Светлана Прокопчик - Русские ушли Страница 55

— Это да, — признал Косыгин. — Запросто так бывает.

— А может быть и по-другому. Ты ж родился в глухой деревне. Дальше сельской церкви не ходил. У тебя первое путешествие случилось, когда в армию забрали. Ты теперь умней любого вашего деревенского старика, потому что они за баобаб на синей сопке не ходили, а ты по стране поездил. Ты мир видел. Людей. Так и чего тебе терять? Можно подумать, в Южногорске скучней будет, чем в твоей деревне. Зато твои дети будут не крестьянские, а офицерские. Вырастут, в Москву или в Саратов поедут учиться. Ты ж им на образование скопить в любой дыре сумеешь, у тебя хватка есть.

Косыгин вздыхал и ерзал, будто ледяная скамейка жгла ему задницу.

— Вечно ты как завернешь… сказал бы уж проще.

— Хрен тебе. С какой радости я за тебя решать буду? Я хочу, чтобы ты подумал. Пойми, Серега, тебе никакой выбор не будет в тягость, если ты сам его сделаешь. Глупо делать выбор, чтоб кому-то угодить. А вот если ты поймешь, что тебе самому военная карьера нравится, — другое дело. Тебя, конечно, старшие дрючить будут, у офицеров дедовщина такая же, может, и похуже. Так и что? Тебя в деревне помещик тоже за стол как равного не посадит. В общем, ты подумай как следует.

— Да я подумал уже. Все равно поступать буду…

— Куда? — раздался насмешливый голос. Майкл и Косыгин вскочили, Косыгин еще и покраснел. У Дашкова была очень неприятная привычка ходить тихо, за счет чего он порой подслушивал обрывки чужих разговоров. — Вольно, рядовые, можете курить. — Он прислонился к стене, повертел в пальцах трубку, убрал ее, достал сигарету. — У вас, ефрейтор Косыгин, сколько классов образование? Четыре? Или пять?

— Шесть, — выговорил Косыгин, пряча глаза.

— Не имеет значения. В военных училищах без экзаменов принимают только тех, у кого аттестат о полном начальном образовании и прекрасные рекомендации с места срочной службы. А все остальные сдают приемные экзамены.

Косыгин смущался, не привык вести с ротным задушевные разговоры. Переминался с ноги на ногу, в кулаке тлела недокуренная самокрутка.

— Впрочем, — решил Дашков, — идемте, ефрейтор. И нырнул в тоннель, выбросив почти нетронутый окурок. Солдаты последовали за ним. В канцелярии ротный порылся в ящиках стола, достал лист бумаги и гелевое перо.

— Садитесь, ефрейтор Косыгин. Записывайте условие задачи. Есть бассейн. По одной трубе вода в него поступает, по другой — из него вытекает…

Майкл с трудом удерживался от смеха, глядя, как старательно выводит буквы и цифры Косыгин.

— Записали? Отлично. Что узнать, уяснили? Приступайте к рещению. Вы должны уложиться за пятнадцать минут. Рядовой Портнов, запрещаю вам подсказывать, — с этими словами ротный вышел.

Косыгин умоляюще посмотрел на Майкла.

— Нет. Это твое испытание.

У Косыгина на висках выступили капельки пота от умственного напряжения. Ровно через четверть часа Дашков вернулся с затертой книжкой под мышкой.

— Не решили? Я так и думал. Надеюсь, вы сделаете должные выводы о ваших реальных шансах на поступление в училище. — Ротный выдержал паузу, чтобы Косыгин проникся. Потом положил перед ним книжку. Майкл так и предполагал, что это учебник по математике. — Даю вам две недели сроку на изучение. Через две недели представите мне тетрадь со всеми задачами из учебника, решенными, разумеется. И будьте готовы устно ответить на любой мой вопрос по изученному материалу. Свободны, ефрейтор Косыгин.

Косыгин уполз, не зная еще, радоваться ему или вешаться с горя. Насколько Майкл знал ротного, тот с будущего курсанта теперь не слезет. Ничего, Косыгину полезно заранее привыкнуть.

— Что у вас с пальцами, рядовой?

— Холодно, ваше благородие. Кожа трескается, кровь идет. А в перчатках печатать невозможно, по клавишам не попадаю.

— Возьмите в моем кабинете отопитель. Там сейчас лейтенант Рябов, если будет возражать, скажите, что я распорядился. И внесите отопитель в список имущества, за которое вы отвечаете в этой комнате.

Дашков удалился. Майкл посмотрел ему вслед. Мировой ведь мужик. Нет, ну кто бы еще из офицеров снизошел до солдатских проблем? А этот все видит, все подмечает. Майкл чувствовал, что ротный — не выпускник училища, а потомственный военный. Но торчит в глуши, как опальный придворный. Может, и в самом деле опальный? Ляпнул по молодости крамолу, упекли беднягу на границу.

Майкл сходил за отопителем. Рябов, упившийся в хлам, спал на столе и возражать не стал. Майкл установил у себя отопитель, вызвал свиту и приказал доставить Рябова домой — во-первых, потому, что порядок любил, во-вторых, потому, что придет Дашков и все равно скажет волочь Рябова до квартиры, в-третьих, привычки лейтенанта в части изучили превосходно. Если его вовремя не сдать жене на руки, проснется и будет до утра добавки требовать.

Вожделенный делатель тепла поднял температуру в помещении до семнадцати градусов. Майкл будто в тропики попал. Разнежился, осоловел слегка. И не особо сопротивлялся потоку мыслей, заполонивших сознание. В армии все много думают. Оттого, а не от побоев, и приходят изменившимися. А побои ни при чем. Некоторым за весь срок службы от силы пару раз по морде прилетает. Несерьезно. На улице или в студенческом кабаке больше шансов нарваться.

Бьют и дрючат там, где скучно. Где заняться нечем. Например, в Южногорске-23. Майкл до сих пор не мог поверить, что так облажался. Он-то думал — попадет в боевую часть, круглосуточные посты, пушки, строгость, дисциплина, честь и патриотизм.

Три раза «ага».

Он понятия не имел, что «высотной артиллерией» в целях конспирации называются ракетные войска. Пушек нет, а есть глубокие шахты, в которых спят громадные, метров по тридцать, толстые ракеты. А солдаты их обслуживают. Они следят, чтобы от подземной сырости не слезала краска, а коррозия не ела бы мощные корпуса со смертельной начинкой. Если появлялись рыжие пятна, их зачищали. Вручную. То есть брали на складе кусок наждачной бумаги, обертывали ею подходящий деревянный брусок и драили. По идее, ржавчину полагалось снимать специальными шлифовальными машинками, только их офицеры по домам растащили ремонт делать.

В уходе за ракетами и заключалась служба. Чтобы мало не показалось, солдатам вменялось в обязанность следить за состоянием маленького военного аэродрома для аппаратов с вертикальным взлетом. Такие аэродромы были в каждой пограничной части. В прошлом веке обитатели Старого не выиграли войну только потому, что у них не было самолетов. Потом-то завели повсюду, но за отсутствием мотивации боевая авиация загнулась по-тихому. Только вертолеты остались. Летали с материка. Гражданский авиапарк худо-бедно существовал, но те пузатые чудовища садились на взлетно-посадочную полосу в Южногорске. На аэродром в части их не посадишь при всем желании — длина полосы в сто метров. Даже не смешно. Хотя, говорят, самолеты на острове в аварийной ситуации великолепно садятся на брюхо — в снег. Шасси убирают и едут как на санках. Если повезет, и самолет не угодит в лес или в город — прямо к аэробусу подкатывает транспорт и доставляет пострадавших в церковь, где уже священник ждет. Если не повезет, тогда тот же транспорт волок останки в местный морг.

А солдаты чистили свой аэродром. Пидорасили как сволочи, все сверкало. Чуть дальше находилась метеослужба, тоже военная, так метеорологи жутко завидовали артиллеристам — мол, нам бы ваши руки для ухода за нашими площадями. Ротный иногда отряжал взвод на помощь коллегам. За какие шиши — Майкл не ведал. И не хотел, если по правде.

Два раза в год рота выезжала на полигон — учения устраивать. Полигон располагался в полутора километрах южнее, и в этом отношении больше, чем артиллеристам, везло только десантуре, на чьей территории полигон и находился. Майкл на учениях был только однажды, вынес два урока: сигарет с собой надо брать больше и ни в коем случае нельзя пить с метеорологами. Куда в них, мерзавцев, столько влезает?!

Все остальное время артиллеристы ждали. Ждали, пока в поле действия радара не попадет «инородный объект». Тогда начнется то ради чего затевалась вся эта чертова служба. Полетят команды, толстое тело ракеты выпрыгнет из шахты и понесется в небо, угрожающе завывая. И там, на орбите, настигнет роботизированный кораблик Чужих, разнося его в пыль.

Ротный как-то сказал, что на его памяти приказа осуществить боевой пуск не случилось ни разу. Но это не означало, что боевая тревога не разбудит часть никогда. Ведь чтобы Чужие не проскочили через их сектор, они тут и торчали, сгнивая заживо от авитаминоза и сходя с ума от скуки. Офицеры пили запоем, солдаты развлекались побоями.

А Майкл злобно ворчал на себя: глупость совершил. Надо было оставаться во внутренних войсках. Или согласиться служить при Штабе. А он, идиот, напросился на худшую из служб. Погеройствовать захотел. Догеройствовался, мля.