Станислав Сергеев - Товарищ жандарм Страница 59

Мадам Шкеневу, у которой пистолетная пуля застряла в жировых складках, перевязали и с помощью оплеух привели в себя и уже допрашивали с пристрастием на втором этаже здания. В соседних комнатах не менее интенсивному допросу подвергались все остальные обитатели знаменитого «Вокзалона», ну разве что кроме Ксанки, которую еще раз лично допрашивал капитан Вашкевич.

Побродив по комнате, я с интересом стал рассматривать привязанную к кровати веревку и цветы на подоконнике. Что заинтересовало, так это отсутствие следов рук, но в запарке это прошло мимо, и, кляня себя за глупость и непрофессионализм, я вышел на улицу, обойдя дом, стал осматривать окно, через которое сбежал Махерсон.

Уже было восемь утра, и вставшее солнце стало припекать. Часть девочек уже увезли в полицейский участок, остались только Ксанка, которая ждала своей участи, а точнее выполнения обещаний капитана Вашкевича, и мадам Шкенева, которую все еще допрашивали. Поняв, в какой заговор она влезла, тетка тем не менее бодалась и вываливала кучу ненужной информации, но ничего такого, что могло бы пролить свет на художества Махерсона, не сказала.

Решившись еще раз осмотреть место происшествия, я снова вошел в здание борделя и стал подниматься по лестнице. Пройдя мимо полицейского, который, опустив голову, пропустил меня как старшего по званию, поднялся на третий этаж и снова стал все осматривать. Любкин, следующий за мной тенью, с интересом наблюдал за моими телодвижениями, но пока помалкивал.

Подойдя к кровати, к ножке которой была привязана веревка, я ради интереса попробовал ее поднять и сдвинуть с места. Тяжелая, зараза, но тем не менее сдвинулась. Там, где только-только стояли ножки, остались отпечатанные следы.

— Блин, Гриша, ты видишь?

Он нагнулся рядом, чуть сощурив глаза, сказал:

— Получается, Александр Павлович, кровать не двигали?

— Получается. А попробуй дернуть за веревку?

Любкин, недолго думая, дернул, и кровать еще больше сдвинулась.

— Это что ж получается, что паскудник никуда не сбегал?

— Гриша, он где-то в здании прячется. Быстро все шкафы, потайные двери на этаже…

— Понял, господин подполковник!

Я сам начал громить шкафы и искать скрытые ходы, это у нас заняло не больше минуты. За шкафом была небольшая тайная комнатка, в которой лежал раздетый труп с явными следами удушения. Присмотревшись к нему, Любкин цыкнул и высказался:

— Так это ж полицейский, который обыски помогал производить!

— Ага. Задушили, раздели… Блин! На лестнице нас пропускал и еще голову опустил. Это ж Махерсон был! Бегом!

Мы понеслись галопом по лестнице вниз, созывая всех вокруг. При этом я связался по рации с Николаевичем.

— Дед, на связь!

— Слушаю.

— Махер здесь, в здании, он грохнул полицейского и только что вышел из здания.

— Твою дивизию!

Мы выскочили на улицу, а тут уже метались несколько подстегнутых Рыжковым полицейских и жандармов. Я стал глядеть по сторонам и вдалеке увидел спину убегающего человека в форме полиции, которая была ему явно мала.

— Бегом.

Прорываясь через толпу, я рванул за улепетывающим со всех ног Махерсоном. Это была интересная погоня. К нам присоединились еще несколько полицейских и жандармов, но они отстали. Махерсон скрылся за поворотом и пропал из поля зрения. Но мы уже, как гончие, взяли след и неслись не останавливаясь. Его спина периодически мелькала в просветах и подворотнях, давая понять, что он все еще не оторвался от погони. Рыжков, оставаясь на связи, двигался в карете, в сопровождении нескольких конных жандармов, но основным улицам, стараясь не отставать.

Вырвавшись на просторную улицу, Махерсон заскочил в проезжающую мимо пролетку с каким-то важным дядькой, двинул кулаком возницу и, заняв его место, стал нахлестывать лошадей. Ему явно удавалось оторваться от пешей погони.

Тяжело дыша, я тормознул пролетку, в которой ехали две барышни, одна из которых была весьма симпатичной, и жестко приказал:

— Быстро вон за той пролеткой. Дело государственной важности.

Возница попытался возмутиться, но тут же огреб от Любкина в табло и, смирившись, щелкнув кнутом, стал нагонять лошадь. По сравнению с автомобильными погонями эта гонка выглядела весьма комично, но у нас не было другого выхода. Несясь по широкой улице, я мимоходом увидел на стене название и номер и тут же связался с Рыжковым:

— Дед, вы где? Этот гад захватил пролетку и несется как угорелый… Мы…

И назвал прочитанные на стене названия.

— Что? Почему далеко? Давай всех там пинай, уйдет ведь гад.

Тут голос подала старшая из дам:

— Милостивый государь, вы понимаете, что…

Я ее перебил:

— Понимаю. Извините…

И глянув на разрумянившуюся молоденькую девицу, которой было не больше восемнадцати лет, улыбнулся и, как бы извиняясь, ответил:

— Еще раз извините, служба.

Но пожилая тетка не сдавалась:

— Назовите себя, чтоб я могла пожаловаться вашему начальству. Это возмутительно.

— Подполковник граф Осташев, к вашим услугам.

Ее лицо изменилось, когда услышала мою фамилию, и после этого она уже не пыталась качать права. «Странно, надо будет потом про это попробовать уточнить», — пронеслось в голове, но мысли снова вернулись к погоне.

Мы так неслись еще минут десять и реально стали его нагонять. Кляча наемного извозчика никак не могла соревноваться с холеной лошадкой, которая была запряжена в нашу пролетку. Видимо, барышня была состоятельная и могла позволить себе держать личную конюшню.

Когда до преследуемых оставалось не более двадцати метров, Любкин повернул голову и крикнул:

— Ну что, Александр Павлович, что дальше?

— Валим травматиками, только наверняка.

— Понял!

Махерсон, увидев, что его почти нагнали, выхватил пистолет и стал целиться в нас. А ведь тут рядом были и женщины и люди на обочине, поэтому пришлось действовать.

Закрыв собой женщин, я не стал ждать, вскинул «стечкина» с глушителем и с дергающейся пролетки несколько раз выстрелил, пытаясь подстрелить лошадь. На фоне грохота колес по мостовой и топота копыт, хлопков выстрелов практически не было слышно. С четвертого раза попал, и лошадь беглеца запнулась и со всего маху грохнулась на землю, потащив за собой пролетку, которая, повернувшись боком, опрокинулась. Махерсон, успевший все-таки выстрелить, хотя этим никакого вреда не нанес, покатился по земле, сильно приложившись, но при этом поднялся и все еще пытался куда-то бежать. Тут уже Любкин, притормозивший нашу пролетку, бросив поводья, соскочил на землю, прицелился из «Ремингтона» и пальнул травматическим патроном. БАХ! Грохот выстрела разнесся по улице.

Тяжелая резиновая пуля сбила с ног убегающего преступника. Он, покатившись по земле, замер и уже лежал неподвижно. Когда мы к нему подбежали, он с залитым кровью лицом и в порванном полицейском мундире только открывал рот от сильного болевого шока.

— Блин, он сейчас окочурится. Придется принять меры.

Как раз в это время вокруг нас стало собираться множество народа, и даже подскочила парочка городовых, но строгий окрик Любкина, что это государственный преступник, недавно убивший полицейского, подействовал на всех отрезвляюще. А я, покопавшись в одном из клапанов бронежилета, достал аптечку, вытащил небольшой металлизированный пакетик, надорвал упаковку и вытряхнул в руку шприц-тюбик с противошоковым бутурфанолом тартратом, открутил крышку и сделал инъекцию Махерсону прямо в зад, через штаны.

Минуты через две, расталкивая людей, в толпе появился Рыжков в сопровождении нескольких полицейских и жандармов и капитана Вашкевича.

Он весело осмотрел место и прокомментировал:

— Могешь, командир. Как ты его учуял?

— Да хитрый он больно, чтобы так по-глупому по простой веревке деру давать… Вроде как спускался, а веревка привязана к кровати и кровать с места не сдвинулась. В общем, по ложному пути нас погнал, а сам затаился.

Махерсон уже пришел в себя и удивленно хлопал глазами, посматривая на суровые лица окруживших его людей в форме. Два крепких жандармских офицера его быстро подхватили под руки и потащили в крытую карету, в которой мы парились практически всю прошлую ночь.

Вашкевич застыл рядом.

— Что дальше, господин подполковник?

— Организуй полицию, убрать затор, опросить свидетелей, а мы поедем, пообщаемся с этим субъектом, уж слишком много к нему вопросов накопилось.

Вашкевич немного набычился и высказал свое мнение:

— Мне приказано находиться возле вас, господин подполковник, и всемерно помогать в разбирательстве царскосельских событий.

Он это сказал несколько громче, чем оно того требовало, и по толпе пошел гул, люди стали обсуждать услышанную информацию.

— Капитан, вы еще в газеты сообщите…