Сергей Ким - Стрелок «Черной скалы» Страница 6

6

– Оборудование проверили? – осведомился я. Ответом мне было маловразумительное, но вроде бы утвердительное мычание. – Компенсаторы плавучести откалибровали? Смотрите, начнёте тонуть – брошу всех в этом нацистском гробу, и виноваты будете только вы. Один за всех и каждый за себя.

Я вставил в рот загубник и поднял руку, подавая сигнал начала операции. Кувыркнулся назад и плюхнулся в воду, следом за мной погрузились Фред с мощным фонарём, Джеймс с инструментами и Майкл с запасом взрывчатки.

Мы начали погружаться в глубину, придерживаясь склона одного из коралловых рифов. Я то и дело сверялся с компасом, объединённым в одном корпусе с глубинометром.

Вокруг проплывали стайки разноцветных тропических рыб, а на рифе виднелось множество разнообразных кораллов… Но красоты вокруг, если честно, меня волновали мало.

Минуты текли за минутами, но в мире безмолвия и тишины такого понятия, как время, словно бы и не существовало. Свет становился всё тусклее и тусклее, хотя когда мы погружались, солнце ещё стояло высоко над горизонтом…

Тишина… Прекрасное место. Хотел бы я задержаться здесь подольше. И подальше от всей этой суеты наверху. Люди раз за разом, снова и снова совершают одни и те же глупости. Знаете один из признаков психического расстройства? Постоянно выполнять какое-нибудь действие. Перебирать крупу, раскладывать карты или подбрасывать монетку. Снова и снова, снова и снова…

Знаете, что это? Не знаете… А вот я знаю… Даже слишком хорошо знаю…

Я вновь бросил взгляд на глубинометр – почти сто футов. Ну и где это ржавое нацистское корыто?..

Стоило только об этом подумать, как мы проплыли над выступом рифа, резко обрывающимся вниз, и я увидел зарывшуюся носом в песок и лежащую на правом боку немецкую субмарину.

Она казалась мёртвым морским зверем. Исполинских размеров стальным кашалотом, погибшим от рук неизвестного охотника-китобоя… Опутанная старыми рыболовными сетями, обросшая водорослями, губками и кораллами, субмарина тем не менее была узнаваема сразу же.

Мощный поток света выхватил почти истёршуюся с течением времени надпись на борту – «U-2571», эмблему рядом – смеющуюся меч-рыбу и огромного паука свастики, вольготно раскинувшего свои лапы на палубе.

Я подал несколько знаков остальным, и мы начали спускаться к подводной лодке.

Достигнув её носа, мы направились к крышкам торпедных аппаратов, через которые планировали попасть внутрь. Всего их должно было быть шесть штук, но три находились на правой стороне субмарины, на которой она, собственно, и лежала. Из другой тройки аппаратов был серьёзно повреждён и искорёжен самый нижний. Видимо, при ударе. Второй даже с помощью самого лучшего в мире инструмента – лома обыкновенного – открыть не удалось. То ли его за десятки лет крепко заклинило, то ли у него изначально был крайне тугой механизм открытия, который даже четырём крепким парням был не по зубам.

Что ж, если и последний аппарат нас не порадует, то придётся взрывать…

Впрочем, он нас всё-таки порадовал тем, что был открыт. И именно через него мы начали проникновение внутрь затонувшей субмарины.

Сразу стало понятно – Нильсу тут явно делать было бы нечего. Пусть ширина в двадцать один дюйм и звучит ободряюще, но не когда тебе надо ещё и тащить с собой кислородный баллон!..

С ними за спиной протиснуться было вообще невозможно, поэтому пришлось снимать их и ползти, держа баллоны позади себя. То ещё занятие, нужно сказать. Морякам-подводникам-то в этом плане было легче – у них-то аппарат для подводного дыхания напузный…

Впрочем, кое-как пролезли. Преимущественно с руганью. Я, по крайней мере, помянул и сам торпедный аппарат, и затонувшие субмарины, и немцев в целом довольно нехорошими словами.

Носовой торпедный отсек, как и ожидалось, был полностью затоплен. А лежащие прямо под нами торпеды, которые с левых стеллажей перекатились вправо при посадке субмарины на дно, на позитивный лад ни капельки не настраивали. Сотни килограммов тротила, семьдесят лет пролежавшие в морской воде, изрядно разъевшей корпуса торпед, – это, чёрт возьми, атмосферно! Но от этой атмосферы лучше бы держаться подальше.

Закрыли торпедные аппараты изнутри, для чего пришлось изрядно повозиться, проворачивая массивные винты. А после приступили к вскрытию двери в следующий отсек. Насколько я помнил схему этой субмарины, нам нужно было именно в него…

И стоило поторопиться – воздуха в баллонах оставалось не так уж и много. И в случае чего пришлось бы возвращаться обратно на поверхность, а после предпринимать новую попытку проникновения.

Между тем я мысленно вознёс хвалу предусмотрительности Командора – вчетвером открывать заклинившие механизмы было куда как сподручнее, чем если бы мы погружались, например, только вдвоём…

После недолгого сопротивления пала дверь в следующий отсек. На конечном этапе дело пошло куда как легче, потому как он был не затоплен, и нам помогла рвущаяся в него вода.

Это был жилой отсек офицеров и унтер-офицеров…

Хорошее слово «был». Очень точно характеризует ситуацию вокруг нас.

А повсюду вокруг нас валялись скелеты в полуистлевшей форме, когда-то бывшие людьми.

Не думаю, что экипаж лодки погиб сразу. Скорее всего, их либо накрыло глубинной бомбой, либо они напоролись на риф, пропороли себе нос и легли на дно. Либо же немцы пытались укрыться от преследования на глубине… и не рассчитали. Погрузиться смогли, а вот всплыть – уже нет. И наружу выйти – никак. Носовые торпедные аппараты – недоступны, а кормовых – нет в принципе. На старых-то немецких лодках один кормовой был, а на этой серии, как назло, решили убрать…

Так что умирали немецкие подводники долго. Вероятно, они просто-напросто задохнулись… Кто-то лежал в проходе, кого-то смерть застала лежащим на койке…

Я без особого пиетета отодвинул кости скелета на двухъярусной койке у центрального прохода и принялся стаскивать с ног ласты. Немцу-то этому уже явно всё равно, так что пусть немного подвинется. А то с баллонами за спиной и маской на лице мириться ещё можно, но вот ходить как утка, шлёпая ластами, – избавьте…

Когда с переобуванием покончили все, мы двинулись вперёд, освещая себе дорогу мощным светом фонаря.

Скелеты были повсюду. Мёртвый корабль, мёртвый воздух и мертвецы вокруг.

Но я несуеверный и в посмертные проклятия не верю. Проклятие от умирающего врага – это, наоборот, вполне даже приятное напутствие. Потому что проклятия идут в ход, когда больше сказать нечего и надеяться уже просто не на что.

И вообще бояться тех, кто умер до того, как родились даже мои родители, – глупо.

Ни цветов, ни свечей. Никто не придёт, никто не помянет. Это корабль мертвецов, о котором забыли все, кроме старухи с косой.

Но мёртвым ничего этого и не нужно – это нужно лишь тем, кто ещё жив.

Мёртвые – мертвы. И уже никто не узнает, о чём они думали, пока ещё были живы… Пока не погас свет и не кончился воздух…

Впрочем, думать об этом бессмысленно. И для меня лично, и для дела, которое я должен сделать.

Вперёд, вперёд, вперёд… Через валяющиеся вокруг кости, мимо скалящихся из темноты пустыми глазницами черепов…

Довольно просторная каюта? Ну, по меркам субмарины – да, каюта. А вот по меркам обычного человека – конура. Страдающим клаустрофобией здесь точно делать нечего, если только они не возжелают смерти. Нет, это явно не капитанская каюта, для неё ещё рановато – это должно быть помещение главного инженера… Это – тоже не то, это – радиорубка… Здесь вообще проход в центральный отсек… Двухъярусные койки – вдоль борта, трёхъярусные – у центрального прохода…

Здесь скелетов было намного больше.

Они вповалку валялись друг на друге, а вокруг было разбросано оружие – пистолеты «вальтер», «люгер» и карабины «маузер». Стреляные гильзы. Выбоины на стенах и тёмные потёки на стенах.

Немцы… А у вас тут, оказывается, было весело… Вот вам и ответ, о чём вы думали перед смертью…

Уверен, вы думали о том, что всё, что вы делали раньше, – все эти повторяющиеся изо дня в день бессмысленные и ненужные действия, всё это – есть безумие. А затем вы отдались своему безумию раз и до скончания времён. Круто, правда? Свобода от и свобода для. Последние минуты своих никчёмных жизней потратили не на то, чтобы принять смерть достойной человека, а для порыва слабости и отчаянья.

Как же это жалко…

Луч фонаря выхватил из темноты висящий на переборке портрет Гитлера в тяжёлой деревянной раме. Портрет был изрядно испачкан бурыми брызгами.

Очень символично, мать его так.

Ещё какая-то рубка… Ага!

А вот и помещение командира субмарины. На полу – скелет в полуистлевшем офицерском с валяющейся рядом форменной фуражкой, испачканной бурым. На груди – чёрный стальной крест. Не просто выставленный напоказ религиозный символ, а высший нацистский орден. В правой руке – «люгер», вполне целый на вид. В левой – фотография в простой деревянной рамке. Время и мёртвый воздух погибшей субмарины не пощадили её, но даже спустя семьдесят было видно, что на ней трое. Мужчина, женщина и ребёнок.