Александр Афанасьев - Период распада Страница 54

А через долю секунды, через микронную долю секунды после того, как он упал — четко стукнул винтовочный выстрел от «Хаммера», и пуля прошла где-то совсем рядом, и три автомата выдали торопливую барабанную дробь… Град пуль взрыл землю, бросая ее рядовому Солодкину прямо в лицо, засыпая глаза, не давая стрелять. Но, видимо, сам Господь был сегодня на его стороне — он упал, избегнув нацеленного в него первого, самого точного выстрела, и никакая случайная пуля тоже не пометила его… и он сумел вскочить, и спрятаться за распахнутым люком Голана, и дать короткую очередь в сторону машины террористов, а потом еще и еще. И один из автоматов террористов вдруг споткнулся на полуслове и замолчал, а он продолжал посылать во врага короткие, злые очереди, а потом где-то западнее, у самого аэропорта что-то невыразимо тяжелое ударилось оземь всей своей массой… и земля тяжко вздрогнула в ужасе от случившегося.

Но рядовому Солодкину некогда было отвлекаться на это. Он должен был стрелять, стрелять, чтобы выжить…

Как потом выяснят — с этим проклятым рейсом произошла буквально цепь случайностей, приведшая к трагическому концу: мало того что самолет был перегружен, мало того что двигатель был починен с использованием «восстановленных» деталей — так еще и коррумпированные служащие аэропорта положили в и так перегруженный багажный отсек контрабанду, естественно, никак не отразив ее в карго-листе. Этой контрабанды было около четырехсот килограммов — немного, по сравнению с общим весом, но центровку самолета эти четыреста килограммов изменили, с учетом выработанного топлива в конце полета — они изменили ее еще сильнее. Но даже так — скорее всего, посадка с грехом пополам, но удалась бы, потому что на самолете был опытный экипаж. Если бы не доктор Факих и его люди. И если бы не подмененный датчик курсо-глиссадной системы и саботаж со стороны палестинцев.

Самолет уже сделал разворот, окончательно выходя на глиссаду, и приступил к снижению, второй пилот начал снижать скорость до посадочной, садясь больше визуально, чем по приборам — когда доктор Факих отдал приказ запустить ракеты. Один за другим Кассамы стартовали со своих пусковых площадок — и один из них пронесся совсем рядом с самолетом…

А потом небо распороли трассы Фаланкса, но это было уже не главное. Потом, когда Аль-Джазира покажет съемки с места происшествия, снятые неизвестным видеооператором, барану ясно, что, если он там был готовый снимать, значит, он знал, что произойдет, и готов был к этому. Израилю произошедшее не было нужно никаким боком, а нужно было палестинцам, вот и складывайте два и два. Но на видео отлично видны были трассы Фаланкса, потому что среди снарядов были трассирующие, а вот летящих Кассамов видно не было, потому что Кассам — это всего лишь черная точка, его двигатель не дает типичного для ракетных двигателей пламени из сопла — и поэтому увидеть летящий Кассам мог только специалист при замедленном повторе, но никак не обычный обыватель, которому все это показали в вечерних новостях. И даже то, что потом эксперты ИКАО[77] установили — ни один снаряд израильской установки Фаланкс не попал в самолет, система все же опознала «стоп-цель» и сумела избежать попаданий в нее — все равно общественное мнение к тому времени уже было сформировано: Израиль сбил гражданский самолет над Газой. Точка. По определенным причинам многим была выгодна именно такая точка зрения — и голоса тех, кто пытался сказать правду, заглушил истошный вой правозащитников всех мастей.

В этой истории вообще не было невиноватых — виноваты были все. Израиль был виноват в том, что существовал и пытался сделать что-то, чтобы на его города Хайфа, Сдерот и Ашкелон не падали ракеты, потому-то он и выставил у границы цепь поставленных на автоматическое уничтожение цели скорострельных зениток-роботов. Палестинцы были виноваты в том, что тоже пытались как-то существовать — но при этом не прекращали обстрелов и привечали на своей земле матерых боевиков Аль-Каиды, Иттихад-е-ислами, Джихад-е-ислам и прочих, которым все равно было, где лить кровь и чью. Но последним виноватым, чье решение и привело в конечном итоге к страшной трагедии, был второй пилот самолета «Боинг-737» авиакомпании Иджипт-эйр…

— О Аллах!

Что-то пронеслось перед самой кабиной, что-то маленькое. Капитан аз-Зумр попадал под обстрел и знал, как выглядит нацелившаяся на самолет зенитная ракета, но это была не зенитная ракета, она бы целилась не в кабину, а в один из двигателей, наводясь по тепловому следу. А вот Абдул испугался — военным он не был.

— Что это?

— Принимаю управление…

Капитан аз-Зумр не успел договорить — он хотел сказать: «…на себя!» — и перехватить штурвал, но тут небо распорола очередь из зенитной установки, это точно была зенитная установка, ярко-красная, пульсирующая трасса прошла совсем рядом, как на грех с правой стороны кабины, где сидел второй пилот. В отличие от аз-Зумра, он никогда не попадал под обстрел, и если бы капитан в таком случае попытался бы уйти боковым скольжением — то Абдул смертельно испугался и с ходу сделал самую страшную ошибку, какую только можно совершить при выполнении посадки. Не имея достаточной тяги на двигателях, забыв все, чему его учили — сначала РУДы, только потом штурвал, — он резко рванул штурвал на себя, пытаясь экстренно набрать высоту и уйти из-под обстрела. Он подумал, что палестинцы где-то раздобыли зенитку и теперь пытаются сбить его самолет. Любой пилот скажет, что будет после этого — резкое принятие штурвала на себя при отсутствии достаточной тяги на двигателях и выполнении перед этим маневра снижения — приводит к тому, что самолет попытается набрать высоту, но потом тяги не хватит и он сорвется в штопор. Примерно в тех же условиях в десятом году в России погиб президент Польши Качиньский: совершая посадку на незнакомый аэродром, в тумане, летчики искали полосу, увидели по ходу дерево, приняли штурвал на себя, не хватило ни тяги, ни запаса высоты — и моментально наелись земли. Здесь запас высоты у «Боинга» был, хоть и небольшой, капитан аз-Зумр успел кое-что сделать — не пытаясь перехватить штурвал, в который намертво вцепился Абдул, вместо этого он рывком двинул вперед РУДы, селекторы тяги, выводя двигатели на максимальную мощность. Горизонтальная скорость самолета, когда Абдул принял штурвал на себя, выросла с трех метров в секунду почти до пяти, двигатели взвыли, на приборной панели перемигнулись красным сразу несколько лампочек — но по ощущениям капитана аз-Зумра у них был шанс прекратить снижение над самой полосой и перейти в набор высоты, унося от смерти и их машину, и больше двух сотен пассажиров. И шанс действительно был, если бы не таможенники со своей контрабандой, которая перетяжелила хвост самолета и изначально создала предпосылки к аварийной посадке, да скверно отремонтированный двигатель, который не вышел, в отличие от своего собрата, на максимальные обороты и создал почти тридцатипроцентную асимметрию тяги. Да и тяги все равно уже не хватало, самолет заваливался на хвост и крыло. Самолет начало разворачивать… заверещал прибор, показывающий, что они не попадают «в створ», что самолет выносит за пределы летного поля, и так они его не посадят. Тогда-то капитан аз-Зумр и понял — все, отлетался. Понял это, очевидно, и Абдул — бросив штурвал, он начал истерически громко, под вой сразу нескольких систем предупреждения читать похоронную молитву, потому что беда, если мусульманин уйдет из жизни, не прочитав ее. Но капитан аз-Зумр, перехвативший штурвал, молитву не читал — он учился своему делу у американцев, а американцы научили его сражаться за свою жизнь до конца. Он и сражался — до самой последней секунды, когда самолет, безнадежно промахнувшийся мимо ВПП, одновременно задел землю хвостом и левым двигателем, и начал разваливаться на части, погибая сам и убивая пассажиров. Его так найдут потом — кабина будет относительно целой, и перед тем как его выносить — спасатели вырежут штурвал, потому что не смогут расцепить руки…

— Задержи их, Абу, — сказал доктор Аль-Факих, целуя одного из своих боевиков в лоб, — все не уйдем. Задержи.

Как раз в этот момент страшный удар сотряс небо, звук падения обреченного самолета был слышен даже здесь.

— Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Субхана — Ллахи! Аль-хамду ли-Лляхи-ллязи би-нигма-ти-хи татимму-с-салихату![78] — заголосили боевики, даже не обращая внимания на то, что живучий израильский солдат все еще отстреливался, отстреливался от троих боевиков группы прикрытия, для которых специально достали «Хаммер» (он же — резервная машина для отхода), и даже Тарик не мог поймать его на прицел. На лицах боевиков была написана несказанная радость — у многих от чувств, от осознания того, что они убили больше двухсот муртадов, и в этом обвинят Израиль — выступили слезы. Слезы крупными каплями текли и по щекам Абу, которого его амер оставлял здесь на верную смерть.