Артём Каменистый - Боевая единица Страница 54

Программисты Ордена дружно покачали головами:

– У нас приказ. Выполняйте.

Через десять минут молчаливый сотрудник покинул почту в сопровождении двух агентов «Карающего ока». К его левой руке был пристёгнут наручниками тонкий кейс. Гонец спешил в аэропорт.

Бабушки несли свою службу чётко. Через их кордон не могла пройти ни одна скверна, способная опоганить святой храм. Безжалостно заворачивались женщины с легкомысленно непокрытой головой, девушки в излишне яркой одежде или коротких юбках, да и мужчинам доставалось – иные наглели настолько, что намеревались пройти в шортах. Что поделаешь – бесовские времена. Но пока есть бабушки – нечистый не пройдёт.

Примерно подобным образом они рассуждали до того момента, пока к церкви не подошёл Чапай.

Его вид настолько потряс престарелую стражу, что стихли все разговоры, дружно отвисли челюсти, а нищий уронил банку для подаяний, даже не сделав поползновений её поднять. Казалось, что и воробьи стали чирикать гораздо тише – как-то ошеломлённо, скорее по инерции. Через несколько секунд после появления рыцаря картина напоминала хрестоматийную немую сцену, описанную Гоголем, разве что один статист продолжал двигаться – сам Бровкин.

Не обращая ни малейшего внимания на некоторый фурор, вызванный его костюмом, являвшимся реквизитом для съёмок порнофильмов садомазохистской направленности, Чапай с невозмутимым видом поднялся по ступенькам. Лишь одна бабушка всё же смогла произнести хоть что-то. Уставившись на филейную часть рыцаря, контрастно белеющую в огромных разрезах чёрных кожаных штанов, она выдохнула:

– Сынок! Тебе сзади-то не дует?

– Догадайся, – мрачно ответил Бровкин и шагнул в сумрак церкви.

Женщина, продававшая ритуальные принадлежности, впоследствии клятвенно уверяла, что при его появлении погасла половина свечей и потемнели лики святых. Если это и было так, то на Чапая никакого впечатления не произвело. По-прежнему не обращая внимания на потрясённых прихожан, он уверенно прошёл через всё помещение, остановился перед священником, гордо распрямил плечи и отчётливо произнёс:

– Святой отец, я очень грешен.

Священник осмотрел его внимательным, мудрым взглядом и, величаво кивнув, ответил:

– Сын мой, я это понял, как только тебя увидел.

Развернувшись, поп поманил скандального посетителя за собой, уводя за малозаметную дверцу, подальше от шокированных прихожан, уже начинавших глухо роптать. Служба закончилась, людей в церкви было немного, но это вовсе не оправдывало столь вопиющее нарушение традиций.

Надо сказать, Чапай вёл себя послушно, без возражений прошёл по короткому коридору, затем пересёк маленькую комнатушку и, подчиняясь жесту попа, присел на трёхногий табурет в уголке, возле стола с большим электрическим самоваром.

– Чай есть? – нагло поинтересовался он.

– А поздороваться? – вопросил святой отец.

– Здравствуй, Бузя! Чай есть?

– Я тебе не Бузя, а отец Василий...

– Знаю, знаю... – отмахнулся Чапай. – Фамилия твоя Бузыкин, а отчество Семёнович. Тебе что, чаю для хорошего человека жалко?

– Он остыл, поди...

– Сойдёт, я со вчерашнего вечера ничего не пил. Удивляюсь тебе, Бузя, ты даже говорить стал по-поповски! Это ж надо – «поди»! Вот что значит столько лет рясу носить!

– Ты чаю просил? Вот и пей.

Чапай залпом осушил две кружки подряд – он и вправду очень хотел пить. Третью стал цедить отдельными глотками, а потом ещё и сахару добавил. Размешивая его крошечной ложечкой, он кивнул священнику:

– Присаживайся, Бузя, в ногах правды нет.

Тот не стал упираться, подвинул аналогичный табурет, тоже налил себе тёплого чаю, сделав глоток, задумчиво произнёс:

– Это сколько же мы не виделись?

– Одиннадцать лет, – мгновенно ответил Чапай.

– Да, где-то так, – согласился священник. – Я о тебе много чего слышал, ты всё тот же, никак не угомонишься.

– И я о тебе, – кивнул Бровкин. – Даже пару раз хотел заглянуть, да всё не получалось как-то... Не одно, так другое.

– Ну что ж, спасибо, что всё же выделил время. Надеюсь, я не слишком оторвал тебя от важных дел? Хотя, судя по костюму, ты скорее где-то веселился, чем работал.

– Святой отец! – притворно возмутился Чапай. – Откуда вы знаете, что в такой одежде веселятся, а не картошку копают?

– За дурака меня не держи, – усмехнулся священник, – Уж в чём картошку копают, всякий поп знает. Как там наши?

– Да ты должен знать, с тобой Нельма вроде переписывается.

– Давно о ней не слышно.

– Да убили её... скорее всего. Допрыгалась наша Баба Яга.

– Как? – нахмурился священник.

– Свои... Хотя, какие они на хрен свои? Вчера ещё Монастырь на кирпичики разнесли.

Кивнув, священник задумчиво произнёс:

– К этому всё и шло... Не удивлён. Тебя ищут?

– Наверное. Я тем вечером из тюрьмы сбежал, так что сам понимаешь, это им не понравится. Что обидно, три дня всего сидеть оставалось.

– А что так?

– Да отравить меня супостаты удумали. Вот и пришлось мне позаботиться о собственном здоровье.

– Есть будешь?

– Нет, что-то не тянет. Всю ночь за баранкой, посты гаишников по полям объезжал. Ни документов, ни денег, да ещё и одежда... Сам видишь, не от кутюр.

– Да уж, одёжка у тебя знатная.

– Так на том базаре выбирать не из чего было, – огрызнулся Бровкин и торопливо добавил: – Бузя, мне в Москву надо, и как можно быстрее.

– Воевать надумал? – понимающе кивнул священник.

– Чапаев никогда не отступал, и сейчас хвост поджимать не стану. Бузя, надо что-то делать! Пошла чистка, а это полная задница. Орден погибает, он почти сдох! То, что от него останется после подобного обрезания, будет простым придатком. Причём сам должен понимать, чьим придатком.

– Дурак ты, Чапай, – устало вздохнул священник. – И сам этого не понимаешь. Ты как тот Ванька-неваляшка: его нагнут, он поднимается, нагнут, опять идёт назад. И думает при этом, что силён, раз противится воле руки, и невдомёк ему, что хозяин той руки просто играется.

– Бузя, я твою проповедь наизусть знаю, – отмахнулся рыцарь. – Как меня не обзывай, но я хоть что-то стараюсь сделать, а ты забился в нору, напялил рясу и знай себе кадилом помахиваешь. Учёные Ордена хрен знает когда установили, что концентрация ионов серебра в вашей поповской воде слишком ничтожна, чтобы досадить тем, кого вы называете нечистой силой.

– Тёзка, ты играешь словами. Разные у нас враги, разные. Вся твоя война окончится очень быстро. Может, ты и убьёшь кого из правых или виноватых, но и сам быстро ляжешь. Такое не для тебя. Чапай, ты ведь трагик, тебе нужны сцена и зрители, ты можешь водить в бой тысячи воинов, но сам по себе сейчас не более чем актёр без театра. Оставь, это не твоё время. Если кто и добьётся сейчас успеха, то не ты, и не я... Нельма может, если вдруг ещё жива. Она волчица, оставшаяся без потомства, и если кто тронет её девочек, то я ему не завидую. Очень не завидую... Нельму никогда не удавалось вывести на первые роли, не нужно это ей, но сейчас да, сейчас могла бы. Страшно подумать, на что она способна в таком отчаянии. Только тот, кому нечего терять, кроме того святого, на что уже подняли руку, может что-то сейчас сделать. Это лавина, она или аккуратно превратит Орден в придаток, как ты говоришь, или сметёт всё до основания. И кто знает, может, на руинах поднимется что-то по-настоящему новое... Без этой мерзкой грязи и лжи.