Громов: Хозяин теней 1 - Екатерина Насута Страница 57

Философский вопрос.

И что куда важнее, риторический, а стало быть, комментариев не требующий. Я даже Метельку, что рот открыл, толкнул. Тот рот и закрыл.

Меж тем Мозырь скинул с кресла ворох каких-то тряпок и уселся, после чего удостоил нас взглядом. Чуть скривился, недовольно этак.

Вздохнул.

— Стало быть, вот ты каков… Охотник. Подойди.

И рученькой махнул, приманивая.

— А ты… как там тебя… Метелька?

— Д-да, — тот и заикаться стал от волнения.

— Тоже неплох. Сообразительный малый… говорили, что голова у тебя варит. Хорошо. Жадных до наживы много, а вот головастых, тех не хватает. Ты это, сходи там, во двор, поищи Еремея. Знаешь?

— К-конечно.

— Вот… поищи и передай, чтоб машинку закладывал, чтоб нормальную только. Скатаемся в одно местечко, поглядим, что да как… иди, иди.

Говорил Мозырь спокойно и с улыбочкою будто бы. И Метелька, преисполнившись радости, что доверено ему этакое непростое дело, мигом за дверь выскочил.

— Не бойся, — Мозырь сцепил руки. Меня он разглядывал пристально. Я же — его… обычный человек, чего сказать. Свету в комнате немного — вон, фонарь на столе да лампочка под косматым абажуром, что свисает едва ли не до самого стола. И свет будто отделяет меня от Мозыря, пряча его в густой тени. Опасается? Или скорее уж привычка.

Не та мы величина, которой опасаться можно.

Он же… костюм вот вижу. Правда, понять не могу, добрый костюм или так себе, средней поганости. Котелок с головы снял, примостивши на краешек стола. Руки сцепил. Руки крупные мясистые. А лицо — невыразительное, и опять не понятно, мы ли таким его видим или же оно на самом деле усредненно-неприметное.

— Я не боюсь, — я подвинул какой-то стул, с которого свалилось шмотье. — Интересно. Никогда такого не видал.

— Действительно. Жизнь многогранна…

И снова пялится.

Достал футлярчик квадратный, крышечку откинул и, подцепив мизинчиком, вытащил круглое стёклышко в оправе, которое в глаз и вставил.

Оба-на… а то и светится.

Ярко так.

Сине-зеленым. Артефакт, стало быть.

— Артефакт, да? — интересуемся для поддержания беседы.

— Видишь?

Киваем.

— Он самый, он самый… — Мозырь ответил предовольно.

— И что он делает?

— Позволяет увидеть проблемы, ежели таковые есть… дорогая штука. На тебя трачу.

— Я не просил, — я сразу обозначаю свою позицию, потому как в ином разе моргнуть не успеешь, как долгов вывесят, что настоящих, что надуманных.

— Не просил, да… но и вправду… жаль, жаль… такой молодой, а уже насквозь хворый… и что мне с тобою делать?

— А что надо?

Щурится, что твой кот на солнце. И улыбка становится шире и шире.

— Хороший вопрос… хороший… что надо… я, может, на тебя планы уже построил. Вложился в них… вон, на мелкого этого потратился и на то, чтоб вас сегодня выпустили…

— Так это, снова же ж, я не просил, — сую руки в карманы, хотя Савка уже проникается сказанным и даже жалеет бедного Мозыря, который в лучших намерениях обманулся.

Это он зря.

Игра всё.

— Сами вы решили вкладываться. А я так не виноватый, что помру. Мне, может, помирать и вовсе неохота…

— Верно, верно, — Мозырь кивает. — Никому не охота. Поправиться надеешься?

— А есть способ?

Соврёт?

— Я не целитель, — Мозырь разводит руками. — Тут тебе к ним надобно… но от себя знаю, что Охотники редко болеют. Весьма… мало какая зараза способна на той стороне выжить. Да и сами они, чем чаще на дело ходят, тем крепче становятся.

Этот умнее Антошки. Во всяком случае, сказку про чудо-траву втюхать не пытается. Но посыл ясен.

— Значит, мне надобно… на ту сторону?

— На ту сторону ты пока не сдюжишь, — Мозырь пробует откинуться на спинку кресла, но та издаёт протяжный печальный скрип. — Но вот рядом побыть — попробуй. Глядишь, и почуешь чего. А там… мужики-то ходят. Только там обыкновенному человеку тяжко. Не видно ничего.

— Вы… бывали?

— Сподобился. Молодой был. Дурной. Всё доказать что-то кому-то хотел, — и он не лжёт, это мы чуем. — Там всё серое. Будто в тумане и таком, что на три шага ничего не видать. И сделаешь эти три шага, а потом назад не возвернёшься. А ещё оно шепчет на разные голоса… но да, люди, мальчик, такие твари, что ко всему приноровятся. Вот и тут сумели. Есть верёвки заговорённые. Есть фонари, что на той стороне светят. Есть серебро и намоленное железо… всё есть. Да только это — костыли… и ты поймёшь. Глянешь?

Переход был резким.

И снова виден опыт. Поманил, но ничего-то толком не сказал, разве что намекнул, что Савке на той стороне легче будет, чем простым людям. А ходят и простые.

И туда.

И обратно.

— Не даром, само собою… — Мозырь вытащил из-под стола коробочку, которую ко мне подвинул. — Я верю, что с людьми надобно по-честному.

А вот теперь врёт. Но это нормально, это понятно. И коробочку я беру. В ней — стопка бумажных купюр, каких-то очень больших, как по мне.

— И с тобою… помрёшь ты или нет, это ещё вилами по воде писано. Целители тоже ошибаются. Но пока ты живой, кто мешает нам дружить?

— Никто, — соглашаюсь я, да деньги пока не беру. — Мне бы условия той дружбы знать.

— Условия… сразу видно человека образованного. Дружок твой только и ждёт, когда к себе позову. Побежит… и про условия спрашивать не станет.

— Я — не он.

Савка бы тоже не стал. Он и сейчас замер, поражённый стопкою денег. Он не знал, сколько их, но понимал, что много. Матушка его деньги хранила в шкатулке, а её — в надёжном месте, в бельевом шкафу, под простынями.

Ну да, потому и спёрли, что нет места надёжнее.

— Не он… мыслишь иначе.

Комплимент?

Мне бы раздуться от гордости, что такой важный человек хвалит. Только не раздуваюсь. Сижу ровно на заднице и улыбку давлю.

— Условия обыкновенные… как полновесному Охотнику я тебе платить не могу. Сам понимаешь, ты не дорос ещё.

— Понимаю, — соглашаясь.

— Но вот за треть цены если согласишься поработать, то и хорошо…

— Что