Александр Риттер - Когда палач придет домой Страница 58

– Эд! – выкрикнула она, оторвав свое лицо от моей груди. – Он покончил жизнь самоубийством вчера днем! – Потом она вновь уткнула лицо мне в грудь, сотрясаясь от рыданий, словно маленькая девочка, плачущая об испачканном платьице.

Я не знал, что сказать, и поэтому просто ласково гладил ее по голове. Не утешайте плачущих детей, дайте им выплакаться, и тогда горе покажется им менее тяжелым, чем оно есть на самом деле. Просто прижмите их покрепче к себе, чтобы они почувствовали, что вы их любите и разделяете горе их утраты. А все люди в глубине души – просто маленькие дети.

– Он убил себя из-за меня, – прорыдала Светлана. – Из-за того, что я его бросила.

– С чего ты взяла? – спросил я.

– Сегодня утром сюда приходил полицейский. Буквально через пять минут после твоего ухода, – захлебываясь слезами, начала рассказывать она. – Он сказал мне, что Эд выбросился из окна своего дома, в котором снимал на имя Криса квартиру. На его столе нашли мое письмо и прощальную записку. Он убил себя из-за меня! Но я не хотела этого! Клянусь тебе, я не хотела его смерти! Я даже не думала, что он может так сделать…

«И я тоже не думал, что все получится именно так. Когда я сидел и планировал операцию по ликвидации Эда… когда я планировал его убийство, я даже предположить не мог, что все закончится именно так. Судьба, как всегда, выбрала самый неожиданный вариант. И самый неприятный. Прости меня за это, Светлана», – подумал я, еще крепче прижимая ее к себе. Потом сказал:

– Не вини себя в его смерти. Рано или поздно это все равно произошло бы. Каждый человек сам делает свой выбор. Каждый сам отвечает за себя, и если он выбрал этот путь, то, значит, его подсознание давно готовило его к этому пути. Пойми, тебе не в чем винить себя.

– Он убил себя, потому что я его бросила, – Светлана прижалась ко мне, как ребенок.

«Нет, ты не простишь мне, если я скажу, кто действительно виноват в его смерти. Не сможешь простить. И я тебе никогда это не скажу», – подумал я и сказал:

– Если уж на то пошло, то я виноват не меньше тебя. Если бы я с тобой не познакомился, то ты бы не бросила его. На все воля божья. Бог дал, Бог взял.

Она ничего не ответила мне, только продолжала горько плакать, уткнувшись мне в грудь.

«Черт, плохой из меня психолог. Да и как успокоить человека, который потерял старого друга? Впрочем, почему друга? Возлюбленного!» – подумал я. Надо было что-то предпринять. Нельзя же давать ребенку плакать весь день, это негуманно. Кажется, мысленно я слегка улыбнулся этой мысли.

Я осторожно высвободился из ее объятий и пошел на кухню, где заставил автоповара налить в стакан двойную порцию виски и прихватил пузырек со снотворным.

Когда я вернулся в комнату, она сидела на том же диване, поджав под себя ноги, уткнувшись лицом в подлокотник и закрывая голову руками, словно от удара. Ее плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

– Выпей вот это, – сказал я, протягивая ей стакан, – и тебе станет легче.

– Бен, ведь я убила его.

Я обнял ее и, как маленькую больную девочку лекарством, напоил содержимым стакана, а затем заставил принять три таблетки снотворного. Ей было необходимо сейчас поспать. Сон лечит многое. Человек после сна все воспринимает намного легче. А виски – не менее великий лекарь. Я бы даже попытался напоить ее до похмельного синдрома, в котором личность замыкается только на себя и абсолютно безразлична ко всему окружающему миру, но хватит и стакана. Время, виски и сон будут моими лекарями.

Потом я обнял ее и так сидел до тех пор, пока она не уснула. Она спала, как ребенок, тихо дыша во сне. Я чувствовал тепло ее тела и биение ее сердца. Мысли, нахлынувшие на меня в сквере, вновь одолели меня.

Я посидел еще немного, а потом осторожно уложил ее в кровать, накрыл одеялом и пошел на кухню. Она будет спать несколько часов, а когда проснется, ей будет намного легче. Бедный ребенок, попавший в сеть.

На кухне я закурил и задумался. Ей потребуется много человеческого тепла и участия, чтобы вновь стать прежней Светланой. Мне тоже потребуется немало времени и любви, чтобы вернуться к нормальной жизни. Хватит быть ангелом смерти.

Я посмотрел в окно. Уйти из бюро палачей? В принципе, такое вполне возможно. Подать прошение об отставке, сослаться на небоеспособность. Или получить какое-нибудь тяжелое увечье, скажем, в автокатастрофе, приобрести медицинское заключение о том, что я не пригоден более к выполнению своей работы, и прощай, сэр Найджел, Биллингем и вся ваша смертоносная кампания.

Я вновь посмотрел в окно, на спешащих по своим делам людей, которые отсюда, с высоты этажей, казались муравьями. Вот она, самая глубинная причина всех моих деяний. Я был невысоким, однако мне всегда хотелось быть самым высоким. Мания величия? Может быть. Именно это заставляло меня противиться родителям, учителям, уйти в армию. Командир группы коммандос при исполнении задания – последний абсолютный правитель. А потом служба палача. Чувство, что я распоряжаюсь жизнями всех окружающих тебя людей, приятное ощущение от знания того, что недоступно другим. Может, именно поэтому я так любил свою страшную работу?

Я покосился в сторону комнаты, в которой спала Светлана.

«Уйти с работы, которая давала мне все это? Выдержу ли я лишение этой власти над людьми, зная, что где-то есть такие же, как я, которые получат после моего ухода такую же власть и надо мной? Зная, что в любой момент могу быть ликвидирован, если меня сочтут слишком опасным свидетелем, чтобы оставить в живых. Хватит ли у меня сил перенести все это и вернуться к нормальной жизни обычного человека с его обычными проблемами?

Да! Хватит, потому что я научился не смотреть на людей как на кукол, потому что я научился любить, потому что у меня есть Светлана! Потому что мы нужны друг другу. Это будет моя новая жизнь, моя и Светланы. И мы наконец-то будем счастливы.

Наконец-то ты повзрослел, мой мальчик».

Я встал и пошел в комнату. Решение было принято, и ничто не заставит меня свернуть с этого пути. Моего пути, который я избрал себе сам.

ГЛАВА 31

Ты повернул глаза зрачками в душу,

А там повсюду пятна черноты,

И мне их нечем смыть.

Мы ни в чем не виноваты. Это не мы, это судьба.

Светлана проснулась ближе к вечеру. Чувствовала себя она уже намного лучше, так что мое лекарство против шока смело можно было патентовать. Только покрасневшие глаза, на которые временами вновь накатывались слезы, выдавали ее состояние.

Я деликатно постарался обойти любые темы, которые могли хоть как-нибудь задеть больное место. Не найдя достаточно интересной, но не больной темы, я решил обойтись на первых порах молчанием.

Приготовленный мною обед легко трансформировался в ужин, который я молча подал на стол в зале.

Правда, перед тем как подать ужин, мне пришлось пережить маленький инцидент. Когда я вошел в комнату, по привычке ступая неслышно, как кошка, я застал Светлану за занятием, которого я сначала не понял, но которое секундой позже заставило меня ужаснуться.

Трясущимися руками она торопливо высыпала из флакончика таблетки снотворного. В ее ладони была уже целая пригоршня таблеток, однако она продолжала высыпать их. Я медленно и бесшумно подошел к ней со спины как раз в тот момент, когда она поднесла дрожащую руку с таблетками ко рту.

Быстро шагнув вперед, я схватил ее за запястье прежде, чем она успела высыпать их в рот. Светлана дико вскрикнула от испуга, а я тем временем быстро отобрал у нее все таблетки и полупустой пузырек, и сложил все это в свой карман. Дельце принимало совсем неожиданный для меня оборот. Даже в самых страшных снах я не мог предвидеть того, что убийство Эда вызовет такую реакцию у Светланы.

Придя в себя от испуга, она бросилась на меня, пытаясь вернуть обратно флакончик. Я предельно осторожно пресек в корне все ее попытки. Она опустилась без сил на пол и заплакала, что-то тихо бормоча себе под нос, а я медленно прошелся по комнате, забрав все, что можно было использовать для самоубийства. Потом изменил код электронных оконных замков. И только после этого вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Да, ну и ситуация. Мало того, что все закрутилось так, что я сам готов сойти с ума, так еще и любимая девушка, ради которой я готов на все, пытается покончить жизнь самоубийством. Кажется, смерть никак не хочет отпустить меня из своей свиты. Придется предпринять соответствующие меры, чтобы сохранить жизнь и себе, и любимой девушке. Не получишь ты нас, старуха. Будь ты проклята, но ты нас никогда не получишь!

Потом я быстро подал на стол, не забыв положить на приличной дистанции от Светланы любые режущие предметы. Мне совсем не хотелось, чтобы она перерезала себе вены или мне глотку во время трапезы, которая предполагалась быть праздничным ужином. Накрывая на стол, я старался ни на секунду не выпускать ее из поля зрения. Да и во время еды я не отводил от нее взгляда.