Будем жить! (СИ) - Сердюк Алексей Страница 53

- Так, товарищ лейтенант… Танька опять ревёт! Она всегда ревёт, при любом подходящем случае, тоже мне – вояка! И сама вообще – курица курицей, клуша сельская… – последнюю фразу прищуривший узковатые глазки парень выдал неожиданно злобно, как будто личная злоба к девке вышла наружу. Я, как-то на автопилоте, схватился за свой компакт, и только потом осознал, что я делаю и где нахожусь. Самое интересное, что после сказанных в запале (а курсант явно ляпнул лишнего, проговорился) слов Шамсудина взвод как-то сгрудился вокруг, и притом четко поделился на две группы – похоже, «хараевские» успели хорошо достать большую часть подразделения. Группа вокруг Шамсудина состояла из пяти человек – кроме Хараева, там еще были Кашаев, Гаркуш, Мошка и Исмаилов. Крепенькие такие ребятки, за исключением Кашаева и Исмаилова, хотя последний брал жилистостью. Рядом, вроде как не с ними, но и не с их «противниками», Темирова пристроилась и ее подружайка, Куммер, откровенно некрасивая, с выкаченными глазами и скошенной нижней челюстью, но весьма разбитная кобыла…

- То есть, рядовой, вы считаете себя вправе оскорбить сослуживца только потому, что она ревет? – голос лейта стал каким-то вкрадчивым, я лихорадочно вспоминал устав – что же такого ляпнул Шамсудин, что Золин только что не облизывается. Кажется… нет, не помню.

- Так, товарищ лейтенант… я ж не оскорбляю, факт на лице! – стоящие вокруг прихлебаи захихикали, я же мысленно дал себе по лбу. Неужели разучился статусы людей определять?! Вот же «теневой кардинал», он этой кагалой рулит, а остальные, включая Хараева – так, «быки» при «бригадире», на «пахана» этот хмырь не тянет. А Шамсудин продолжает:

- Я и вообще раньше ей помочь хотел, по-товарищески, так сказать… Она же меня послала, грубо и несправедливо! А так сами же видите – хилая и трусливая, только и способна сопли размазывать. Тоже мне, сослуживец… сослуживица, блин!

- Рядовой Шамсудин, – Золин предельно взбешен, но видим это только мы, знающие его не один день, для остальных лейт просто холоден и несколько хмур – может, вы просто питаете личную неприязнь к курсанту Глебовой? Вы можете привести конкретные примеры ее, как вы это сказали – «…хилая и трусливая…»? Какую помощь вы предлагали Глебовой, в какой форме и по каким вопросам?

- Товарищ лейтенант, причем тут личная неприязнь? – деланно удивился Шамсудин – Просто эта дура корчит из себя неведомо что… Тоже мне – недотрога! А на полосе одна из самых последних, в наряде и вовсе за нее половину работы делать приходится! Я предлагал… договориться… то есть – по-товарищески помочь! Она отказалась, сама!

Я увидел вопросительный кивок Акулы и согласно махнул рукой. Бойцы группы и так уже распределились вокруг подопечного взвода, а теперь, по команде «к бою!», перешли в готовность к открытию огня. Золин же, помолчав пару секунд, спросил:

- Кто-нибудь может подтвердить слова рядового Шамсудина?

- Да он просто в постель Глебову себе захотел, а когда она послала этого урода – начал издеваться, как только мог! – выкрикнула вдруг Беран. – Да еще так, чтоб нельзя было ни в чем обвинить – хитрая сволочь! Вечно гаденькие намеки, постоянные придирки, когда Танька в душ идет – обязательно этот козел рядом трется или кто-то из дружков, в постель ей «кто-то» тоже несколько раз то воды нальет, то дряни какой… А когда рядом кто-то из офицеров – прикидывается заботливым защитником, сука! А Танька не жалуется, потому что ей стыдно, да и не попадается этот гад на горячем, хи-и-итрый...

- Врешь, стерва! – взвизгнула Куммер, но больше ничего делать не рискнула – за Беран во весь рост стоял Марат и пристально расматривал свору Шамсудина… через прицел.

Золин, все еще хладнокровно, переспросил:

- Есть еще готовые подтвердить слова курсанта Беран?

- Я подтверждаю. – вызвался Норовец, за ним согласно шагнули или подняли руки еще несколько человек. Лейтенант, вдруг мгновенно перешедший из состояния «я спокойный обожравшийся удав и мне всё пофиг» к виду «я озверевший медоед, и мне тоже уже всё пофиг!», буквально прошипел:

- Рядовой Шамсудин! Сдать оружие, вы арестованы по обвинению в систематических издевательствах над сослуживцами, согласно дисциплинарному разделу Устава пункт двенадцать-дробь-два!

Шамсудин было вскинулся, попытался поднять автомат в боевое положение – но Акула коротко свистнул, подавая сигнал. Восемь стволов в упор – не то, что можно проигнорировать… Когда автомат и нож бывшего уже курсанта лежали на земле, а сам Шамсудин стоял на коленях с руками на затылке, лейтенант рявкнул:

- Младший сержант Злой!

- Я, товарищ лейтенант! – тут не до демаршей, да и вообще лейт молодец!

- Обеспечить содержание арестованного до сдачи его конвою!

Спасибо тебе, дорогой командир! Ну где я тебе это «содержать» буду?! Ладно, приказ отдан, так что будем как-нибудь исполнять…

- Акула, скотч у тебя был, я помню?

- Так точно! – Валера тоже понимал, что сейчас не до панибратства.

- Давай сюда, упакуем клиента, для сохранности здоровья.

Замотали хорошо, тем более – опыт не забылся… Караулить я остался сам, поскольку уже немного передремал, да и за прихлебаями хотел проследить – а вдруг? Но – до утра все оставалось спокойно; а утром лейтенант вызвал машину с Базы, заодно доложив и об укусе тысяченожки, о котором не то чтобы совсем забыли – но как-то смазалось впечатление… Примчавшаяся уже к девяти утра «буханка» на борту несла кроме врача еще и троих конвоиров, точнее – старлея Хоря и двух сержантов, которые после коротенького опроса курсантов и инструкторов, даже не «распаковывая», сунули арестанта в машину, причем прихватили еще и Кашаева с Куммер – не знаю, почему именно этих, но скрутили их ловко – и, дождавшись врача, отбыли обратно. Похоже, проблема Хорю была если не привычна, то как минимум знакома неоднократно… А вот Навейко забирать не стали – лейтенант медслужбы предложил, но отметил своевременную и правильную помощь, а на вопрос о необходимых выздоравливающей процедурах пожал плечами:

- Да… никаких, собственно. Противоядие введено хорошо, состояние здоровья удовлетворительное, последствий не ожидается, отек спадает… У нас она просто поваляется в лазарете с полдекады, на всякий случай, а потом на выписку и в строй...

Не знаю, о чем Золин думал – но принятое решение оказалось более чем необычным! Для начала, он спросил у самой Навейко, хочет ли она в лазарет. Та, не уверен, что сильно задумываясь, заявила – мол, с остальными ребятами ей лучше и все такое прочее… тут лейтенант и развернулся! Прямой командой предложил взводу решить для самих себя, оставят ли они («условно», конечно же) товарища на месте ранения, или будут спасать, не взирая и превозмогая… Нет, он вроде бы и не приказывал, вот только вопрос был выдержан в таких выражениях, что двоякого толкования просто не предполагал – или курсанты тащат Навейко на своем горбу, или они распоследние сволочи/трусы/подлецы/предатели, и «бросают» боевого товарища на произвол судьбы (читай – верную гибель)! Ему что – наши прошлые приключения понравились? Я служу под командованием психа-садиста?!

Ходить устойчиво Навейко начала только к вечеру. За это время лейт успел, на одном из привалов, рассказать сильно отредактированную версию наших неприятностей, в красках (включая симптомы применённого «лечения», от поноса до судорог), при этом «скромно» умолчав о своей, без преувеличения, ведущей роли в возникновении самой ситуации. Стыдливый и конфузливый наш «золушок», не любит свою личность выпячивать и внимания к себе требовать… Если же без сарказма – молодец, проводит постоянную накачку на повышение авторитета как нашей группы вообще, так и себя лично, что тоже в плюс, если не злоупотреблять. Курсанты теперь слушаются с полуслова, никаких больше попыток чего-то там «продемонстрировать»! Не знаю, сколько в этом благодарности за выдавливание гнойника по имени «Шамсудин сотоварищи», а сколько страха перед таким быстрым и жестким «хирургическим вмешательством» – но пока что вполне работает. Да и то, что несколько часов «первые» волокли свою подругу на собственном горбу, тоже сказывается двояко – во-первых, объединяет учебный взвод общим делом, с примесью некоего благородства (ну как же – боевого товарища несут, не кого попало!); а во-вторых – курсанты, что называется, на личных мозолях проникаются идеей последствий неосторожности, лени или даже просто небрежности… Навейко попыталась слезть с носилок (кстати, пришлось-таки объяснять, что пороть спальники – не лучший способ изготовить носилки; учить меняться на ходу тоже пришлось), но ходить она могла даже к обеду примерно так же, как ходят люди после ДЦП, средней тяжести. Так что до самого вечера ее продолжили волочь на себе, на как бы мимоходом брошенные слова лейта «…ну, вам-то чего жаловаться?! «Четверки» всю дорогу бегом бежали, вместе с носилками, а вы, считай, гуляете…» взвод «раз-разов» отреагировал дружным стоном, но на нас начали посматривать едва не с мистическим ужасом! Да, про «волчий шаг» и несколько коротких остановок лейт предпочел опять «забыть»…