Пауль Локамп - Есть время жить Страница 59

— Ладно, хватит мораль читать, сам знаю, что облажался. Где этот придурок? Вы его хоть не сильно отметелили?

— Не переживай, тебе оставили, размяться. Сейчас займёшься или поговорим для начала? — встрял в разговор Док.

— А что за разговор? Как Робби?

— Нормально, был я у вас вчера. Пришёл в себя, ещё слабый, хотя...

— Что хотя? Блин, Док, не тяни резину, а?

— Ладно, пойдём пожрём, чем Бог послал, за обедом поговорим...

Когда первый, самый злой голод придушил, я опять пристал к Доку.

— Давай, рассказывай, не томи.

— Видишь, какие дела интересные, Айвар, — Док помолчал, покрутил в руках вилку и продолжил, — вчера, когда к Роберту ехал, думал, он до вечера как убитый спать будет. Всё-таки раны серьезные, операция под местным наркозом делалась; была у меня мысль, что умрёт. Я об этом не говорил, но подумал. А вчера приезжаю — вокруг него Аста скачет, тот очнулся, и слабо, но говорит. Вроде бы ничего удивительного нет, если организм сильный. Но всё же... Осмотрел раны. На хирургические швы есть термин. Как бы тебе попроще объяснить... Понимаешь, в зависимости от сроков наложения швов, они делятся на несколько видов, точнее — их два. Первичный и отсроченный. Но это тебе не надо, поэтому перейду к сути. Швы, как ты знаешь, снимают. В зависимости от степени вмешательства, отсутствия гнойного воспаления и прочего. При полученных Робертом ранах, а я говорю про осколочное ранение, пулевые у него легкие, швы надо бы снимать через шесть-семь дней.

— Не тяни, Склифосовский, — его задумчивый вид меня начал тревожить, — давай говори, что с ним!

— Дело в том, что швы можно снимать уже завтра-послезавтра...

— Не понял, — удивленно вытаращился я, — как так завтра?!

— А так. Заживление идет быстро. Если бы я сам позавчера его не резал, не поверил бы, ей-Богу. Мысли по этому поводу разные возникают. Неизвестный вирус, которым все заражены, очень активен, зараза такая. Он, как ты знаешь, борется с любой заразой, которая угрожает жизни носителя.

— Я заметил. Знаешь, таких носителей полный город! Не тяни!

— Да не тяну. Просто интересная вещь получается. Робби получил тяжелое ранение. В любом другом случае он бы умер, ещё до дороге. Внутреннее кровоизлияние — и адью, пишите письма. Он выжил, хотя, не буду скрывать, был при смерти. Вирус, внутри него сильно активизировался, скорость регенерации тканей потрясающая!

— Погоди, Док, — оборвал я его рассказ, — ты что, хочешь сказать, что Робби превратился в морфа?!

— Самое удивительное, что нет. Подумав и проведя некоторые анализы, я понял одну вещь. Если человек тяжело ранен... На самом деле тяжело, а не просто царапина какая-нибудь, то вирус усиливает воздействие на организм, но не превращает человека в нежить.

— Стоп! Но ведь куча людей погибла от простых царапин, которые нанесли им зомби.

— Вот именно, зомби... А если человек, как бы тебе попроще объяснить, с чистой раной, то вирус вытягивает его, помогает быстрее восстановится.

— А почему на других раненых мы такого не замечали? — подал голос Линас

— А много у нас раненых было? Причём серьёзно раненых, но не смертельно — спросил Док. — Ведь как было — если ранен и без сознания, то никто не ждёт, сразу пулю в лоб, чтобы не обратился, и всё. Получается, что есть очень тонкая грань — или умрет, превратившись в зомби, или быстро выздоровеет, если вовремя сделали операцию или хотя бы перевязали вовремя. Сечёшь разницу?

— Ну да, — я задумчиво потер лоб, — слушай, а последствий каких-нибудь отрицательных не может быть? Вдруг он ни с того, ни с чего на нас бросится?

— Нет, не думаю; все-таки температура у него нормальная, человеческая. Остановок сердца не было, тоже немаловажный фактор. А зомби холоднокровные, если ты помнишь. Скорее всего, мы нечаянно наткнулись на истинную природу вируса — бороться с болезнями и травмами. Просто что-то пошло не так и... Имеем то, что имеем. Но за Робертом ты всё же понаблюдай, мало ли что...

Айвар. 18 апреля, четыре часа дня.

Хорош, нечего сказать. Мордашку нашему герою хорошо разукрасили, любо-дорого посмотреть. Один сломанный нос чего стоит. Остальные части тела, судя по Юркиным движениям, тоже свою порцию получили — двигалось оно, тело то есть, скособочась и прихрамывая. Бывает... Пусть радуется, что не пристрелили под горячую руку. Бить этого гадёныша не стал; его сейчас трогать — только в крови и соплях пачкаться. Уже собрался уезжать, когда Линас предложил меня проводить — мало ли что, да и Доку надо бы на Роберта взглянуть, как он там. В общем, тронулись — Линас, Док, два охранника и я. Ну и герой дня, без галстука, но зато с разбитой мордой. Кстати, оружия не только я лишился. Стволы, отобранные у Юрки, Линас оставил себе. На мой вопросительный взгляд спокойно ответил, что это их законный трофей — крыс надо учить. Резонно. У меня даже мысли возбухать не было; в нашем коллективе оружие — вещь личная, и его сохранность — дело, можно сказать, интимное. Пусть теперь сам перед своим тестем оправдывается, где стволы оставил и по какой причине. Правда мои вещи и карабин вернули. Если честно, я рад, что этого придурка в Рамучяй перехватили. Еще неизвестно, где ему было больше шансов уцелеть — у бандитов или дома, вернись он в одиночку.

Когда проезжали поворот на ракетную базу, я вспомнил про Виду с Каролисом. Если бы не сопровождение, рванул бы к ним — проверить. Но выдавать запасную точку не хотелось, поэтому пришлось плестись в центре колоны, поглядывая на окрестности. Всё-таки зомби — твари стайные. За городом их днём с огнём не найдешь, разве что случайный беглец погиб, восстал и бродит по окрестностям, как всем известный призрак, по Европе. А вот в Кармелаве — да, появились. Немного потеплело — и вылезли, твари, добавив жизни мёртвому городку. Хотя какой там жизни — одно лишь мерное движение мёртвых тел. У поворота в аэропорт даже притормозить пришлось, чтобы машины не испачкать.

Изредка ловлю себя на мысли, что начинаю забывать прошлое, и тогда начинает казаться, что так было всегда. Зомби уже стали привычной деталью пейзажа, и внимание на них обращаешь, лишь оценивая степень опасности. Привыкаю? Наверное. Особенно когда в себе не копаюсь. В мыслях, чувствах, воспоминаниях. Не знаю, может, так и лучше — не думать. Жить, как живется, не останавливая взгляд на вещах, способных вывернуть душу наизнанку. Внутри меня словно два разных человека поселилось. Один, несмотря на возраст, способный мечтать, и другой, равнодушно взирающий на эти мёртвые огрызки людей...

Аста. 18 апреля, четыре часа дня.

Если когда-нибудь меня спросят, какой день в моей жизни был самым ужасным, я назову не раздумывая. Вечер. 17 апреля... Началось всё с того, что из города не вернулись Айвар и Юра. Я знаю, что такое может случиться, но мне страшно. Очень, очень страшно. Пришёл Альгис, пытался меня успокоить, говорил, что такое уже бывало не раз, что мужчины просто увлеклись и теперь где-нибудь спокойно отдыхают, но мне тревожно. Сердце не обманешь; давит, словно беду чувствует. Альгис — он хороший, добрый, но знаете... Смирившийся... Как будто согласился с тем, что с нами произошло, и продолжает жить не потому, что есть цель, а потому, что так надо. Ну принято так — жить...

Вчера днём приезжал Алексей, долго осматривал Роберта, взял кровь на анализ и почему-то всё время недовольно хмурился, хотя раны заживают прекрасно! Во время осмотра я посмотрела на Роберта и вдруг увидела, что он открыл глаза и смотрит на нас! Господи, как я испугалась... Дурёха, мне бы радоваться, что наконец пришёл в себя, пусть слабый, пусть раненый, но живой! А испугалась, глупая, оттого, что смотрел он на нас спокойно, как-то отстраненно, словно не понимал, что мы тут делаем. А взгляд... Просто мороз по коже. Робби попросил пить, удивленный Док задал ему несколько стандартных в таких случаях вопросов и удовлетворенно кивнул, выслушав ответы. Сделал несколько уколов, а когда Робби опять заснул, мы вышли на веранду. Я пыталась разговорить Алексея, но он только улыбнулся, потрепал меня по голове, словно маленькую, и уехал. Позже несколько раз заходила, но старалась не задерживаться там надолго, чтобы не тревожить. Садилась на краешек кровати, сжимала пальцы Робби, гладила по щеке. Принесла коту свежей воды и блюдце с кормом, он впервые, после случившегося отошёл от Роберта, словно они вместе болеют. Лёвка выглядит ужасно — шерсть клочьями, будто жизнями своими кошачьим делился, держа своего хозяина на этом свете.

Иногда у меня такое чувство, что схожу с ума. Что мы все сходим или уже сошли с ума, и эта жизнь — лишь сон, кошмар, фикция. А сны — это наша настоящая, реальная жизнь. Если так, я не хочу просыпаться! Правда, последнее время мне редко снятся сны — так устаешь за день, что, едва добравшись до постели, сразу же проваливаешься в спасительную темноту. А может, оно и к лучшему... Раньше почти каждую ночь снилась мирная жизнь — дом, родители, друзья. Наш двухэтажный дом, стоящий в старом яблоневом саду; все окна открыты и прямо в комнату заглядывают спелые яблоки. Моя комната была на втором этаже, как раз вровень с яблонями. И мама, такая родная... удивительное ощущение тепла и покоя! Нездешнего тепла и покоя. И все бы хорошо, только просыпаться после таких снов было слишком больно...