Андрей Быстров - Владелец кинотеатра Страница 59

— А если бы, — проговорил Борис, — я сам отдал книгу ему, вам или кому-то еще?

— О, это другое дело. Вы — владелец книги, и вы можете распорядиться ей.

— Несмотря на ламаджи?

— Я говорил об Оле, — Кремин улыбнулся неожиданно тепло. — А она, думаю, на вашей стороне?

— Распорядиться книгой, — сказал Борис, — я смогу только тогда, когда узнаю, что это такое.

— Вы имеете в виду содержание? Общая философия, описания алхимических опытов, немного герметики, немного эзотерики…

— И все? Из-за этой чепухи священник покончил с собой?

— Нет, Борис. Книга инфицирована…

— Инфицирована? То есть заражена?

— Это метафора, чтобы вам было понятнее. Важно не содержание, а особая структура текста, хранящая в закодированном виде матрицу негативной магии ламаджи.

— Ламаджи, — пробормотал Борис. — Значит, «Зерцало магистериума» написал кто-то из этих ламаджи, кем бы они ни были?

— Книга написана русским ученым Федором Брагиным. То есть она написана его рукой, но его волю подчинила себе другая воля, навязанная извне, чуждая. И… Да, это была воля ламаджи.

— И Брагин даже не подозревал, что он пишет… Не сам?

— Едва ли он мог осознать это, но что-то такое, вероятно, чувствовал… Или догадывался. Иначе как объяснить то, что он не пытался опубликовать свой труд? Он заказал единственный экземпляр, а черновики уничтожил. Впрочем, теперь можно лишь гадать, о чем думал Брагин и почему он так действовал…

— Но все это не объясняет, — заметила Оля, — самоубийства священника.

— Священник, — ответил на это Кремин, — обнаружил в «Зерцале магистериума» нечто, неопровержимо доказавшее ему отсутствие бытия Божия. Искупительной жертвы не было — и вот священник сам принес искупительную жертву, становясь в собственном представлении не «анти-Христом», но «Христом наоборот»…

— Отсутствие бытия Божия?! — воскликнул Борис. — Разве это можно доказать? Бог — категория духовная, вне доказательств! Это вопрос веры!

— Вопрос веры, да, — согласился Кремин. — Но я не утверждаю, что в тексте книги содержатся такие доказательства. Это иллюзия доказательств, созданная негативной магией ламаджи.

— Другими словами, ложь?

— Ложь — противоположность правды, не так ли? А в вопросе о Боге каждый сам решает, что есть правда. Так что ложью я бы это не назвал… Назовите это трюком, если хотите.

— Но допустим, — сказал Борис, — книгу прочел бы не священник, а кто-то другой… Тот, для кого этот вопрос не на первом месте?

— Если так, он и разочаровался бы в чем-то другом… В главном, жизненно важном именно для него. Конечно, это не обязательно должно привести к самоубийству, однако…

— Так это… И весь секрет «Зерцала магистериума»?

— Это внешняя оболочка… Защитный барьер, охраняющий настоящие секреты книги от опасности быть разгаданными кем-то посторонним.

— А не посторонние? Кто они? И что для них там, в книге?

— Их не так много, — неопределенно ответил Кремин. — Что для них? Все. Магия. Время. Власть.

— И для этого вам нужна книга? Чтобы контролировать Время? Чтобы властвовать?

— Нет, — произнес Кремин. — Для этого она нужна Монку и его Серебряному Братству.

— А чего добиваетесь вы?

— Совсем другого, но вам трудно будет понять…

— Черт возьми! — рассердился Борис. — Того я не пойму, этого я не пойму! А я вот возьму и сожгу эту чертову книгу — что тогда?

— Вы уничтожите зло, — сказал Кремин просто.

— Что, вот так запросто — все зло на Земле? Или, что там мелочиться — в Галактике, во Вселенной? В огонь, и точка? Скучно даже. В голливудских боевиках поинтереснее, там за злом еще погоняться надо…

— Нет, не все зло, — Кремин остался невозмутимым, — но шаг в этом направлении будет сделан.

— Ну, тогда я и сделаю этот шаг.

— А что такое, по-вашему, зло?

— Как что? — растерялся Борис. — Зло — это зло… Агрессия… Подчинение других своей воле…

— И вы хотите избавить людей от всего этого?

Борис усмехнулся.

— А, понятно. Сейчас вы скажете, что зло тоже нужно для равновесия в природе. Волки и зайцы, и все такое.

— Нет, — слегка удивленно проговорил Кремин, — ничего подобного… Волки и зайцы? Да, это замечательно, но весьма далеко от того, что меня тревожит.

— Подождите, — вмешалась вдруг Оля, и Кремин заинтересованно посмотрел на нее. — Когда-то я читала роман… Давно, забыла уже, как называется. Там всем людям на Земле сделали операцию, лишившую их агрессивности. В таком мире зла не было. Но вместе со злом исчезли и человеческие стремления… Все то, что и делает человека человеком.

— Верно, — кивнул Кремин. — Ни подвига, ни доблести, ни дерзновенных порывов, ни творческих свершений, ни даже естественного научного любопытства, если оно связано с малейшим риском. Ничего этого не будет, потому что в основе лежит агрессия, ее позитивная сторона. Вы обнаружите жажду победы в самых бескорыстных проявлениях творчества. Привлекательное земное, как сказал один мудрец, всегда сродни падшему ангелу, который прекрасен в непокое, велик в своих планах и устремлениях, но лишен удачи, горд и скорбен. Нельзя выбросить одну сторону монеты, можно выбросить только всю монету целиком. А это, в свою очередь, откроет двери…

— Какие еще двери, — буркнул Борис, из упрямства ему хотелось возразить, но толковых доводов он не находил.

— Двери для вторжения.

— Что, пришельцы пожрут беззащитное человечество?

— Я говорю о вторжении других сил. Таких, о которых никто здесь на Земле и отдаленного представления не имеет.

— А вы имеете?

— Никто на Земле — я включаю в это число и себя. Но я знаю, что эти силы существуют. И этого довольно, чтобы сделать все, что могу… Чтобы удержать двери закрытыми. Вы верите мне?

— Не знаю. Почему, собственно, я должен вам верить?

— Вы не должны, но одному поверить я прошу.

— Чему?

— Тому, что лучше не проверять истинность моих слов экспериментом.

Борис хотел было ответить что-то язвительное, но тут заговорила Оля.

— Очень ловко у вас все получается. Попадет книга к Монку — плохо, сожжет ее Борис — тоже плохо. И только у вас все хорошо, только у вас есть все ответы.

— Я пытался объяснить вам, — сказал Кремин, полуприкрыв глаза.

— Отлично, — подвел итог Борис. — А я хочу выслушать и другую сторону.

— Монка?

— Да.

— Что ж, воля ваша, — Кремин опустил руку в карман, достал небольшую картонную карточку и протянул ее Борису. — Здесь электронный адрес… Захотите со мной связаться, отправьте сообщение.

— Может быть, — рассеянно сказал Борис, разглядывая карточку.

Там стояло только —

niemand @ nowhere.com

Не попрощавшись, Кремин приоткрыл дверцу.

— Константин Дмитриевич! — окликнул его Борис.

— Да?

— Кто вы?

Пауза перед ответом Кремина была чуть заметной.

— Ниманд, — сказал он и вышел из машины.

6.

Когда Кремин исчез из вида, Оля пересела вперед.

— Покажи, — она протянула руку за карточкой. — Ничего себе! Никто, нигде, точка, ком… Разве может быть такой адрес?

— Когда имеешь дело с Креминым, все может быть…

— И что ты обо всем этом думаешь?

— Пока ничего.

— Вот именно, ничего! Он по сути ничего и не сказал. Вторжение, двери какие-то…

— Если это такая трудная штука, он и не мог… Представь, подхожу я к физику и задаю школьный вопрос: от чего зависит энергия излучения? От частоты, отвечает он. Но я спрашиваю: это мы проходили, а вот почему это так? И как он сумеет мне объяснить? Ему пришлось бы для начала всю квантовую механику мне, дураку, вдалбливать, а потом бы выяснилось, что все физики на свете и сами толком не знают, почему… А с этим вторжением как бы и не похитрее…

— Так ты ему все-таки веришь?

— Гм… Сказать всякое можно, а убедительным он быть умеет. Но в чем его убедительность? В манере говорить. А по сути — ты права, ни аргументов, ни доказательств. Его послушать, он чуть ли не мир спасать собирается, и без этой книги — всему аллес капут. Подозрительно это как-то.

— Почему? Мы же не знаем…

— Но ведь книга не всегда существовала. Как же бедный мир выживал до того, как ее написали?

— Ну, тогда, наверное, существовало что-то другое.

— Ох… Может, встреча с Монком что-нибудь прояснит…

— А если нет?

— Если нет… Ну, там видно будет.

Борис включил мотор и стартовал так, что Олю отбросило на спинку сиденья. Машина летела сквозь яркий летний день, ни единой тучкой не омраченный, солнце сияло в витринах магазинов, в окнах домов. Но Борис не мог отделаться от ощущения тревоги, насквозь пронизавшей все вокруг. Песню тревоги пел встречный ветер, тревожно блестели фары машин на перекрестках, предупреждающе вспыхивали красные огни светофоров. Искоса Борис взглянул на Олю. Он увидел — не догадался, а именно увидел — что и она чувствует то же самое. И это не было их личным внутренним состоянием, только им принадлежавшим и тогда вполне понятным. И Борис, и Оля тонули в океанереальной тревоги, напряженного ожидания чего-то очень скверного и уже близкого. Их отличие от остальных заключалось в том, что они могли это воспринять.