Роман Глушков - Лед и алмаз Страница 55

Также хорошо, что Хряков не являлся обычным твердолобым солдафоном и привык прислушиваться к словам ученых, под чьим командованием он служил. Быстро смекнув, что здесь творится, он придержал бойцов и позволил беглому доктору и мне довести дело до финала.

К счастью для всех нас, финал этот выдался удачным. Стенки контейнера в конце концов соединились, надежно заперев в нем «Лототрон», сжатый до объема одного кубического метра. И я при этом не сгорел дотла, как опасался Хряков, а вновь стал самим собой, вернувшись к нему вкупе со всеми своими сокровищами. Уже и не чаявший изловить нас живыми полковник так обрадовался, что даже не припомнил мне всех пострадавших сегодня от моей руки солдат. А также приказал прекратить преследование Динары и Жорика, чье отступление в метро было замечено дозорными, выставленными Грободелом на купольных галереях. Время поджимало, да и твари, что перебили экспедицию, могли с тем же успехом атаковать солдат. Гоняться за обычными сталкерами, когда я и «Лототрон» уже в руках у Хрякова, он не намеревался. Впрочем, отправленная за нашими товарищами погоня все равно вряд ли настигла бы их. Ловить матерую питерскую следопытку в ее родной стихии — подземельях — было все равно что бросить песчинку в озеро, а затем, нырнув, пытаться отыскать ее на дне.

Возможно, Грободел был бы рад поболтать с нами по душам, но он не захотел тратить на это драгоценное время. Выяснив все, что мы со Свистуновым знаем о здешней резне — а знали мы ненамного больше самого Грободела, — полковник скривил в досаде лицо, выругался и отправился проводить расследование собственными силами.

Заметного успеха на этом поприще он тоже не добился. Слушая рассказывающего мне полушепотом последние новости Тиберия, я в это время глядел на мотающегося по лагерю Хрякова и видел, что тот озадачен не меньше нашего. Изучив останки, а также исцарапанные обломки доспехов и оружия, он решил посоветоваться с несколькими, видимо, самыми опытными бойцами. Но они лишь помотали головами и беспомощно развели руками: дескать, даже не спрашивайте, господин полковник — сами ни хрена не понимаем и теряемся в догадках…

Осмотрев оставленные неведомыми монстрами отпечатки, что также не сдвинуло дознание с мертвой точки, Грободел в итоге сдался. Пнув в сердцах подвернувшуюся ему под ноги коробку из-под сухпайка, горе-следователь окликнул адъютанта и, когда тот обернулся, демонстративно повращал поднятым вверх указательным пальцем, после чего ткнул им в сторону тамбура.

«Закругляемся и проваливаем отсюда!» — Так следовало толковать этот выразительный немой приказ полковника. И адъютант, не задавая командиру лишних вопросов, бросился тут же созывать солдат для отхода к оставленной за пределами купола технике.

Отвлекать их на переноску тел и оборудования было нежелательно, но иной рабочей силой Хряков не располагал. Нас с Тиберием также припрягли к труду, ради чего, как выяснилось, нам и не надели наручники. Мне и доктору доверили тащить непосредственную причину нашего пленения — контейнер с «Лототроном». Причем я, как человек, не уступающий в выносливости чистильщикам, был вдобавок нагружен двумя свернутыми и зачехленными палатками. Одну из них мне повесили на спину, а другую приказали нести в свободной руке. Свистунов также мог бы помочь коллегам по Центру, взяв во вторую руку ящичек с какими-нибудь приборами. Но, поскольку та была у доктора сломана, он получил от Грободела поблажку.

Не приравненные ко вьючным мулам лучшие бойцы Хрякова стерегли караван, глядя в оба, не покусится ли кто на нас во время этого короткого, но трудоемкого перехода. Сидящие на галереях дозорные помалкивали. Большинство из них обозревало не только подкупольное пространство, но и внешние, прилегающие к площади территории. У меня отпала нужда самому наблюдать за округой, отчего я, нагруженный физически, ощущал тем не менее моральное облегчение. Что ни говори, а приятно, когда за твою безопасность отвечают сразу два взвода головорезов. Это, а также отсутствие необходимости заботиться о собственном пропитании были, пожалуй, единственными плюсами моего плена. Плюсами, которые я, однако, не задумываясь, променял бы на былую свободу — пускай опасную, зато во сто крат более комфортную.

Пока мы выбирались из этого проклятого места и спускались со снежного вала, Грободел подтянул к западному сектору купола — туда, куда мы шли, — весь свой транспорт, который прежде был рассредоточен по периметру площади. Оставшиеся к этому времени на ходу девять снегоходов «Маламут», двое аэросаней «Альбатрос» и главная ударная сила полковничьего отряда — катер на воздушной подушке «Ларга» ожидали нашего появления, выстроившись в ряд на заснеженной пустоши. На них нам и предстояло добираться до входа в гиперпространственный тоннель, поскольку вертолеты местные чистильщики гостям не выделили.

О да, я прекрасно понимал командование Пашинской военной базы! Любой на его месте показал бы Хрякову кукиш, когда тот запросил бы у хозяев еще и «вертушки». Да этот крымский охотник не иначе вконец обнаглел! Сначала угробил на своем сафари несколько единиц дорогостоящей техники и полдесятка бойцов — как местных, так и своих, а теперь еще три «Ми-ТПС» ему подавай! Перебьется! Весь день ломал наши лыжи, вот пусть на них же отсюда и уматывает! Да не забудет напоследок поблагодарить наших водителей — и погибших, и уцелевших — за то, что они рисковали своими жизнями в угоду его непонятным научным интересам!

Всю дорогу от центра площади до стоянки техники я вспоминал дивные грезы, в которых недавно витал. Я не забыл ни единого мгновения этого невероятно реалистичного сна. И чем больше о нем думал, тем сильнее сомневался: а был ли на самом деле это сон? Ну и что, что декорации в нем выстроило мое воображение! Главными ведь в моих видениях все равно были самые близкие — и такие далекие ныне — мне люди, а не играющие их актеры. И вели они себя в моем эфемерном присутствии не так, как я всегда представлял себе их жизнь на Мадейре. По крайней мере, разговор между Лизой и Аней, которому я стал сегодня свидетелем, совершенно точно никогда не рождался в моих фантазиях.

Постойте-ка! А какой вообще смысл мне терзаться сомнениями, пытаясь доказать, что я побывал у взаправдашних, а не выдуманных жены и дочери? Кто вообще требует от меня эти доказательства? Ради кого я ломаю голову, пытаясь их обнаружить? Ради самого себя? Но это же форменный идиотизм! Раз я хочу считать, что посетил сегодня в обличье призрака свою семью, значит, буду так считать, и баста. И кто меня в этом переубедит? Тиберий? А оно ему надо? Тем более что я ничего не рассказывал доктору о своем ментальном путешествии на Мадейру. Сами посудите: разве в мире, где уже существуют мгновенные гиперпространственные перемещения на огромные расстояния, перелет души из Сибири в Атлантику и обратно может считаться таким уж великим чудом? Нет. Ну, а на нет, как известно, и суда нет.

Итак, сегодня я впервые за пять минувших лет сумел наконец-то побывать недолго в гостях у своей семьи. Никаких сомнений — все именно так и было. Точка. Тема закрыта…

Скованные одной цепью, мы со Свистуновым наблюдали со стороны, как чистильщики грузят на «Альбатросы» и «Ларгу» останки и оборудование погибшей экспедиции, и дожидались, когда настанет наша очередь взойти на палубу. На чью именно палубу, было в принципе ясно. Вряд ли теперь Грободел выпустит меня из-под надзора своего недремлющего ока, так что добираться до тамбура нам предстоит вместе с полковником на его катере.

Я не разбираюсь в классификации судов на воздушной подушке. Могу лишь сказать, что «Ларга» являла собой нечто среднее между десантным кораблем и легким разведывательным катером. Ее грузоподъемность позволяла брать на борт примерно два взвода солдат или соответствующий им по весу груз, а вооружение состояло из двух 12,7-мм ИПП, двух 30-мм импульсных пушек и многозарядной ракетной установки. Все они вращались на автоматических турелях и обладали широким сектором обстрела. Пулеметы были установлены на носу, орудия — по бортам, а ракетница — на крыше верхней палубы. Под палубной крышей, за пуленепробиваемыми стеклами, размещались мостик и объединенное с ним помещение для десанта. На нижнем уровне катера располагалось моторное отделение. Экипаж состоял из четырех человек: капитана и по совместительству рулевого, его помощника и по совместительству связиста-моториста и двух бортстрелков-операторов. Все они были также из местных чистильщиков, что выдавала их отличная от бойцов Хрякова униформа и шевроны.

Памятуя, что держать меня поблизости от оборудования для последнего крайне вредно, Хряков разместил нас со Свистуновым у левого борта, там, где я не мог дотянуться ни до какой аппаратуры. Моя и без того ограниченная свобода уменьшилась до совершенно непотребных размеров после того, как полковник собственноручно прицепил нас за цепь к одному из бортовых кронштейнов. Он был приварен к корпусу на уровне человеческого роста, отчего ни я, ни Тиберий не могли опуститься на сиденья и были вынуждены ехать стоя, держась за поручни, словно пассажиры в переполненном вагоне метро. Стоило лишь мне или доктору ненамного отшагнуть от борта, как цепь тут же тянула другого из нас в противоположную сторону. Хорошо, что мы с Тиберием успели мало-мальски сдружиться и потому терпели подобные синхронные мучения стоически, без взаимных препирательств. Хотя, признаться, после каждого такого рывка за шею мне страсть как хотелось придушить или пристукнуть собрата по несчастью за его неуклюжесть.