Кирилл Мошков - Увидеть Хозяина Страница 56

– От протоепископа Церкви Единого Сущего на Станции Толиман, премудрого Агара, – пробормотал толиманец. Глаза его совсем закатились. Казалось, он вот-вот должен был потерять сознание.

– Так. Как мне попасть к Начальнику Станции? – тут же спросил Реостат.

Голова дежурного старейшины транзитно-пересадочной службы начала клониться на грудь, но он еще довольно отчетливо пробормотал:

– Старейшина находится в своем рабочем кабинете. Девятый уровень, хорда А, центральная зона.

– Отпусти его, – шепнул мне Реостат.

"Ты свободен, ничего не произошло, тебе просто стало на минутку не по себе", подумал я, глядя на толиманца.

Едва его голова начала подниматься и руки собранно устремились к консоли, как Реостат моментально отключил связь.

– Так! – Шкипер вскочил на ноги. Он был чуть выше меня и сейчас, выпрямившись, казался каким-то особенно подвижным и сильным. Я уже знал: так бывает в те минуты, когда Реостат сильно сердит. – Майк, руки в ноги, собирайся, оставь здесь все свои документы, кроме идентифика "Реостат Лимитед". Ты мне нужен, идем.

– Куда? – спросил было я, но Реостат уже говорил в интерком, склонившись над консолью:

– Дик, Святослав, простите, вынужден вас разбудить. У нас тревога. Срочно в рубку!

– Куда мы идем? – не отставал я.

– В задницу мы идем! – гаркнул на меня шкипер. – Одет для выхода, нет? Иди куртку надень, у них тут не жарко, шестнадцать градусов! Будешь чихать – потеряешь контроль! Ну, бегом, чего стоишь?

Ледяные глаза Реостата глянули на меня так пронзительно, что я, почти что помимо воли, буквально вылетел из рубки, столкнувшись в тамбуре со Святославом, который не стал терять время на одевание и прибежал прямо в белой, с трогательной красной вышивкой крестиком у горла, длинной исподней рубахе и белых исподних штанах чуть ниже колена. На лесенке мы еле разминулись с Диком, который был гол по пояс, но успел натянуть свои мерцающие штаны с лампасами. Схватив в каюте куртку, я снова бросился было к рубке, но Реостат уже был внизу, у выходного тамбура, и кричал оттуда:

– Понял меня, Дик? Полное молчание по радио, полный игнор, и все! Жди шесть часов, и если мы не вернемся, вызывай моего страховщика из Ассоциации, требуй у него аварийного пилота, и рвите когти на Телем или обратно на Комп! Понял?

– Понял, понял, – успокоительно прогудел в трансляции голос Дика, тамбур открылся, и мы вылетели на самую нижнюю палубу Станции Толиман.

Сектор, где мы оказались, выглядел голо и бесприютно: голые стальные стены, вздымающиеся к следующей палубе метрах в пятидесяти над нами, голый стальной рубчатый пол, голые могучие шпангоуты, рассекающие стены каждые тридцать метров, тусклый свет редких, неярких газосветных ламп, живо напомнивших мне ведущий к Цитадели Хозяина подземный ход, холодный, пахнущий металлом воздух и полное одиночество – во всем этом огромном помещении между переборками, делившими палубу на сегменты через каждые семьсот метров, кроме нас, не было ровным счетом никого, и ни на одном, кроме нашего, стыковочном узле – а их в поле нашего зрения было не менее полутора десятков – не горели табло, указывающие на то, что в доке узла находится пристыкованный корабль.

– Ш-ш-айтан, – прошипел сердитый Реостат. – Ну конечно, еще и в пустой сектор нас загнали. Глянь-ка на шар.

Шар был зеленый. Не интенсивно зеленый, как было в Цитадели, но вполне определенно зеленый, и очень яркий. Не слишком близко, но и не слишком далеко от нас находились либо прислужники Хозяина, либо какая-то служащая им техника. Ни то, ни другое ничего хорошего не обещало.

– Мне тут не нравится, Роби, – пробормотал я. – Тут гоблины кругом. Надо валить отсюда, пока нас не взяли за жабры!

– Holishit, – пробормотал Реостат. – Вот попали! Непосредственная угроза?

– Не совсем. Просто окружение такое… Это пока еще не на нас направлено. Но они где-то тут.

– Понятно. Ну, идем разберемся с начальством, заберем наших ребят и будем, правда, рвать отсюда когти.

Он энергично сунул руку в карман комбинезона, и я уставился на него, ожидая, что он сейчас вытащит оттуда оружие.

Но в руке шкипера оказалась только маленькая, не больше визитной карточки, оранжевого цвета прямоугольная пластинка толщиной не больше миллиметра-двух.

– Подержи.

Я внимательно взглянул на пластинку. Она казалась сделанной из очень прочной пластмассы – наверное, из той, что называлась здесь кералитом. На ней не было ни знаков, ни надписей, только две черные точки, симметрично расположенные с каждой из ее сторон против небольшого полукруглого выреза на короткой стороне прямоугольника.

Реостат тем временем извлек из-под комбинезона пристегнутый к его внутреннему ремню цепочкой кей – то самое устройство, которое Фродо как-то определил как персональный кодирующий ключ-усилитель. Я уже знал, что такой предмет имеет любой флотский офицер, даже пилоты частных кораблей. Это тонкий, немного похожий на маленькую часовую отвертку кералитовый стержень оранжевого цвета, длиной миллиметров восемьдесят: если на него надавить в темноте, он светится. Это действительно ключ: при нужде любой замок на любом космическом корабле, если только замок этот не заблокирован специально, можно вскрыть, просто вставив в его гнездо тонкий конец кея. Кеем можно также, пользуясь им как переходником между любым информационным гнездом и персональным блокнотом, разблокировать любую аварийно замкнутую компьютерную систему. Кроме того, кей работает как усилитель сигналов личного браслета-регистра или блокнота, превращая их в таком случае, соответственно, в аварийный радиобуй или миниатюрный карманный сервер передачи данных. Я уже видел Реостатов кей, на котором он в давние времена тонким черным фломастером написал на родном языке сакраментальное "FUCK IMPERIA": он при мне открывал им корабль, когда мы вылетали с Хелауатауа. Теперь он с усилием воткнул тонкий конец кея в черную точку на кералитовой пластине. Раздался такой звук, как будто Реостат ломал грифель карандаша. Точка раздалась, пропуская тело кея, которое все дальше и дальше проталкивалось сквозь пластину, пока пластина не уперлась в опоясывающее толстый конец кея полупрозрачное кералитовое колечко. Раздался щелчок, и по поверхности пластины побежали еле заметные муаровые разводы.

– Готово, – пробормотал шкипер.

– Что это такое?

Вместо ответа Реостат подмигнул мне самым хулиганским образом:

– Никому не говори, что я так делал и что ты вообще видел такую карточку, ладно?

– Ну, ладно… – озадаченно пробормотал я.

– А теперь побежали. Видишь шлюз в конце сектора?

– Вижу.

– Нам туда.

– Ненавижу бегать, – пробормотал я, и мы побежали.

Следующие четверть часа мне никогда не забыть. Реостат при помощи своей хитрой карточки взламывал коды шлюзов, люков, эскалаторов и лифтов, а я прикрывал его от обнаружения, мысленно рассказывая всем, кто мог нас видеть, что на самом деле они не видят никого. Рыжий шкипер был зол, очень зол, и все время рассказывал мне об обидах, которые он претерпел от Станции Толиман в разные периоды своей бурной жизни. Список обид начинался знакомством с полицейской плеткой, когда юный Роби Кригер со слишком шумной, по мнению строгой полиции Станции Толиман, компанией таких же, как он, курсантов в штатском летел на первые в жизни курсантские каникулы, а заканчивался темной историей с подменой каких-то лицензий, затеянной нечистыми на руку боссами Летной Лиги и почему-то сочувственно воспринятой толимановскими старейшинами, которых Реостат – впрочем, бездоказательно – подозревал в связи с этим в получении от Летной Лиги какого-то рода взяток. Рыжий несся по коридорам Станции, как ураган, а за ним, пыхтя и пытаясь поймать дыхание, еле поспевал я. Мне еще и на шар надо было не забывать поглядывать. По счастью, по мере удаления от нижних ярусов угрожающая зелень в хрустальной капле рассеивалась, уступая место обычному сероватому фону.

Через пятнадцать минут мы были на девятом уровне в центральной зоне хорды "А". Здесь было довольно многолюдно, но не было видно ни единого пассажира или пилота – только закутанные в бурнусы члены экипажа Станции, часть которых была вооружена. Мы сразу отыскали приемную Начальника Станции – просто потому, что возле нее было больше всего народу, но все эти люди – в серых, синих, черных, бежевых и белых бурнусах с белыми, желтыми, красными и зелеными каемками на капюшонах, все мужчины бородатые, все женщины – с повязанными белой материей лбами – все эти люди интересовались вовсе не приемной, которую скромно охраняли два полицейских. Все они стояли в длинной, беспокойно переминающейся с ноги на ногу очереди, которая, змеясь, уходила в разверстые двери какого-то помещения напротив приемной, в противоположном конце обширного холла. Очередь медленно, примерно по человеку каждые десять-двадцать секунд, продвигалась внутрь дверей, хотя из них навстречу очереди никто не выходил: видимо, выход был где-то в другом месте.