Алекс Белов - Бифуркатор Страница 58

  - Доброе утро.

  Взгляд Андрюшки медленно становится осмысленным.

  - С каких пор ты желаешь мне доброе утро? - спрашивает он бесцветным голосом.

  Я не отвечаю, чтобы не разрушить иллюзию неизвестности. И как ни в чём не бывало прохожу к раковине. Достаю зубную щётку и пасту. Открываю тюбик и останавливаюсь, лукаво поглядывая на Андрюшку. Какой же он несчастный, похудел; стоит, смотрит на меня во все глаза.

  - Мне даже как-то страшно зубы чистить, а вдруг зубная паста мне на руку выплюнется, - говорю, и медленно давлю на тюбик. Верхний слой голубоватый массы чуть вздыбился и выпустил наружу пузырёк воздуха.

  - Ну вот, - говорю. - Теперь можно чистить.

  - Откуда ты узнал? - Андрюшка серьёзно хмурится, и я вспоминаю подобный забавный взгляд.

  - Я много чего знаю, - откладываю зубную пасту и щётку. - Например... что одно яйцо в холодильнике протухшее, и я могу его пожарить на яичницу сегодня.

  - Ты его точно пожаришь, - в глазах Андрюшки вспыхивает интерес, чего, думаю, не случалось с братишкой уже давно. - Но откуда ты всё это знаешь?

  - Просто я ещё знаю, что ты проживаешь двадцать третье июля уже два месяца, - серьёзно говорю.

  - Сегодня уже пятидесятый раз, - отвечает Андрюшка. - Но... теперь и ты это почувствовал? - удивлённо улыбается брат.

  - Нет. Не почувствовал. Я просто вернулся за тобой из будущего. В общем, это долгая история, но мне пришлось многое вытерпеть.

  - То есть... прямо за мной? - лепечет Андрей. - То есть, ты меня заберёшь в нормальное время?

  - Всё верно, - киваю. - Вечером мы уже будем дома. Не помню точно, восемнадцатого или девятнадцатого августа. Мама очень соскучилась по тебе.

  - То есть, ты именно за мной возвращался? - тихо настаивает Андрей.

  - Помнишь, я тебе как-то дал обещание всегда защищать тебя? Вот я его и сдержал.

  Глаза братишки бегают, а потом происходит то, чего я не видел почти за всю жизнь: Андрюшка начинает плакать. Он направляется ко мне, протянув руки, а потом спотыкается о бортик душа и падает. Я подхватываю брата и прижимаю к себе.

  А он всё ревёт и ревёт, и мне не хочется его останавливать. Мне одновременно и грустно, и чувствую себя героем.

  - Пойдём уже отсюда, - умоляет Андрей. - Из этого чёртова дня.

  Я думаю. Самому хочется свалить побыстрее, но вспоминаю некоторые не завершённые дела в этой реальности, поэтому отвечаю:

  - Нет. Андрюха, пока рано. Я жутко голоден, давай поедим. Я сделаю яичницу и тебе.

  - Только не из протухшего яйца, - всхлипывает брат.

  - Не из протухшего. И теперь я буду всегда делать только такую яичницу, как ты захо-чешь.

  - Только глазунью, - Андрей отступает от меня, и его красные заплаканные глаза смотрят прямо в меня. Самый доверчивый взгляд брата, который я видел за всю жизнь.

  - С помидорками, - добавляю и щёлкаю Андрюшку по носу.

  **

  Пока готовлю яичницу - думаю. Андрюшка не мешает и тихо сидит за столом, внима-тельно наблюдая за каждым моим действием. Наверное, боится, что я исчезну или засмеюсь и скажу, что это всё шутка.

  Протухшее яйцо я не разбил, может, уже примерно знал, где оно находится.

  В голове прокручиваю слова Тварей: план действия. Зайти в служебную дверь в Грозди до восьми вечера. До восьми ещё дофига времени, а пока я могу что-то совершить в этом двадцать третьем июля. Но что? Утащить в дверь за собой Стёпку? Ведь Стёка ещё здесь, живой, весёлый, не знающий, что ждёт впереди. Но Твари ещё рассказали, как умирает мир без бифуркатора. Если я утащу отсюда друга, то... может, разрушу Вселенную.

  Лучший вариант - оставить Стёпку здесь, но разве я не превращаюсь в чудовище подобное Серёге? Как же всё непросто. Может, спросить совета у брата? Но мне очень не хочется загружать его голову новой бредятиной.

  Поэтому я делаю единственный выбор. И не понимаю, подлый он или справедливый. Стёпку нужно оставить здесь. Возможно, по отношению к другу я поступаю подло, но по отношению к миру - справедливо.

  Но так просто я не уйду. Я хочу посмотреть на друга в последний раз.

  Яичница дымится в тарелках на столе, я сижу напротив Андрюшки, но кусок в горло не лезет, как, думаю, и брату. Он внимательно смотрит мне в глаза.

  - Ты ещё всё тот же Артём? - спрашивает он.

  - Да. Я никуда не исчез. Я пришёл, чтобы забрать тебя в настоящее время.

  Андрюшка блаженно прикрывает глаза, готовый слушать мои слова вечно.

  - Слушай, - я хмурюсь. - Если бы на месте тебя был я, и ты бы пошёл меня спасать...

  - Пошёл бы, - торопливо отвечает братишка.

  - Погоди. Если бы оказалось, что, спасая меня, ты разрушаешь весь мир, ты бы спас меня и уничтожил мир или оставил бы меня в двадцать третьем?

  Голубые глаза Андрея на секунду задумчиво подвисают, потом в них мелькает страх.

  - Ты спас меня, уничтожив Вселенную?

  - Нет, - качаю головой. - Просто спрашиваю.

  Андрюшка неуклюже берёт вилку и нож, серьёзно обдумывая мой вопрос, а потом гово-рит:

  - Я бы оставил тебя в двадцать третьем, но попытался бы тебе сказать, что я спасал тебя.

  - Серьёзно? - хмурюсь. - Почему ты так решил бы?

  - Нет-нет, ты не подумай чего, - затараторил Андрей. - Я пытаюсь просто мыслить ра-зумно. Ты не помнишь видео, где у железнодорожника сын упал в пазы раздвижного моста?

  - Нет, - признаюсь.

  - Дело в том, что там мост был раздвинут, а его сын упал в пазы. И как раз поезд едет. Если мост не опустить, то поезд разобьётся. А если опустить, то сына раздавит насмерть. И он выбрал второе. Потому что спасал жизнь сотни человек, принеся в жертву сына.

  - Но каждый бы поступил по-своему, - пожимаю плечами я. - Кто-то и не опустил бы.

  - Я знаю, - кивает Андрюшка, и сейчас он мне кажется не по-детски серьёзным. - Лучший пример, наверное, в библии. Бог разрешает людям убить своего сына, потому что верит, что все люди на земле имеют шанс на спасение. А ещё это называется принципом наименьшего зла.

  - Очень знакомо. Что это?

  - Это когда из двух зол выбирают меньшее. Как ни крути, а жизнь одного человека важ-нее жизни многих. Даже если они тебе никто, а этот один человек - твой брат. Или сын. Или отец.

  Андрюшка начинает есть, а моя яичница давно остыла. В голове решаются громадные дилеммы.

  - Думаю, ты прав, - киваю. - Для Вселенной все мы просто люди.

  В кухне зависает тишина, Андрюшка глядит на меня слишком печально, а потом тихо говорит:

  - Нет, ну если ты меня пришёл спасать такой ценой, то я не согласен. Я останусь здесь и буду всегда жить в одном дне, лишь бы не уничтожился мир.

  - Да нет, - морщусь. - Ты не причём. Ты уже спасён на сто процентов.

  У меня друг погибает! - кричал внутренний голос.

  - Тогда почему у тебя вид очень грустный? - спрашивает Андрюшка.

  Я не хочу отвечать на этот вопрос. Но что-то надо делать! Хотя бы взглянуть на Стёпку ещё одним глазком. И я решительно спрашиваю:

  - Ты знаешь этот день наизусть. Что будет?

  - Мама вернётся скоро. Ближе к двенадцати, из Грозди. Вы с отцом вечером будете смот-реть...

  - Про Стёпку что-нибудь помнишь?

  - Он позвонит тебе где-то около часа дня, и ты уйдёшь гулять на весь день на Заводь с ним и двумя девчонками.

  Хмурю лоб и вспоминаю конкретику двадцать третьего июля. Помнится, там ещё Бура-тино приходил к нам, во время Стёпкиного визита.

  - Кабельное телевидение приедет будку осматривать? - спрашиваю, в надежде снова увидеть товарища Эдуарда и врезать ему по носу.

  - Нет, это было только один раз, - Андрюшка хмурится. - Только я не понимаю почему, и мне кажется, что они имеют какое-то отношение к моему провалу во времени. Я бы про них посмотрел, но забыл название.

  - Неважно, - отмахиваюсь и достаю телефон. - Уже всё решено.

  - Кому звонишь?

  - Стёпке.

  - Он недоступен. Он с отцом в город уехал, - твёрдо отвечает брат.

  - Ладно. Подождём, - вздыхаю.

  - А зачем? Тёмка, может, давай уже вернёмся назад? - шепчет Андрей. - Мне здесь так одиноко. Вы всегда всё делаете одно и то же, поэтому кажетесь не настоящими. Какими-то кукольными.