Заклинатель боли - Кирилл Смородин Страница 54

— Что? Удивлен? — толстяк горько усмехнулся. — Я и сам до сих пор в шоке. К такому привыкнуть невозможно.

— Что с тобой произошло?

— Ты ведь маг, верно? — спросил Воскресенский и, дождавшись моего кивка, продолжил: — Это постарались твои собратья. Вернее — один искусник по части проклятий. Зингер… Гребаная тварь…

— Зачем кому-то понадобилось проклинать тебя?

— Мальчик, мир искусства — тот еще клубок змей. И интриг там плетется не меньше, чем в сообществе магов-аристократов. Я многим перешел дорогу и разрушил планы. Желающих отомстить мне набралось немало, и кто-то из них решил действовать. Нанял мага, а тот проклял меня. Чуть больше полугода назад…

— Как действовало проклятие? — я еще раз оглядел покрытого складками кожи толстяка.

— Голод, — произнес тот. — Страшный, безумный голод. Я вообще не мог наесться. Такое чувство, что мой желудок превратился в черную дыру. И мне не оставалось ничего, кроме как есть, есть и есть. Круглыми сутками. Я просыпался каждые час-полтора и сходил с ума от желания набить брюхо.

— И стал набирать вес, — продолжил я его мысль.

— Именно, — кивнул Воскресенский. — Сказать, сколько я весил? Триста семнадцать килограммов! Я превратился в беспомощную гору жира! И именно поэтому исчез. Не хотел, чтобы поклонники видели меня таким.

Что ж, с этим разобрались, и теперь мне понятно, почему распознающий магов артефакт ведет себя так странно. Он чувствует проклятие. Однако оставался главный вопрос…

— Как все это связано с тем, что ты творишь здесь? — я обвел взглядом забрызганные кровью стены.

Толстяк ссутулился и замотал головой. Его трясло. Лишь сделав несколько глубоких вдохов и успокоившись, он продолжил рассказывать:

— Поверь, сам бы я ни за что не стал делать ничего подобного. Но выбора не оказалось. Ни один из самых сильных и прославленных магов не смог мне помочь. Все лишь разводили руками, говорили, что проклятие невероятно сильно, а я в ответ кивал и продолжал набивать брюхо. Но потом мне предложили обратиться к мятежным кланам. И там нашелся один специалист, который придумал способ приглушить действие проклятия. Снять его невозможно, но вот сделать так, чтобы адский голос прекращал терзать меня хотя бы на несколько дней, — вполне.

— Но для этого были нужны жертвы, — догадался я. — Человеческие жизни.

— Не просто жертвы, — Воскресенский вновь заплакал, а его толстые пальцы потянулись к светящемуся на груди медальону и сжали его. — Они должны были страдать. И умирать от мук.

— И девицы легкого поведения подошли для роли жертв как нельзя лучше, да? Что ж, логично, они и так постоянно пропадают.

— Поверь мне мальчик, — толстяк глядел на меня с таким раскаянием, что становилось тошно, — сам бы я… по доброй бы воле… никогда… Я не убийца. Просто у меня нет другого выхода. Раз в два-три дня я должен делать это.

— Вижу, лечение помогает, — мрачно усмехнулся я, окидывая взглядом безобразную фигуру собеседника. — Сейчас ты весишь где-то сто пятьдесят килограммов. То есть сбросил около половины нажранного.

— Да, все верно. Но способ… — гримаса поддельного раскаяния не сходила с потной хари. — Способ ужасен. Поверь, я мучаюсь не меньше, чем они.

Воскресенский кивнул на дверь, за которой были две приехавшие со мной проститутки.

— Возможно, актер ты и впрямь хороший, — заговорил я после небольшой паузы. — И благодарного зрителя ты бы убедил, что мучаешься, когда кромсаешь девчонок. Не исключено, что поначалу ты действительно мучался. Однако сейчас тебе это нравится. Ты вошел во вкус, Арнольд, и убиваешь не только по необходимости.

— Нет, нет, нет! С чего ты взял?! — Воскресенский сорвался на визг.

— Я маг. Причем с достаточно редким даром. Любая ложь отражается на физическом состоянии того, кто ее произнес. И я чувствую эти изменения. Ты говорил правду ровно до того момента, пока не сказал, что убийства не доставляют тебе удовольствие. Доставляют. Я вижу это.

— К-кто ты такой? — толстяк задрожал и, не вставая с колен, сделал маленький шажок к тележке с инструментами.

— Меня зовут Пайн. Я заклинатель боли. А сюда я явился для того, чтобы избавить тебя от голода.

Воскресенский оскалился, зарычал и, вытянув руку, схватился за огромный нож с зазубренным лезвием. Затем все же оказался на ногах, кинулся ко мне, но сделать смог лишь пару шагов.

Его сердце по-прежнему находилось под воздействием моей силы. И сейчас, стоило мне лишь немного поднажать, как оно попросту взорвалось.

Толстяк замер. Захрипел, опять рухнул на колени, а затем повалился лицом вперед. Выпавший из его руки нож противно лязгнул о кафельный пол.

— Ну, вот и готово, — выдохнул я.

Поднял руку и хотел уже вызвать Кабо, но…

Лежащая передо мной туша мелко затряслась. Руки и ноги застучали по полу, растянутая кожа стала темнеть. Артефакт, приколотый к моему носку, снова стал горячим. И на сей раз, похоже, он не собирался остывать.

Воскресенский захрипел, задрал голову, и я увидел, что его глаза светятся двумя оранжевыми угольями. Из оскаленного рта вытекало что-то густое и черное. На коже по всему телу проступила сеть сосудов, тоже светящихся оранжевым.

Понять, что происходит, не составляло труда. Проклятие, превратившее желудок актера в бездонную яму, не желало покидать его тело и после смерти. Сейчас оно полностью завладело Воскресенским, сделав его чем-то вроде зомби.

И у меня нет иного выбора, кроме как разобраться с этим. Будучи безоружным, не способным полноценно использовать магию и вдобавок закованным в наручники. Прелестно, ничего не скажешь…

Глава 22

Я не стал дожидаться, пока Воскресенский поднимется. Направил на него силу, на сей раз решив разрушить и без того хрупкие кости толстяка. Однако стоило лишь начать, как меня едва не согнуло от боли во всем теле. Но хуже было другое — я ощутил голод. Настолько сильный, что захотелось броситься на противника, впиться зубами ему в горло, отрывать куски мяса и есть, есть, есть.

Что происходит, я понял сразу. Моя магия стала связующей нитью между мной и Воскресенским, и все еще живущее в его теле проклятие решило воспользоваться ею, чтобы перекинуться на новую жертву. Меня.

Я тут же разорвал связь и попятился. Боль и жуткий голод мгновенно схлынули, и я облегченно выдохнул. Похоже, пронесло, проклятие не успело меня «заразить».

Однако легче от этого не становилось. Раз уж я не мог использовать магию от слова совсем, то разбираться с Воскресенским придется голыми руками. Которые, ишт-илхо, были по-прежнему закованы в наручники.

Толстяк, тем временем, все же поднялся. Постоял