. Вот те крест на пузе!

И не соврал даже — у него действительно в этой жизни другой семьи не было. Да и не нужна она была ему — хватало одной-единственной, законной. А что касается другого времени…

Макс крепко обнял Маринку, та для вида немного поотбивалась, но потом позволила поцеловать себя и даже слегка потискать. Мир между супругами был восстановлен.

Макс еще раз чмокнул жену в щечку и побежал в дом — готовиться к вечерней рыбалке. Давно не сидел он с удочками на вечерней зорьке! А заодно в тишине можно подумать, как спасти Петера Штауфа. Следует по возможности предотвратить неизбежное, не изменяя при этом истории. Ни одно событие не должно пойти по-другому, все должно оставаться так, как было на самом деле. Непростая задача, но если очень напрячься…

Глава 19

Рыба клевала плохо — точнее, вообще не клевала. То ли совсем одурела от жары, то ли еще что… Макс с тоской смотрел на неподвижные поплавки и думал, как ему лучше справиться с поставленной задачей — изменить, ничего не меняя. Это посложнее, чем в известной пословице про целых овец и сытых волков…

Позади него послышался шум и из кустов вылез растрепанный, заспанный Леха-Дуреха — видно, кемарил в тенечке, спасаясь от дневной жары. Макс неожиданно ему обрадовался — тот был связующим звеном между двумя его жизнями. Единственным реальным доказательством того, что все, что с ним произошло, не выдумка, не горячечный бред. Только представить его в качестве живого свидетеля он не мог — кто же поверит Лехе, не раз и не два лежавшему в дурке?

— Садись, — кивнул Макс на травку и протянул Лехе сигареты. — Угощайся.

Тот отказываться не стал — с удовольствием затянулся куревом и благодарно кивнул:

— Спасибо, парень. Что, не клюет?

— Нет, — честно признался Макс.

— С утреца бы тебе надо, с самого раннего, — посоветовал Леха.

— Утром я буду уже в другом месте, — ответил Макс, — и в другом времени.

— А, ясно, — понял его по-своему Леха, — отпуск, значит, закончился, теперь снова на работу. К своим делам-обязанностям…

— Вроде того, — согласился Макс, — к обязанностям. Хотя очень мне не хочется…

Леха помолчал, посмотрел на воду, затянутую мелкой зеленой ряской, и спросил:

— Ты ведь муж Маринки, внучки Ивана Белоусова?

Макс кивнул — точно.

— Я Ваньку-то хорошо знал, — продолжил Лешка. — Настоящий был мужик, геройский! Мальцом удрал на фронт, воевал, почти до самого Берлина дошел. Вернулся через год после победы — весь седой, а ему ведь всего восемнадцать стукнуло. Учиться дальше не захотел, хотя и предлагали — на выбор любой техникум в Вязьме или даже педагогический институт в Смоленске. Поздно, говорит, мне науки учить, да и не по возрасту за партой с пацанами да девками сидеть. Он уже мужик был, настоящий, многое повидал… Иному на две жизни хватит. Пошел Иван Белоусов в трактористы, стал хорошо зарабатывать, женился, детей завел. А я у него в помощниках ходил, целых три года. Меня, как десять лет исполнилось, взяли на работу в колхоз. Жили мы тогда трудно — родителей не было, бабка одна, а нас, детей, двое — я и сестренка младшая. Вот я и вкалывал — ради картошки да зерна, что нам за трудодни давали. Иван мне многое про войну рассказал. С другими он делиться особо не любил, а вот со мной почему-то откровенничал. Правда, я не все тогда понимал, голова плохо работала — контузия после немцев сильная была. Да я тебе, кажись, говорил…

Макс кивнул и с интересом посмотрел на Лешку — его речь совсем не походила на речь деревенского дурачка, каким его все привыкли считать.

— Знаю, о чем ты сейчас подумал, — поймал его взгляд Леха, — мол, брешет Дуреха, несет, сам не зная чего. Верно, я и в дурке лежал, и в голове у меня часто все путается, не понимаю, чего несу. Все так… Только иногда вдруг какие-то прояснения случаются. Как сегодня. Тогда я войну как будто в телевизоре вижу, четко так, как в кино. И Ваньку Белоусова помню. Он часто один случай вспоминал — как его немецкий офицер отпустил.

Леха попросил еще одну сигаретку и продолжал:

— Ванька хотел с фрицами драться, вот и сбежал из деревни на фронт, прибился к одному полку. Однажды послали его с донесением на передовую — что-то кому-то передать. А немцы в это время атаку начали и наши окопы захватили. Все отошли, а Ванька растерялся и не успел. Огляделся — что делать? Фрицы уже кругом. Забился тогда в угол землянки, залез под какое-то тряпье и решил пересидеть до темноты, а потом потихоньку уйти к своим. Да куда там! Его, конечно, сразу нашли и вытащили на белый свет. Привели к немецкому офицеру, тот, видимо, решил устроить допрос. Строго так взглянул на него и спросил, как зовут да откуда родом. Причем, что удивительно, по-русски спросил. Ванька отвечает — мол, местный я, из Брошек. Он и правда здешний, в этих местах родился и воевал поначалу тут же… Офицер на него снова взглянул и велел идти в дальнюю траншею. Ванька с жизнью простился — думал, на расстрел ведут. А офицер ему говорит — беги, парень, к своим. Ну, Ванька не будь дураком, сразу в кусты и деру. Добрался до своих, соврал, что прятался в какой-то воронке, а потом, когда все стихло, вылез. О немце, разумеется, ни слова — кто бы ему поверил. Вот такой случай у него был…

Макс пожал плечами:

— Ну и что, немцы тоже разные были, не одни звери. Увидел офицер, что перед ним мальчишка, вот и пожалел. Ты же сам говорил, что на войне всякое случалось…

— Верно, — согласился Леха, — только вот что я подумал: раз Ванька выжил и с войны вернулся, значит, так надо было.

— Кому надо? — не понял Макс.

— Надо, и все тут, — неопределенно ответил Леха, — чтобы он живой пришел, дети у него родились, а потом и внуки. Такая, видать, его судьба. А с ней, брат, не поспоришь.

Макс кивнул — согласен, не поспоришь.

— А у тебя — своя судьба, — неожиданно продолжил Леха, — и тебе тоже ее не избежать…

Затем резко поднялся, взял еще сигаретку — на дорогу, пошел к себе. В свой полуразрушенный дом, в котором жил один. Старый, никому не нужный Леха-Дуреха…

Макс задумчиво посмотрел ему вслед — в словах Лехи почудилась что-то знакомое. У каждого своя судьба, значит, надо следовать ей.

«Так чего тогда ждать до ночи», — подумал Макс. Он достал из кармана немецкие часы (теперь он всегда носил их с собой, чтобы Маринка или, не дай бог, Машка случайно не нашли и не завели), взглянул на циферблат с хищным орлом и решительно покрутил маленькое колесико сбоку. Большая стрелка едва заметно дрогнула…

Опять он стоял с немецкими часами в руках посреди деревенской избы, а за окном была душная ночь. Летняя ночь 1942 года, с далекими раскатами боя и неровным заревом догорающего села…

Следующие несколько дней стали для Макса сплошным кошмаром. Их батальон снова бросили в бой, на сей раз — севернее Карманова, прикрывать небольшие высоты, являющиеся опорными пунктами для всего 46-го танкового корпуса.

Прямо перед ними стояли части 36-й моторизованной дивизии, а немного севернее и западнее — еще и 215-й пехотный полк. Казалось бы, немалые силы, но что они могли против целой русской армии?

По данным разведки, командующий 20-й армией РККА, генерал-лейтенант Рейтер бросил на Карманово четыре стрелковые дивизии и еще три отдельные танковые бригады. А с юга, стремительно форсировав Яузу, двигались к райцентру еще две дивизии 5-й армии генерала Федюнинского…

Бои превратились в бесконечное, не прекращающееся ни днем ни ночью побоище. Невзирая на потери, русские упорно вгрызались в немецкую оборону и каждый день понемногу, но продвигались вперед. Пусть всего на один-два километра, но все ближе к цели — к Карманову. Взятие его, похоже, стало для советского командования идеей фикс. Максу казалось, что ресурсы Красной Армии как людские, так и материальные неисчерпаемы, чего никак нельзя было сказать о его собственных резервах. Их просто не было. Невольно вспоминались слова майора Хопмана про шавку и слона — укусила, тяпнула, и теперь рассерженный гигант стремительно ее растаптывал…