Александр Ищук - Спецгруппа «Нечисть». Экспансия Страница 53

– Где мы?

– В логове врага.

– Тут меня пытать будут?

– Тут, тут, – усмехнулся он. – Запоминай: тебе будет больно. Местами очень больно. Но боль, как известно, приходящая, а музыка – вечна!

– Чего?

– Потерпишь, вот чего. Зубами, может быть, по-плюешься. Ногти потеряешь. Но это всё ерунда. Зубы и ногти я тебе восстановлю в кратчайшие сроки. Главное, что внутренние органы и кости они тебе сломать не смогут.

– И пальцы?

– Пальцы могут, но их я тебе за пять минут отремонтирую.

– А глаза?

– До глаз, надеюсь, дело не дойдет. С глазами – месяца два возиться придётся. Очень сложный орган.

– Слышь, ты, эскулап ползучий, до меня только сейчас дошло, что они меня ломтями настругать могут…

– Захлопни пасть, обезьяна прямоходящая, – не остался в долгу Полоз. – Дальше телесников средней степени тяжести немчура не зайдет. Гарантирую.

– Откуда такая уверенность?

– Ты, человеческий детеныш, Киплинга читал? – очень точно парадируя удава Каа, зашипел Полоз.

– Конечно.

– Так вот, человеческий детеныш, для меня все вы – это бандерлоги, – продолжал «шипеть» он. – И со всеми вами я могу поступить так же, как старый, толстый удав Каа поступал с бандерлогами.

– Ну успокоил.

– Мы с тобой одной крови, – расхохотался Полоз, если так можно сказать про его речь.

Вертушка коснулась земли. Меня вытащили последним, поэтому я услышал только часть переведенного Полозом отчёта старшего офицера:

– …видимо, в этот промежуток вся группа, за исключением пленного, ушла через подземный ход. Пленный сдерживал наше приближение слабым огнем. Когда мы подошли вплотную к зданию, группа противника пошла на прорыв, уничтожив одиннадцать наших солдат. При штурме здания пленный уничтожил девять бойцов и ранил ещё четверых. После захвата, во время погрузки, группа противника вернулась, очевидно за пленным, и атаковала нас, несмотря на наше значительное превосходство в численности. Атака была слишком успешной. Мы потеряли два вертолета и три четверти личного состава. Здесь все, кто смог спастись. По-другому нашу эвакуацию не назовёшь. Подробности изложу в письменном виде. Но даже сейчас я могу утверждать с уверенностью: либо нас подставили, либо мы сами попали в хорошо подготовленную засаду. Об этом…

– Довольно, капитан, – прервал докладчика некто. – Покажите мне его.

Меня подтащили к местному начальнику и перевернули на спину.

– Его опознали?

– Никак нет. Не было времени.

– Запомните его лицо, капитан. А ещё лучше – сфотографируйте.

– Вы знаете, кто это, господин полковник?

– Судя по имеющемуся у меня словесному портрету – это командир спецгруппы «Урал». Тот самый Бармалей. Именно поэтому при захвате погибло так много наших людей. Странно, что он вообще попал в плен…

– Бармалей?! – будто бы подавившись воздухом, изумлённо прохрипел докладчик-капитан.

– Вот именно, – хмуро подтвердил полковник. Его явно смущало моё присутствие в плену.

– Какая сука недоверчивая, – пробубнил Полоз.

– Сразу видно: опытный вояка, – похвалил я немца.

– Так, капитан, – вышел из своих раздумий полковник. – Передайте пленного контрразведке. После чего берите машину и выдвигайтесь на базу всем составом. Отчёты напишите там. Чтобы через пятнадцать минут вас тут не было.

– Господин полковник, но до базы три часа езды! – осмелился возразить капитан.

– Штайнмаер, первый и последний раз я не только повторяю приказ, но и комментирую его. Первое, вы сцепились с «Уралом», но не наткнулись на «Закат» и на новую группу «Север». Это первый нонсенс. Второе, вы сцепились с «Уралом» и выжили. Это второй нонсенс. Третье, вы не только сцепились, но и смогли взять пленного, третий нонсенс. Про захват Бармалея я вообще молчу. Четвёртое, вы смогли улететь, потеряв кучу народа и два вертолета. Пятое, его бойцы не сбили вашу машину, а, зная характеристику этих людей, я сильно сомневаюсь, что они позволил бы вам уйти с их командиром. Даже ценой его жизни. В связи с вышеизложенным, мой наивный капитан, я очередной раз прошу тебя: забудь весь тот бред, что тебе говорили о русских в штабе, Интернете и по ТиВи. Всю чушь забудь. Таких ошибок русские – не делают! Поэтому у меня есть вполне обоснованное подозрение, что за ним придут. И в тот момент, когда это случится, я не хочу видеть рядом с этим местом никого из вас. И сам сбегу отсюда, как только закончу дела. Вы меня поняли?

– Так точно, господин майор, – подтвердили присутствующие.

– Ну что ты ещё мнешься, Штайнмаер? – устало спросил полковник.

– А вы не хотите доложить о своих выводах командованию?

– Уже. На прошлой неделе – в первый раз. И за сутки до выхода покойных «валькирий» – во второй. Всё – в письменном виде.

– Покойных?! – переспросил капитан.

– Считай, что – да. В точке старта их группы было обнаружено несколько трупов, в том числе – их командира. Убитых пытали. Остальные, видимо, уже в плену. Поэтому, везунчики мои, сдаёте пленного и бегом на базу. Выполнять!

Бойцы подхватили меня и очень быстро стартовали в сторону одноэтажного кирпичного здания.

– Слышь, Полоз, если выберемся – про этого полкана нужно непременно рассказать Барону. Такой умный он нам живым не нужен.

– Однозначно, – задумчиво согласился он.

Немецкие спецназеры подтащили меня ко входу в небольшой ангар и передали охране. Попав внутрь, я обнаружил, что осчастливил визитом местную тюрьму. Быстро миновав несколько постов и дверей, спустившись на два этажа вниз, мы оказались в просторной камере. Там меня уже дожидались два надзирателя (именно такими я себе представлял буржуинов, пытавших Мальчиша-Кибальчиша), три офицера: капитан, майор и полковник – и нечто в медицинском халате, в очках и со всклокоченными волосами. Надзиратели усадили меня на металлический стул, приковали к нему по рукам и ногам и вопросительно посмотрели на полковника.

– Доктор, – скомандовал тот, – приведите его в чувство.

Доктор выудил из нагрудного кармана двухкубовый шприц и через куртку, скотина, воткнул мне его в руку.

– Так, – деловито заворчал Полоз, – и что тут у нас?

– Ты о чем?

– Провожу идентификацию той дряни, которую тебе воткнули для пробуждения. Поэтому жди.

Через минуту он распорядился:

– Пальцами рук слабо пошевели. Через тридцать секунд: