Юрий Волгин - После нас Страница 55

– Что?! Где живет Бояр?! – Игорь расхохотался. – Да об этом в курсе практически любой человек в нашем дворе, кого ни спроси. Лучше скажи мне – когда? А уж куда тебя отвезти, я знаю.

В голове у Густава загудела кровь. Похожие ощущения он испытывал, когда первый раз занялся сексом. Вернее, даже не когда занялся, а когда все к тому медленно, но уверенно пошло. Какая-то дикая эйфория, заполняющая все сосуды организма бурлящей энергией, включая и самый главный в этом деле орган.

И вот сейчас, когда в течение секунд почти решилось возвращение корабля и все зависело только от его слов, Густава переполнила подростковая, щенячья радость.

– Ночью, сегодня! – сказал он.

– Ночью?

– Да, я думаю, это самое лучшее время для такой операции.

– Ну что ж. – Игорь почесал свой гладковыбритый подбородок. – Вполне годится. Ночью так ночью. Кого еще возьмем?

– Маркова и парочку твоих самых лучших людей.

Густав сел на квадроцикл, Игорь уселся сзади. Сиденье вновь изогнулось, максимально удобно подстраиваясь под пассажира и водителя, и странник тронулся в одно из последних своих путешествий по этому городу.

«Прощай, маленький Фил, прости, что так получилось. И помоги этому событию дикарский бог, чтобы все у нас получилось сегодняшней ночью».

Знать бы ему, как изменится ситуация к вечеру и что выйдет из их совместной с Игорем затеи… Но всему свое время.

Глава 26

Говорят, что порой что-то вдруг меняется в мире и происходит нечто сродни волшебству. Густав не видел в этом высказывании какой-то особенной мудрости. Меняется все и всегда. Каждую минуту и секунду. Человек движется к смерти, смерть движется за человеком, небо наползает на тучи, тучи расползаются по небу, земля втягивает нити дождя, а дождь сегодня отражается в лужах, завтра же там только сухой, как кошачий язык, асфальт.

Нет ничего постоянного. Странник смотрел на жизнь, как на колышущийся на ветру стяг. Мало кто может назвать его спокойным, и мало кто может подсчитать количество его колыханий хотя бы в минуту.

Еще вчера Густав просто отправился за компанию с Семеном на Мутов день, и вот уже сегодняшним вечером он сидит один, в сарае, рядом с квадроциклом, чистит пистолет и размышляет над тем, каким образом лучше действовать при стычке с Бояром.

А стычка произойдет, сомневаться тут не осмелится даже самый отсталый и дебильный мут. Но проблема заключается в том, что операцию по возвращению корабля нельзя четко распланировать. Нельзя расписать ее на листке и далее просто следовать по пунктам, вычеркивая уже исполненные и готовясь к следующим.

Пистолет был горячим и скользким от смазки и пота. Жара даже к вечеру не отпускала Тиски, окутывая город тяжелым удушливым саваном.

Густав аккуратно собрал пистолет и протер его тряпочкой, это был как бы завершающий штрих. Прошелся по гладкому черному стволу, затем ласково дернул курок вниз, как женский сосок, вытер рукоятку и, по традиции, дунул в дуло. Когда-то он имел привычку после чистки насвистывать в дуло какие-то незамысловатые мелодии, символизирующие его победу над этой жизнью. Но однажды это увидел один случайный странник.

Густав сидел тогда за столиком в баре и, несмотря на выпитые две бутылки вина, выменянные им за десяток ламп дневного света, чистил пистолет. Когда он закончил, то откинулся на спинку стула, поднес пистолет ко рту и начал насвистывать мотивчик одной неприличной песенки, которую ему не раз и не два пел отец.

Странник, сидевший за соседним столиком, встал, подсел к Густаву и поделился одной замечательной мыслью, после которой тот решил раз и навсегда избавиться от своей привычки. «Оттуда, – сказал незнакомый странник, – должно только вылетать. Влетать туда ничего не должно».

Он похлопал Густава по локтю трехпалой ладонью и вернулся на свое место.

С тех пор странник относился к пистолету с подобающим трепетом.

Со временем он понял, что монотонность и неизменность бытия – фикция, срез на общей кривой жизни, извивающейся под всеми возможными углами. Чем больше лет оставлял он за спиной, тем больше уверялся, что жизнь любого человека пусть и построена на моментах, которые в минуты их создания кажутся вечным, незыблемыми и застывшими на века, но это всего лишь фотографии. Собрав которые в будущем и быстро пролистав, можно заглянуть в свое прошлое.

Перебирая эти пожелтевшие бумажки, когда-нибудь можно будет усмехнуться над ними. Практически над всеми. Кроме редких, специальных, помеченных зарубкой при помощи грубого грязного ногтя (Густав представлял себе этот процесс именно так). Эти фотографии всегда выбиваются из общей ленты. И над ними нельзя смеяться, можно лишь плакать.

Смысл в том, чтобы знать в момент съемки, что сейчас проявится на фотографии. То, что забудется? Или то, из-за чего ты надорвешь уголок фотографии и постараешься как можно дольше не вытаскивать ее из комода своей памяти?

Но все приходит с опытом. И сейчас, как ни старался Густав и ни напрягал фантазию, он понятия не имел, чем станет для него город Тиски.

Поэтому он просто шел к цели, зная, насколько изменчив и извилист путь. Иногда, даже если конечная точка маршрута видна невооруженным глазом, это еще не значит, что до нее рукой подать. Все ведь зависит от маршрута. Как и в жизни. Родившись, человек в любой момент может достигнуть конечной точки бытия, для этого не нужны сверхмощные двигатели. Нужно просто найти подходящее высокое здание и шагнуть с крыши вперед, к концу. Но мало кто делает это. Потому что практически всем интересен маршрут.

А уж проложенный или прокладываемый – это неважно. Ты ведь идешь по нему впервые.

Густав поднялся с квадроцикла и положил тряпочку в задний карман джинсов. Пистолет, чистый и умытый, переместился за скрипучий ремень. Странник прикрыл его футболкой, чтобы не смущать жителей двора, и вышел из сарая на скотный двор.

Уже темнело, но ночь и день еще не знали, кто из них победил. Густав не любил это время суток, когда глаза плохо различают детали в серо-голубом пейзаже. Когда он ехал на корабле, то врубал дальний свет вместе с противотуманными фарами, и это помогало избавиться от ощущения, что ты в тумане, который накачивают прямо в глаза. Это время считается периодом размытия границ сути.

Коровы спали, куры, нахохлившись, сидели плотным рядом на жердочке и то ли тоже спали, то ли медитировали по-своему.

На огороде сновали две или три фигуры. Вечерний полив закончился, и сейчас, видимо, рабочие собирали уже созревшие овощи, потому что в жару это делать было невозможно.

Густав вышел на жилой двор и направился к своему подъезду. Но тут его остановил странный шум. Сначала он даже не поверил своим ушам, потряс головой и замер в нелепой позе, прислушиваясь.

Звук приближался. И это, безо всяких сомнений, слышался гул моторов. Такой шум мог издавать только один источник.

Странник бросился к воротам. Охрана, очевидно, уже была оповещена о приближающемся объекте, вернее, объектах, поэтому все, кто сторожил внешнюю часть забора, поднялись на свои посты и встревоженно смотрели в одну сторону.

Когда Густав подбежал к воротам, его встретил там взволнованный Игорь.

– Это то, о чем я думаю?! – спросил странник.

Но начальник охраны не успел ответить, потому что с крыши дома раздался хрип рупора и дозорный сказал в него всего лишь несколько слов: «Внимание! К нам приближаются корабли!»

И в этой короткой фразе для Густава смешалось все самое лучшее, о чем он мог только мечтать, томясь в этом жарком, плавящемся от зноя и собственной обреченности городе.

Он сбросил засов и крикнул Игорю:

– Открывай! Быстрее!

– Но ведь там могут быть…

– Быстрее! Открой и выпусти меня! Я сам разберусь, если ты боишься.

Игорь пожал плечами и открыл замок.

Странник выбежал наружу.

Звук приближался справа. Оттуда, куда шли в свое время Марков и Густав, стремясь найти хоть что-то, могущее спасти их жизни.

Уже была видна пыль, поднятая десятками колес. Шум усиливался. По всей видимости, в город въехала очень крупная община.

Густав вышел на середину дороги и замер. Вот показались проблески фар. Корабли шли достаточно уверенно. За забором, во дворе, слышались крики – это охрана, конечно же, не пускала никого на забор и за его пределы: Игорь, скорее всего, приказал держать оружие наготове и стрелять после первого предупреждения.

Но если бы Густава попросили оценить происходящее, он не стал бы говорить, что следует опасаться кораблей. И дело тут было не в том, что он странник и машины для него всегда были чем-то родным, вроде старой кружки, из которой он в детстве пил по утрам воду комнатной температуры, чтобы желудок правильно работал. Нет, как и любой человек, проживший в мире странников более двадцати лет, Густав знал практически все о формированиях кораблей.

Опасаться можно было лишь одинокого странника или пиратов. Но первые никогда и не ходят группой, а вторые не появляются в городах в открытую, да и передвигаются обычно на трех-четырех машинах, не больше, – так легче координировать действия при налетах.