Сергей Лукьяненко - Реверс Страница 54

На всякий случай Сергей взялся за рукоятки пулемета и выпустил в черноту очередь.

– Чего сидишь в темноте и палишь зря? – спросил его вернувшийся Тигран, просовывая квадратный торс в дверь боком. – Свет зажги. Скучно?

– Ага… Что с минированием?

– Закончил. Молюсь, чтобы ночь прошла тихо. Чтобы там, – ткнул он пальцем в сторону станции, – не нашлось отчаянных голов. Знаешь, бывают такие уроды в комсоставе: положить кучу людей им не страшно, а доложить начальству страшно. Но будем надеяться. А утром у нас с ними выйдет совсем другой разговор, по-деловому поговорим… Спать хочешь?

– Пока нет.

– Тогда веди наблюдение. Я тоже буду.

Менее чем через полчаса пустого вглядывания в черную степь, изредка освещаемую очередной выпущенной Григорием ракетой, Сергей с неудовольствием осознал, что спать-то он хочет. И даже сильно!

Захотелось дать еще одну очередь. Это только матерым фронтовикам не спится, когда вокруг тихо; новичкам же – совсем наоборот.

Вместо пальбы Сергей сделал несколько приседаний. Опрометчиво попытался попрыгать и ушиб голову о потолок. Спросил, потирая шишку на темени:

– А что Макс, он правда немец из Гейдельберга?

– Правда.

– Почему же он служил в нашей фирме, а не в какой-нибудь своей, немецкой? Или там нет контрабандистов, ходящих в Центрум?

– Есть, как не быть, – сказал Тигран. – Только насчет службы – это ты брось. Мы не служим, мы работаем. «Фирма» – потому что сообща удобнее. Экипировка, подстраховка, то-се… Опять же база есть, не квартира какая-нибудь, как у одиночки. Клиника своя. Система реализации товара. Отдохнуть на базе можно, ничего не боясь… За все это можно стерпеть даже такого хряка, как наш Аркадий Михайлович. Остальные-то люди что надо, нет?

– Даже «крот»? – невинным голосом спросил Сергей. И, увидев, как напрягся инструктор по боевому самбо, поспешил сказать: – Ладно, это я так… Прости, дурная шутка. Меня не он интересует, меня Макс интересует. Почему он к вам… то есть к нам подался?

– Он одиночкой был, – сказал Тигран, остывая. – Это только со стороны кажется, что волку-одиночке хорошо, а на самом деле – так себе. И живут они меньше, чем стайные. Ну, сходит такой волк в Центрум пять, десять, а если очень везучий, то и двадцать раз, а дальше что? Финита. Намозолит глаза пограничникам, они с ним чикаться не станут. Сетона-Томпсона читал про волка Лобо?

– Читал когда-то.

– Все волки-одиночки так кончают. Думаю, Макс это понял, а может, стосковался по компании. Опять же Еву встретил… Только знаешь, что я думаю? Одиноким волком он был, им же в душе и остался. Вроде осел у нас, вид на жительство получил даже, у него ведь в Гейдельберге почти никого, только замужняя сестра… Поработал с нами, понял, что наша жизнь тоже не для него – и затосковал. Оттого и в Гомеостат ушел, что становиться снова одиночкой не хотел, а в «фирме» работать больше не мог. Даже несмотря на Еву. У них вроде любовь была сначала обоюдная, а потом какая-то односторонняя. Ему самому это не нравилось, вот он и ушел – за новым собой, за новой кашей в голове.

– У него что, каша была? – спросил Сергей.

– У всех в голове каша, – вздохнул Тигран. – Только из разных круп.

Начальник штаба Аламейского пограничного округа был поднят с постели глубокой ночью. Старый лакей по имени Пуфел (в доме его звали Фуфел) осторожно тряс хозяина за плечо. Проснувшись, начальник штаба хотел первым делом запустить чем-нибудь в Фуфела, но волевым усилием остановил руку, уже нашаривавшую какой-нибудь подходящий для метания в лакея предмет. Пришло понимание: что-то стряслось. За двадцать лет службы начальника штаба поднимали среди ночи лишь трижды; сегодня это случилось в четвертый раз.

Продрав глаза, начальник штаба жестом выгнал Фуфела из спальни. Оглянулся на супругу – та спала, хоть стреляй у нее над ухом. Супруга была местной уроженкой, а об умении аламейцев поспать по всему Центруму ходили анекдоты. Тем лучше: ничего не придется объяснять. Повеселев, начальник штаба проснулся окончательно и вспомнил: сегодня принимать решения ему придется самому. Еще позавчера командующий округом, вызванный на совещание, отбыл в Главный штаб и, наверное, еще даже не успел прибыть в Клондал.

А к лучшему это или к худшему – зависит от обстоятельств.

Вестовой не знал, в чем дело, – он просто получил приказ от дежурного по штабу. Недовольно бурча, начальник штаба натянул брюки, попытавшись втиснуть в них и обширный живот, но, как всегда, не преуспел в этом. Лакей суетливо помог хозяину застегнуть подтяжки.

В Аламее, как и по всему Центруму, пограничники в офицерских чинах чаще всего не носят никакой особой формы – хотя как раз здесь они могли бы щеголять в мундирах, разработанных лучшими модельерами, никто бы слова не сказал. В разгильдяйской, склонной к анархии, никогда не успокаивающейся Аламее население всегда готово позубоскалить над внешними атрибутами власти, но глубоко внутри себя форму все-таки уважает. То ли это атавизм, то ли стержень, что уже которое десятилетие не дает республике развалиться окончательно, – сразу и не поймешь.

Но не носить же банальное камуфло, как рядовой состав!

До штаба дошли пешком – среди ночи на улицах Ахтыбаха нипочем не поймать извозчика. Кое-как горели фонари, отчего неосвещенные места выглядели чернее сажи. Где-то вопил пьяный – то ли его грабили, то ли не мог выбраться из канавы. Темные переулки выглядели зловеще. Вестовой держал руку близ расстегнутой кобуры, словно какой-нибудь ковбой с Дикого Запада, – хотя и не видел в своей жизни ни одного вестерна. Вестовой был местным.

А начальник штаба был землянином. Более двадцати лет назад ему поставили на запястье черную окружность и позволили выбрать один путь из трех. Либо никогда больше не соваться в Центрум, либо перейти на положение «челнока», сбывая весь товар пограничникам или торгуя им самостоятельно, но с грабительскими поборами в пользу тех же пограничников, либо пойти служить в пограничную стражу. Витязь на распутье, да и только. Налево пойдешь – богатому быть, направо пойдешь – женатому быть, прямо пойдешь – убитому быть. Подвергли допросу, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, а с выбором пути торопить не стали – гуляй покуда, думай.

А чего тут думать? Если родители наградили тебя фамилией Брюхно, а природная склонность к полноте дает всякому встречному-поперечному повод для плоских острот, если ты с детства понял, что твое место не в ряду доблестных героев, то и продолжай в том же духе. В конце концов, наибольшую выгоду из открытия Америки извлекли не отважные конкистадоры, а последовавшие за ними прагматичные торговцы. И губернаторы, конечно!